После того выпускного вечера, когда Сидней влепил ему пощечину, точильщик ножниц (так его прозвали мальчишки) пришел домой очень поздно: он просидел на окраине кукурузного поля во владениях какого-фермера, пока в небе высоко не взошла луна, а вернувшись к себе, пошел прямиком в ванну, взял немецкую опасную бритву, которой его отец позже вскрыл себе горло, и порезал то место под правым глазом, куда пришелся средний палец Сиднея, надавив на лезвие посильней, чтобы уже никогда не забывать нанесенной ему обиды: и вот теперь, склонив лицо к ничем не прикрытому мужскому органу Браена, Рой прижался этим оставленным собственной рукой шрамом к пенису мальчика и терся им об него снова и снова, как будто это было единственное, что он хотел от до смерти перепуганного, и даже забывшего где он и кто он, МакФи.

Когда Рой окончил свою крайне странную пантомиму, он взял пенис мальчика в рот, но при этом Браен почувствовал, что действие это мало напоминало ласки тех, кто желал его прежде, да и любовную ласку вообще, ибо в нем заключалось нечто такое, что было трудно даже назвать человеческим. Внезапно Браен перестал бояться происходящего, ибо ему на смену этому страху пришел другой, куда больший ужас понимания того, что он всецело отдается на волю человека, который живет одним воспоминанием о позоре и злобой.

Потом, несмотря на весь свой страх, Браен не сопротивляясь, позволил Рою себя взять, и при этом он задыхался и покрикивал с жалобным наслаждением, так что голос его, как показалось Рою, напоминал писки маленького лесного зверька, попавшего в капкан.

- Помни, что ты теперь мой, - сказал Рой, после всего этого провожая Браена по проселочной дороге, которая белела в темноте. Браен приподнял руку и ощупал те места на лице, где его новый любовник повредил ему кожу зубами.

- Можешь во мне не сомневаться, - ответил тот, немного помолчав.

- И ты не предашь меня, никогда, что бы ни случилось?

Но юноша был сейчас еще больше одинок, чем Рой, и ему казалось, что без Роя с его ужасной любовью, и с его ненавистью к другому человеку, которая переросла в одержимость, его, Браена, уже не ждет ничего, кроме перспективы остаться совершенно одному в тридцати комнатном доме покойных родителей, и так и умереть там всеми покинутым богатеньким сиротой, о котором никто не позаботится и не вспомнит.

- Никогда, - поклялся Браен.

- Как-то не особо убедительно ты это говоришь, - посетовал Рой, вновь заключая его в объятия.

- Если я говорю, что кроме тебя у меня в этой жизни никого, - хрипло уверил Браен, - значит так и есть. У меня больше ни души на этом свете, Рой, так что будь спокоен.

Сказав это, он ушел, отчасти убедив своего старшего друга, и унося в сердце любовь такой силы, какая вообще бывает на этом чертовом свете.

- Но я как-то не испытываю к Сиднею ненависти, - признался Браен через несколько дней после того как они с Роем, не успев оглянуться, сделались любовниками.

- Не ты ли мне вечно в клянешься в любви, Браен.

- Да, я тебя люблю, это правда, - ответил Браен и замолчал. Юноша нередко вот так умолкал, и когда он впервые объяснил Рою причину, его слова тронули даже точильщика ножниц, ибо Браен выразился так" "жду, что сердце подскажет верный ответ". Рой страстно поцеловал его, услышав подобное признание.

- Больше не жди, - сказал он ему тогда, - и знай, что ты только мой.

А потом настал день, когда Рой спросил его: "Если ты правда меня любишь, то почему мои враги не могут стать твоими врагами?"

- Ты прав, я больше никогда не смогу назвать Сиднея другом, - честно признался Браен, - после того, как ты мне рассказал, как он влепил тебе пощечину, унизив и опозорив тебя при всех.

- Уж надо думать, что теперь ты не станешь водить дружбу с таким человеком, - чуть не взвыл Рой от ярости. - Не знаю что со мной будет, если ты вдруг перебежишь на его сторону...

- Что ты такое говоришь, Рой. Я тебе повторял и не устану повторять, что кроме тебя у меня в этом мире нет никого. Ты дал мне понять какой я есть, заглянуть самому себе в душу. Так что конечно твой враг это и мой враг. - неуверенно пробубнил юноша.

- Конечно, Браен, насчет первого я тебе верю. Но готов ли ты на деле доказать, что любишь меня так сильно как говоришь. Вот я о чем.

- Да разве я тебе этого постоянно не доказываю?! - вскричал Браен с тревогой и неподдельным страхом. - Не отдаю тебе всю свою любовь? Или этого мало?

- Убеди меня не словами а действиями, Браен.

- Разве мои ласки не действия?

- Мне нужно больше доказательств, Браен. А то я вижу, что ты любишь меня только как любовника. Любишь меня только в постели.

- Вот уж неправда, Рой, - возразил Браен, однако это вышло у него очень неубедительно.

- Скажи, ты убьешь ради меня, если будет нужно?

- О, Рой... Сам подумай что говоришь. Убивать ради любви.

- Именно.

Браен замотал головой. Чуть не плача, он попробовал взять Роя за руку, чтобы как-то разувериться в услышанном, но его старший друг сердито пресек эти нежности.

- Не любишь ты меня, Браен.

- Люблю, люблю. Ты мой единственный... Но я не могу убить ради тебя. Не могу.

Рой встал с места и принялся прохаживаться по комнате, запустив руки в карманы и позвякивая в них гвоздями, которые он купил в мастерской плотника; его плотно сжатые губы искривились. Несмотря на свою неопрятную, если не сказать грязную наружность, в последнее время - по крайней мере, в глазах молодого МакФи - Рой стал еще красивее, и напоминал Кожаного Чулка из иллюстрации к роману, вот только куда более распутного и свирепого.

- Рой, ты таких вещей даже не думай, не то что не говори. У меня от них просто мороз по коже.

- Да чего ты раскудахтался? -яростно обрушился Рой на Браена. - Посмотри на шрам у меня под глазом, посмотри как следует. Это по его вине. Спросишь по чьей? Сиднея Де Лейкс, вот по чьей. Он мучил меня все годы, пока мы были мальчишками - пренебрегал мной, не желал меня знать на людях, глумился в школе, а ведь я делал всю его домашку, вкалывал на него рабом, чтобы он окончил восьмой класс, и даже старшую школу, а если он мне и давал, то всего лишь изредка... где-нибудь за спортзалом... всего лишь изредка... Глаза Роя сделались тусклыми, почти не видящими: они стали подобны глазам найденной на раскопках статуи. - Давал мне по прихоти, а после плевал на меня хотел, даром, что я расшибался для него в лепешку...

Браен, который даже не представлял себе, как глубоко страдал Рой, пораженный его словами попытался обнять любовника, но салотоп оттолкнул его от себя. При этом он выронил из руки гвозди.

- Пустое место, - яростно продолжал Рой, - сидит сычом дома все эти годы, никто по жизни, разве что в школе побыл футбольной звездой - чтобы в колледж пойти он слишком тупой, тут надо, чтобы я был всегда под боком и вкалывал вместо него - короче никудышный как пена на самогонном пойле...

Рой наклонился и подобрал один из упавших гвоздей.

- Но ведь он работает на заправке, - вставил слово Браен, пытаясь отвести шквал гнева, который теперь надвигался в его сторону.

- По-твоему это называется работать, а? Погляди вот на мои руки, тогда поймешь, что такое действительно работать. Видал? - Он сунул свою руку, демонстрируя четыре жилистых, покрытых рубцами, мозолистых пальца с грязными ногтями и коренастый и натруженный большой, прямо под нос мальчику.

- Кто будет о нем грустить, если его убьют, Браен? Он сгреб мальчика в объятия и поцеловал в лоб. - Скажи мне, кто?

- А ну перестань, слышишь! - Браен стряхнул с себя руки точильщика ножниц. - Больше ни слова про убийства, Рой. Или прощай.

Едва он это сказал, Рой ринулся на него и сжал ему руками горло, да так, что глаза Браена отчаянно выпучились, а губы сделались странного лилового цвета.