Это возражение — похоже, последнее серьезное препятствие на пути нашего анализа интересующих нас онтологических установок. И хотя оно выглядит достаточно серьезным, его можно обойти. Дело в том, что попытка оспорить универсальность тезиса об автономности событийных рядов, похоже, приводит к результатам, подрывающим само это начинание. Проследим еще раз ход подобных рассуждений. Мы принимаем, что опыт дает основания считать, что событийные ряды автономны. С этим трудно спорить. Но мы утверждаем, что мы не вправе обобщать это на все ряды. В частности, мы сомневаемся, что таковыми являются поведенческие ряды. Но если поведенческие ряды не автономны и не локальны, приватные ментальные состояния, связанные с ними, будут эпифеноменами. А если они эпифеномены, то их вообще могло бы не быть. Между тем мы признали необходимость допущения нелокального физического воздействия на поведение, несовместимого с представлением об автономности событийных рядов, именно потому, что при локальном рассмотрении поведения оказывалось, что оно детерминируется в том числе приватными ментальными состояниями. При отсутствии ментальных состояний или в ситуации, при которой их наличие не влияло бы на поведение, мы лишились бы оснований допускать реализацию здесь нелокальной причинности, поскольку, как мы признали, опыт в общем и целом свидетельствует в пользу именно локальной причинности.

Таким образом, попытка вывести событийные поведенческие ряды из класса автономных рядов приводит к тому, что мы возвращаемся к этой идее. Попытка отрицания автономности поведенческих рядов ведет к ее утверждению. Поэтому она несостоятельна и не имеет шансов на успех. Мы вправе допускать автономность наших поведенческих рядов, из чего следует, что мы имеем право говорить о необходимости приватных ментальных состояний для реализации влияния на эти ряды нелокальных физических факторов.

Итак, наш анализ соотношения каузальной и менталистской веры можно считать в целом завершенным. Мы видели, что они хорошо сочетаются друг с другом. В результате проведенного согласования этих установок мы к тому же получили некий бонус — определенную картину того, как следует мыслить отношение ментального и физического, сознания и мозга. И теперь было бы естественно повнимательнее рассмотреть этот бонус, суммировать детали этой картины и оценить онтологические характеристики ментального.

Эту задачу можно было бы решать по-разному. Но поскольку мы вышли к традиционной проблеме, а именно к проблеме «сознание — тело», подведение наших итогов лучше осуществлять именно под этой рубрикой. Не исключено, что в процессе этого подведения итогов мы выйдем на какие-то дополнительные вопросы и, ответив на них, еще более ясно осмыслим онтологический статус сознания. Всему этому и будет посвящена следующая глава.

Глава 3

Проблема «сознание — тело»

1

Представим, что после долгого похода в труднодоступный регион мы оказались в шумном городе. Общаясь с местными жителями, мы обнаруживаем, что чуть ли не у каждого есть свое мнение об исследованной нами местности. Даже домоседы уверенно судят о том, что там есть и как оно выглядит. Не побывав в тех местах, они склонны упрощать реальное положение дел.

Эта картинка в чем-то напоминает ту ситуацию, в которой мы сейчас находимся. Проблема «сознание — тело» является одной из ключевых тем аналитической философии, доминирующей в интеллектуальном пространстве начала XXI в. В последние десятилетия было предложено немало решений этой проблемы. Мы видим множество концепций, порой весьма экзотичных. Так, элиминативисты говорят, что сознания вообще не существует^[60], теоретики тождества^[61] утверждают, что оно существует, но тождественно нейронным процессам в мозге, а панпсихисты и панэкспериенциалисты^[62], напротив, уверяют, что оно является чем-то фундаментальным и разлито по всей природе.

Слышны голоса и тех, кто считает, что проблема «сознание — тело» выходит за границы познавательных возможностей человека и не может быть решена^[63]. Другие, наоборот, доказывают^[64], что представление о трудности этой проблемы является результатом неких концептуальных просчетов и что на самом деле философская часть проблемы «сознание — тело», по сути, тривиальна.

Мы уже сталкивались — прямо или косвенно — с некоторыми из этих концепций. Другие еще будут затронуты в дальнейшем обсуждении. Сейчас же стоит обратить внимание на одно любопытное обстоятельство, характеризующее большинство современных дискуссий по проблеме «сознание — тело». При анализе этих дискуссий нередко возникает ощущение, что их участники исходят из предположения — по-видимому, неявного для них самих, — что проблема «сознание — тело» может быть, так сказать, разрешена одним ударом. Так, они могут считать, что если мы, к примеру, утверждаем, что сознание порождается процессами в мозге или, наоборот, фундаментально, то это и есть решение проблемы «сознание — тело». Между тем в подобном понимании — в трактовке проблемы «сознание — тело» как одношаговой проблемы — заключена опасность путаницы. И суть ее в следующем. Нельзя отрицать, что если проблема «сознание — тело» вообще может быть решена, то ее решение будет выражено в некоей формуле: «Сознание относится к телу так-то и так-то». Но из того, что решение данной проблемы (если, повторим, она решаема) должно быть возможно свести к относительно простому тезису, не следует — и в упущении этого момента как раз и состоит источник путаницы, — что отыскание этого тезиса может быть столь же элементарным, как и он сам. В общем, из прямолинейности ответа не следует элементарность вопроса.

Иначе говоря, вся тонкость в том, что проблема «сознание — тело», как мы увидим, не может быть истолкована как один-единственный вопрос: как сознание относится к телу? При такой формулировке она едва ли может быть решена. Чтобы у нее появились перспективы решения, надо уяснить, что под рубрикой этого общего вопроса заключено некое множество подчиненных ему вопросов, вопросов, последовательные ответы на которые позволят нам продвигаться в решении данной проблемы. Такое понимание существа проблемы «сознание — тело»^[65], если вдуматься, прямо следует из самой ее постановки. Ведь определяя отношение сознания к телу, к мозгу, мы так или иначе уточняем онтологический статус сознания. Собственно, самым главным для нас является именно этот момент, уточнение онтологического статуса сознания. Само собой понятно, что такое уточнение не только не обязано, но, скорее всего, и не может быть чем-то одномоментным. Гораздо более естественно мыслить его как некий процесс: сначала мы уточняем один момент, затем другой и т. д. Каждое такое уточнение может быть связано с ответом на какой-то вопрос. И каждое такое уточнение продвигает нас в решении интересующей нас проблемы. Понятно также, что список уточняющих вопросов, скорее всего, не будет неограниченно большим. Вполне вероятно, что это всего лишь несколько принципиальных вопросов. Если допустить, что на все эти вопросы можно дать ответ, то исчерпание всего списка позволит исчерпывающе (в пределах наших познавательных возможностей) решить проблему «сознание — тело» и выразить это решение в итоговой формуле.

Еще раз подчеркнем, что, хотя такое понимание подходов к решению проблемы «сознание — тело» представляется вполне естественным и чуть ли не самоочевидным, реальная практика обсуждения этой проблемы в аналитической философии далеко не всегда соответствует этой схеме. И это подчас ведет к несообразностям. Приведу лишь три примера. Как уже отмечалось, среди современных философов есть те, кто считает, что проблема «сознание — тело» не может быть решена. Лидером этого «мистерианского» движения является, по общему мнению, Колин Макгинн. Но если мы присмотримся к его теории, то мы увидим, что он, скажем, не отрицает, что сознание является продуктом мозга^[66]. Он считает, что мы можем принять это положение. Но поскольку, с его точки зрения, мы не можем объяснить, как именно мозг порождает сознание, проблема «сознание — тело» нерешаема. Рассматривая позицию Макгинна в свете предложенной методологии обсуждения проблемы «сознание — тело», мы обнаружим, что поскольку он признает порождаемость сознания мозгом и поскольку это признание содержит позитивный ответ на один из вопросов, уточняющих онтологический статус сознания, то он должен был бы говорить о том, что данная проблема поддается хотя бы частичному решению. Говоря о ее общей нерешаемости на основе частичного решения, он впадает в непоследовательность или даже в противоречие.