-Понимаете, ваше величество…– прохрипел молдавский посол.

-Понимаю, уважаемый посол, я все прекрасно понимаю, так что-либо вы подписываете договор и довольствуетесь той свободой, о которой и не надеялись мечтать или мы будем действовать без вашей помощи. Которой, насколько мне известно, итак не много, но от которой я бы не отказался. Решайте Стефан, от вас сейчас зависит очень многое…– гляжу в глаза Луки, в них только непомерное удивление и какая-то надежда.

-Мой господин подпишет договор,– поклонился посол, после минуты раздумья.

-Что ж, тогда как только конная дивизия князя Меншикова пересечет границу Молдавии, я жду твоего господина у себя в лагере для принесения вечной клятвы верности всего его рода.

-Как будет угодно вашему величеству. Позвольте откланяться, такие важные вести следует передать как можно скорее.

Получив разрешение, посол в сопровождении десятка охранников отбыл из нашего лагеря, не видя, как сотни драгун выстраиваются в походный порядок…

Государь Всея Руси Алексей Второй.

-Нет! Я сказал не бывать этому!– меня трясло от ярости.– Ты хоть представляешь, что мне предлагаешь, митрополит?! Да за такое на дабу отправить не жалко!

-Но, государь, ваш батюшка, да упокоит его душу святой апостол Петр, сам приказал собрать все тайные и явные записи в монастырях и сжечь их, показав сначала ему самому,– митрополит Рязанский, бывший совсем недавно местоблюстителем патриаршего престола спокойно стоял передо мной, пытаясь оправдаться.

-Не верю, Стефан! Не могло этого быть, не таков мой отец!– чуть ли не рыча, перебиваю его.

-Тогда как понимать этот тайный приказ, царь-батюшка? Ну не самому же мне вожжа под хвост попала, и я по глупости сие действо учинить пытаюсь?

-Ты хоть понимаешь, митрополит, что ты мог сделать? Ты понимаешь, что для наших потомков это бесценно?!– в руке у меня аккуратной стопочкой лежали копии древних записей Холопьего монастыря на реке Мологе.

-Не нужно это знание русскому народу, царь, только смуту в умы рабов твоих верных посеешь,– непреклонно сказал Стефан Яворский.

-Что? Да, ты видимо с ума сошел раз считаешь, что гордость за свой народ может помешать этому народу жить и процветать!? Да, ты понимаешь, что в этой летописи[13] указан (!) город который был задолго до всяких там Берлинов и Лондонов! Ты хочешь, чтобы мы отбросили три с половиной тысячи лет, нет, даже четыре тысячи просто так?– тихо спрашиваю Яворского, переходя на более мягкий тон.

-Да, царь, именно так. Надо уничтожить это!– чуть громче сказал митрополит, указывая пальцем на копии в моих руках.– А потом и всех монахов убить, сжечь рассадник этой мерзости! Народ должен быть послушным, а не гордым! Как ты сможем управлять гордецами, государь, если они чести своей знать не будут, а только гонор свой выказывать?!

-Это ты, рассадник мерзости, митрополит, ты хуже схизматиков проклятых, и хуже мусульман, они хотя бы в открытый бой идут с именем Аллаха на устах,– грустно улыбаюсь ему.– Ты же… ты намного хуже. Да твои богохульные слова про Богородицу чего только стоят. Думал я, что одумаешься ты, ставленник отца моего, да видит бог, стало только хуже.

-Так надо, царь, так надо! Русский мужик должен виниться и каяться, силы своей настоящей не понимать, чтобы управлять им было сподручнее, дергать за ниточки и смеяться над ним, потому как он холоп и раб!!

-Нет! Не бывать этому! Запалили, вывели под корень целые селища, под проклятых еретиков-схизматиков Мой народ положить хотите?! Так вот что я скажу тебе митрополит: Хрен вам всем! Я лучше вас всех на дыбах развешу и воронью на поживу оставлю, чем допущу таких как ты властвовать, над нашими бессмертными душами,– ярость, успокоившаяся было до времени, заново поднялась из глубин души, требуя выхода.

-Поздно, царь, уже поздно, что либо менять, твой батюшка сам хотел этого и сделал первые шаги к уничтожению прошлого столь непокорного народа!– усмехнулся митрополит.

-Что ж, раз батюшка сделал столь непотребное дело, то мне как его сыну надо его исправить!– встаю с трона, поглаживая подбородок, с недельной щетиной.

Не торопясь, легонько хлопаю в ладоши, так чтобы звук получился едва слышным. Не понимая что я делаю Стефан хмурится, смотря в мои глаза. Между тем из-за портьеры вышло трое лейб-гвардейцев в темно зеленых мундирах войскового покроя с позолоченными портупеями и голубыми аксельбантами. Слева на поясе у каждого висели сабельные ножны, а справа болтался принятый как основное оружие любого офицера – обрез. На головах вместо глупых и никому не нужных треуголок были черные береты, такие же, как у витязей, только кокарда была не с вставшим на задние лапы медведем, а с двуглавым орлом, держащим в своих лапах скипетр и державу.

-Возьмите его ребята, проведите в Митрофану, расспросите хорошенько, кто там такой прыткий выискался, что решил так сильно роды славянские обрубить? А потом ко мне на доклад…

Митрополит, не понимая в чем дело посмотрел на лейб-гвардейцев с недобрыми усмешками подходящему к нему. Приказ и долг превыше всего!

-Что здесь происходит?! Ты не посмеешь! Это ведь я помог тебе возвести твоего вы…– побледнев Стефан Яворский сделал шаг назад, хватаясь за нательный крест обоими руками, будто бы ища спасение в золотом распятии.

Не давая митрополиту отойти от шока, один из лейб-гвардейцев медленно вытащил из-за пояса небольшую дубинку, обшитую льняными полосами, позволяющими «смягчить» удар, при этом гарантировано оглушая и дезориентируя противника. Такого пренебрежения к собственному сану митрополит не выдержал и с тихим всхлипом развернулся, попытавшись броситься к двери, однако сержант лейб-гвардии Протасов без размаха ударил Яворского по затылку, оттягивая навершие чуть-чуть вниз, проводя удар по скользящей…

Воспоминания последнего разговора с митрополитом Рязанским кольнули глубоко внутри, оставив ядовитый след в ране. Гнусно понимать что есть такие люди, лучше бы и не знать про них… наверное не знать, вот только мне то что с этим делать? Вешать их всех или сразу в порубь кидать? Хотя чего это я тут расклеиваться начал, будем делать как должно, а не так как хочется этим уродам. Делай что должен и будь что будет!

Мой взгляд переметнулся на колонны солдат, готовящихся к маршу. Впереди голые безжизненные земли. Увы, но благодатный край этой веной превратился в чернеющую от засухи угнетающую пустыню. Даже трава и та пожухла, хорошо, что фураж был заготовлен много большего объема, иначе всю конницу пришлось бы посылать верст за двадцать в разные стороны, на поиски корма.

-Нам нельзя идти дальше, ваше величество, османы уже сосредоточили силы возле Исакчи…– молдавский князь, принесший мне вечную клятву верности сразу же как только армия перешла границу княжества, с беспокойством вглядывался в горизонт.

-Это почему же нельзя идти, князь? Только потому, что османы уже вышли или потому что тебе не хочется с ними встречаться?

-Ваше величество не оскорбляйте меня такими домыслами!– гордо поднял голову Кантемир, с негодованием глядя на своего господина.

-Я знаю, что усилия, приложенные тобой, стоят многого, и я не хотел никоим образом задеть тебя. Просто согласись, странно, что ты так рьяно именно в последние дни выступаешь за оборонительную войну,– не глядя на собеседника, я поглаживал Ярого, глядящем на раскинувшуюся в низине равнину безмятежным взглядом, готовым в любую секунду смениться кровавой беленой боевого задора и ярости.

-Так ведь у нас всего шестьдесят тысяч солдат, а мои лазутчики донесли, что у визиря почти двести сорок тысяч, вместе с корпусом янычар и четыреста пятьдесят орудий разных калибров.

-Ну и что? Ты думаешь, наших 140 орудий не хватит?– с улыбкой спрашиваю его.