Что они должны были преуспеть в своем предприятии, в этом нельзя было сомневаться ни минуты. Как бы решительно ни защищались шесть человек, оставленных на судне, число их было слишком недостаточно, чтобы надлежащим образом воспользоваться пушками или каким бы то ни было способом выдерживать бой столь неравный. Я с трудом мог вообразить, чтобы вообще они оказали какое‑нибудь сопротивление, но в этом я ошибся, ибо тотчас я увидел, что они поставили судно на шпринг и стали правым бортом к ладьям, которые были теперь от них на расстоянии пистолетного выстрела, плоты же находились приблизительно на четверть мили к наветренной стороне. По какой‑то неведомой причине, но, самое вероятное, в силу того, что несчастные наши друзья пришли в волнение, увидев себя в таком безнадежном положении, выстрел был совершеннейшим промахом. Ни одна ладья не была задета, ни один дикарь не был ранен, прицел был слишком близок, и выстрел рикошетом пролетел над головами. Единственным действием было изумление по случаю неожиданного звука выстрела и дыма, причем изумление было столь чрезмерное, что в течение нескольких мгновений я ожидал от дикарей, что они оставят свои намерения и вернутся на берег; и вполне вероятно, что так бы они и сделали, если бы наши товарищи поддержали свой пушечный выстрел ружейными, в каковом случае, ввиду того что ладьи были теперь совсем близко, они не могли бы не произвести некоторого опустошения, достаточного по крайней мере для того, чтобы удержать эту ватагу от дальнейшего наступления, пока они не получили бы возможности произвести залп и в плоты. Но вместо этого они дали возможность ватаге, находившейся на ладьях, оправиться от паники, и те, осмотревшись, могли увидеть, что никакого ущерба им причинено не было, товарищи же наши тем временем побежали к левому борту, чтобы принять надлежащим образом плоты.
Выстрел с левой стороны оказал самое ужасающее действие. Залп картечью и цепными ядрами из больших пушек совершенно разрезал семь или восемь плотов и убил наповал, быть может, тридцать или сорок дикарей, между тем как по крайней мере сотня из них была брошена в воду, по большей части чудовищно раненные. Остальные, перепуганные до потери сознания, тотчас же начали поспешное отступление, не останавливаясь даже ни на минуту, чтобы подобрать своих изуродованных товарищей, которые плавали по всем направлениям, пронзительно кричали и вопили о помощи. Этот большой успех, однако, пришел слишком поздно, чтобы послужить для спасения наших честных товарищей. Ватага с лодок была уже на борту шхуны, числом более чем полтораста, большей части из них удалось вскарабкаться на грот‑руслени и абордажные сетки, прежде чем можно было приложить фитили к пушкам левого борта. Ничто не могло бы противостоять их звериному бешенству. Наши матросы были сразу застигнуты, захвачены, их затоптали ногами и в точном смысле мгновенно растерзали на куски.
Видя это, дикари на плотах оправились от своих страхов и большими стаями прибыли для грабежа. В пять минут «Джэн» превратилась в прискорбную картину хищения и бурного разгрома. Палубы были расщеплены и сорваны, снасти, паруса и все, что было движимого на деке, было разрушено как по волшебству. Между тем, толкая шхуну в корму, волоча ее с лодок и таща по сторонам, между тем как они плыли тысячами вокруг судна, эти злосчастные, наконец, притащили шхуну к берегу (канат соскользнул) и предоставили ее добрым заботам Ту‑уита, который в продолжение всей схватки, как искусный генерал, сохранял свой безопасный и разведочный пост среди холмов, теперь же, когда победа была завершена в полное его удовольствие, снизошел до того, что со всех ног ринулся вниз со своими черношкурными воителями, дабы сделаться участником в дележе добычи.
То обстоятельство, что Ту‑уит сошел вниз, дало нам возможность свободно покинуть наше убежище и осмотреть холм, находившийся по соседству с пропастью. Приблизительно в пятидесяти ярдах от ее зева мы увидели небольшой родник, водою которого мы погасили пожиравшую нас жгучую жажду. Недалеко от источника мы нашли несколько кустов вышеупомянутого большого лесного орешника. Попробовав орехи, мы нашли, что они вкусные и очень похожи по своему вкусу на обыкновенный английский орех. Мы немедленно наполнили ими наши шляпы, сложили их в рытвине и вернулись за новым запасом. В то время как мы спешно и деятельно собирали их, нас встревожил послышавшийся в кустах шорох, и мы уже были готовы укрыться потихоньку в наш тайник, как вдруг какая‑то большая черная птица из разряда выпей, с силой трепыхаясь, медленно поднялась над кустами. Я был так изумлен, что не мог ничего предпринять, но у Питерса было достаточно присутствия духа, чтобы побежать и броситься на нее, прежде чем она успела ускользнуть, и схватить ее за шею. Судорожные ее усилия высвободиться и пронзительные крики были ужасающими, и мы даже хотели ее выпустить, а то этот шум должен был бы встревожить кого‑нибудь из дикарей, которые могли еще подстерегать по соседству. Наконец удар широкого ножа уложил ее на землю, и мы потащили ее в стремнину, поздравляя себя с тем, что во всяком случае мы обеспечились пищей на целую неделю.
Мы вышли снова, дабы осмотреться кругом, и дерзнули уйти на значительное расстояние вниз по южному склону холма, но не нашли ничего еще, что могло бы нам послужить пищей. Мы собрали поэтому целую кучу хвороста и вернулись назад, увидев одну или две большие ватаги туземцев, возвращавшихся к селению; они были нагружены добычей из разграбленного судна и, как мы опасались, могли бы нас увидеть, проходя под склоном холма.
Ближайшей нашей заботой было сделать наше убежище столь безопасным, как только это возможно, и, с этой целью, мы соответственным образом расположили некоторую часть хвороста над отверстием, о котором я раньше говорил, что мы через него видели обрывок голубого неба, достигши ровной плоскости из внутренней части пропасти. Мы оставили только очень небольшую щель, ровно настолько широкую, чтобы иметь возможность видеть бухту, не подвергаясь опасности быть увиденными снизу. Сделав это, мы поздравили себя с полной безопасностью нашего положения, ибо мы были теперь совершенно обеспечены от наблюдения до тех пор, пока мы пожелали бы оставаться в стремнине и пока не дерзнули бы выйти на холм. Мы не могли заметить никаких следов, которые указывали бы, что дикари когда‑нибудь заглядывали в эту впадину, но на деле, когда мы сообразили, что расселина, через которую мы ее достигли, произошла, по всей вероятности, только что, благодаря падению утеса, находившегося напротив, и что никакого иного пути достичь ее нельзя было усмотреть, мы не столько радовались на мысль, что мы находимся в безопасности, сколько были испуганы, что у нас, пожалуй, не осталось никаких возможностей, для того чтобы сойти вниз. Мы решились исследовать основательно вершину холма, если нам представится для этого добрый случай. Тем временем мы наблюдали за дикарями через наше малое оконце.
Они уже совершенно окончили разгром судна и готовились теперь поджечь его. Вскоре мы увидели, что дым восходит огромными извивами от главного люка, и немного времени спустя густая громада пламени взметнулась из бака. Снасти, мачты и все, что оставалось от парусов, мгновенно загорелось, и огонь быстро распространился вдоль палуб. Все же великое множество дикарей продолжало оставаться там и сям вокруг, барабаня, как молотками, огромными камнями, топорами и пушечными ядрами по металлическим скрепам и другим медным и железным частям судна. На побережье бухты, а также в ладьях и на плотах, в непосредственной близости от шхуны, было в целом не менее десяти тысяч туземцев, да кроме того густые толпы тех, которые, будучи нагружены добычей, пробирались внутрь страны и на соседние острова. Мы ждали теперь катастрофы и не были обмануты. Прежде всего возник резкий толчок (который мы явственно почувствовали там, где мы находились, как если б мы слегка подчинились гальваническому току), но без каких‑либо явных знаков взрыва. Дикари были видимо изумлены и прекратили на мгновение свою работу и свои вопли. Они готовились вновь приняться за то и за другое, как внезапно громада дыма выдохнула вверх из палуб, будучи похожа на черную тяжелую грозовую тучу, – потом, словно из чрева судна, выбрызнул высокий ток яркого огня, по‑видимому, на четверть мили вверх, потом наступило внезапное круговое распространение пламени, потом вся атмосфера, в одно‑единственное мгновение, магически заполнилась диким хаосом из обломков дерева, металла и человеческих членов; и, наконец, возникло сотрясение в полнейшем своем бешенстве, оно порывисто сбило нас с ног, меж тем как холмы грянули эхом и новой перекличкой звуков эха в ответ на грохот, и густой дождь мельчайших обломков и обрывков порывисто рушился по всем направлениям вокруг нас.
