Она проводила его в небольшой альков, примыкавший к обеденному залу.

- Здесь уютнее, - объяснила Ирен. - С тобой точно все хорошо? - вновь вернулась она к теме его самочувствия.

И действительно, Сидней сотрясался от дрожи, однако его нервное возбуждение имело совсем другие, не связанные со здоровьем причины.

Ирен позвонила в колокольчик (в этом доме в каждой комнате имелся колокольчик, чтобы кого-то вызывать).

- Может, горячего шоколаду?

- О, всего что угодно, - пробормотал Сидней, как ей показалось, в каком-то полубреду. Но затем он вдруг улыбнулся, и от этой улыбки сердце ее наполнилось особенным чувством, какого ей уже долгие годы не мог дать ни один человек, чувством, подобным тому, что пробудил в нем поцелуй ее сына.

Снова вошла девушка, и миссис Уэйзи дала ей довольно пространные инструкции, из которых Сидней не услышал ни слова.

- Если ты останешься, - ее голос долетел до него словно с какого-то высокого балкона, - ты сделаешь меня самой счастливой матерью на свете... ты не представляешь, какая это была для меня радость - увидеть, что ты понравился Гарету с первой минуты... Понимаешь, до сих пор он никому, за исключением меня, не позволял к себе притронуться... А тебе он разрешил себя покормить... и взял у тебя целый кусок хлеба!... Уверена, что он мог бы съесть из твоих рук и весь батон.

Девушка принесла в комнату два подноса, на которых безупречно белели плотно накрахмаленные льняные салфетки, и красовались сладкие рулеты и китайские чашечки ручной росписи, наполненные горячим шоколадом: рядом с каждой из них стояла серебренная розеточка со взбитыми сливками.

Сидней жадно осушил чашку, перемазав себе рот шоколадом и взбитыми сливками, которые он смахнул прямо из розетки, никуда не добавляя.

- Размер оплаты будет полностью на твое усмотрение, - перевела Ирен разговор в более практическое русло, - называй сумму и не стесняйся... его здоровье дороже любых денег, ты согласен?

А потом, совершенно неожиданно, как в фильмах, где сцены и порядок событий меняются с головокружительной быстротой, женщина понизив голос сказала: "не знаю, известно ли тебе о том что произошло с Гаретом, но в любом случае позволь рассказать тебе, как все на было самом деле, чтобы ты все правильно понимал и не полагался на разные домыслы, которые мог слышать... Пока нас постигло это несчастье...", - начала рассказ Ирен, но в этот момент в комнату вошла горничная забрать подносы, и миссис Уэйзи одним взглядом велела ей удалиться, "мы и не догадывались, что Гарет угодил в дурную компанию и употреблял некий наркотик. Мы даже представить такого не могли".

Сидней к своему ужасу поймал себя на том, что не смог сдержать ухмылку, которую, впрочем, мать Гарета скорее всего не заметила, потому как была полностью сосредоточена на рассказе об обстоятельствах трагедии, в которые считала нужным его посвятить: "Его отец и оба брата собирались забрать новую лошадь из конюшен в Виргинии. Гарет, как ты, наверное, знаешь, лучше всех в семье водил машину, и к тому же он был старшим из моих сыновей..."

- Могу я спросить, мэм, а кто был с ним в этой дурной компании? - прервал ее Сидней. Ирен выдержала паузу ровно такой длины, чтобы оставить его вопрос без ответа и продолжала: "В тот день я умоляла их никуда не ехать. Даже их гороскопы в газете, и те не сулили ничего хорошего. Я предлагала им, что поведу машину сама. Но они меня и слушать не желали, Сидней. Никто из них... Это случилось ровно в полдень. Гарет накурился этой травки, которую ему давали дружки. Но под кайфом или нет, он ведь все равно не мог не заметить несущийся поезд... Не понимаю, как он его не увидел?"

Ирен замолчала и поглядела на его губы, возможно проверяя, не сложились ли они опять в ту странную улыбку, которую она могла все же и заметить.

- Но я слегка забегаю вперед... По рассказу очевидца, истиной причиной той аварии стала гонка. Да, именно так, гонка. Как описал свидетель, молодой человек на коне несколько раз догонял пикап и всадник этот, по его словам, дразнил Гарета, выкрикивал ему оскорбления и подначивал его пуститься наперегонки до переезда. Позднее, еще один водитель в точности повторил мне этот рассказ, однако пойти на дознание он отказался. (За это время я успела забыть их имена.) "Погнали, Гарей! Обставим поезд!" - вот что выкрикивал ему всадник. "Я вперед тебя доскачу до переезда... слабо кто быстрее, - кричал он, - или душонка ушла в печенки?" И они помчались, кто раньше поезда пересечет переезд, Сидней. И всадник вовремя оказался по ту сторону рельсов и выиграл, а вот мои не успели...

- Но кто он был... этот всадник? - спросил Сидней, который слушал ее рассказ как завороженный.

Ирен довольно долго хранила глубокое молчание. Он хотел уже снова повторить свой вопрос, но тут она ответила: "Мы так этого и не узнали... Более того, Гарет теперь утверждает, что вообще не помнит никакой "гонки", и никакого "всадника"".

Сидней отвел взгляд от ее лица, на котором выразились отчаянье и мука.

- У тебя, вероятно, будет много обязанностей, которые покажутся изнурительными Сидней, - вновь заговорила Ирен, - если ты решишь принять на себя эту нелегкую ответственность... не хочу преуменьшать факт, что тебя могут ждать самые малоприятные вещи, и их будет предостаточно. Даже когда Гарет был собой... он был трудным, своевольным юношей, и, что говорить, нрав у него был необузданный.

Ирен наблюдала, как Сидней пьет горячий напиток, заедая большим сладким рулетом, щедро покрытым клубничной глазурью. Ей вдруг стало ясно, что он ест не потому, что у него разыгрался аппетит, а просто чтобы чем-то себя занять.

- Вы так говорите, как будто я это Ванс, - сказал Сидней с набитым ртом, и в голосе его прозвучала гневная нота. - Я пытался растолковать ему, что тюрьма меня перемолола. Много чего мне там пришлось вытерпеть, миссис Уэйзи (он снова обратился к ней не по имени). Я сломленный человек. Меня там сломали... Но думаю, что как раз поэтому я и смогу делать все, что вы и Гарет от меня ждете.

- Ты не сломленный человек, Сидней. Ты лучший из всех.

Он с сомнением покачал головой, но все равно улыбнулся.

- Значит, я могу рассчитывать на тебя во всем? - поинтересовалась Ирен с заговорщическим, как ему показалось, выражением.

- Целиком и полностью, - без колебаний ответил он. - Во всем, что касается его - или вас - я весь ваш.

- Как я уже сказала, - Ирен поблагодарила его взглядом, - ни на что подобное я и надеяться не смела.

В первый раз за все это время она взяла свою чашку с шоколадом и поднесла ее к губам, но так и не отпив, бесшумно поставила на место.

- А как ты думаешь, Сидней, ты смог бы в дальнейшем оставаться у нас и на ночь?.. Или, скажем, вообще здесь поселиться?...

Он колебался.

- Не знаю, что скажет на это Ванс... И день и ночь... Понимаете, он сделал для меня очень много. Это ведь он вытащил меня из тюряги... ходил просить за меня губернатора...

- Я знаю, - холодно произнесла миссис Уэйзи. - Но у Ванса ведь есть доктор Ульрик... правда? - добавила она, поймав смущенный взгляд "опекуна".

- Хотя это и правильно, - продолжила хозяйка, - что в отличие от остальных, кто заботился о Гарете, ты начнешь входить в свои обязанности не сразу, а постепенно... кроме того, других ведь специально не "рекомендовали", как тебя... поэтому пока мы будем рассчитывать на тебя только в дневное время... а там посмотрим...

Сидней поднялся, показывая, что ему пора идти, и Ирен положила ладонь ему на рукав.

- Никогда не сомневайся во мне, Сидней, - сказала она ему на прощание.

"Сидней спас меня от безысходности".

Это признание Ирен Уэйзи записала на одной из страниц пожелтелой кипы бумаг, которую более заурядная женщина могла бы назвать дневником. (Далее следовал пространный словесный портрет старшего из братьев Де Лейкс, написанный ее красивым, отточенным почерком).