С каждым шагом, который мы делали в глубь страны, мы должны были убеждаться, что мы находились в стране, по существу отличавшейся от всех тех, которые до сих пор были посещаемы цивилизованными людьми. Мы не видели ничего, с чем раньше нам приходилось иметь дело. Деревья не походили на произрастание ни жаркого, ни умеренного, ни северного холодного пояса и совершенно были не похожи на деревья более южных широт, которые мы уже прошли. Даже скалы были новыми, в их громаде, в цвете, в наслоениях; и сами источники, как бы это ни могло показаться невероятным, так мало имели общего с источниками других климатов, что мы сомневались отведать воды из них и даже с трудом могли убедить себя, что свойства их совершенно обыкновенные. У маленького ручья, пересекавшего нам путь (первый, который мы встретили), Ту‑уит со своей свитой приостановился, чтобы напиться. По причине странного вида воды мы отказались попробовать ее, предполагая, что она испорчена; и только некоторое время спустя мы поняли, что такой вид был у всех потоков на всей группе островов. Я затрудняюсь дать ясное представление о характере этой жидкости и не могу сделать этого немногословно. Хотя она текла быстро по всем склонам, как текла бы обыкновенная вода, но, за исключением того, когда она падала водопадом, у нее не было обычного лика прозрачности. Тем не менее она в сущности была совершенно прозрачной, как всякая известковая вода, различие было лишь по виду. При первом взгляде и особенно в том случае, где наклон был мало заметен, она имела сходство, поскольку дело идет о самом составе, с густым настоем гуммиарабика, смешанного с обыкновенной водой. Но это было лишь наименее замечательное из ее необычайных качеств. Она была не бесцветна и не какого‑либо определенного цвета – представляя глазу в своем течении всевозможные оттенки пурпура, как видоизменения переливчатого шелка. Эти изменения оттенков происходили таким странным образом, что возбудили такое же глубокое удивление в умах всего нашего отряда, какое произвело зеркало на Ту‑уита. Налив этой воды полную чашку и дав ей вполне отстояться, мы заметили, что весь объем жидкости состоял из некоторого числа отдельных жил, каждая отличного оттенка; что они не смешивались; и что связь в них была полной только между их собственными частицами и неполной по отношению к другим соседним жилам. Когда мы вставляли лезвие ножа поперек жилы, вода смыкалась над ним тотчас, как это бывает и у нас с водой, а также, когда мы вынимали его, все следы, где прошел нож, мгновенно уничтожались. Если, однако, лезвием ножа проводили аккуратно между двух жил, происходило полное разделение, каковое сила связи не могла тотчас же исправить. Необычайное явление этой воды составляет первое определенное звено той огромной цепи явных чудес, которыми мне суждено было наконец быть окруженным.

Нам понадобилось почти три часа, чтобы достичь селения, ибо оно находилось более чем в девяти милях, в глубине острова, и путь проходил по неровной почве. По мере того как мы подвигались вперед, отряд Ту‑уита (всего сто десять дикарей, бывших в ладьях) с минуты на минуту усиливался небольшими группами от двух до шести‑семи, которые присоединялись к нам как бы случайно, на различных поворотах дороги. В этом представлялось так много системы, что я не мог не почувствовать недоверия и сказал капитану Гаю о своих опасениях. Отступать, однако, было теперь слишком поздно, и мы решили, что наибольшая наша безопасность заключается в том, чтобы выказывать полное доверие к чистосердечию Ту‑уита. Согласно с этим, мы шли вперед, тщательно следя за поведением дикарей и не позволяя им разъединять нас и проталкиваться между нами. Таким образом, пройдя через обрывистый овраг, мы наконец достигли того, что было, как нам сказали, единственным собранием жилищ на острове. Когда мы приблизились к селению, вождь издал крик и несколько раз повторял слово «Клёк‑Клёк»; мы предположили, что так называется селение или что это, быть может, общее название селений.

Жилища были невообразимо жалостными и, не будучи похожи на жилища даже низших диких племен, какие только ведомы, были построены не по единообразному замыслу. Некоторые из них (и это, как мы узнали, были жилища, принадлежавшие знатным туземцам, «уампу», или «ямпу») состояли из ствола дерева, срубленного приблизительно на высоте четырех футов от корня, сверху на него была наброшена большая черная шкура, свисавшая до земли широкими складками. Под нею ютились дикари. Другие были из необделанных сучьев, с иссохшими листьями на них, все это под углом в сорок пять градусов упиралось в нагромождение из глины, скученной без правильной формы до высоты пяти‑шести футов. Еще другие были просто дыры, вырытые перпендикулярно к земле и прикрытые такими же ветками; когда жилец хотел войти, он содвигал их и натягивал опять, когда входил. Несколько жилищ было выстроено среди вилообразно раздвоенных обрубков деревьев, верхние обрубки были частью прорублены, так что наклонялись над нижними, образуя таким образом более плотную защиту от непогоды. Наибольшее число, однако, состояло из небольших неглубоких пещер, по видимости выскребленных на склоне обрывистой закраины утеса из темноцветного камня, похожего на сукновальную глину, которая окружала селение с трех сторон. При входе в каждую из этих первобытных пещер находился камень, который тщательно помещался жильцом перед входом, когда он выходил из жилища, для какой цели, я не мог узнать, ибо камень нигде не был достаточных размеров, чтобы закрыть более чем на треть отверстие.

Это селение, если бы оно было достойно такого названия, находилось в долине известной глубины, и к нему можно было приблизиться лишь с юга; обрывистая закраина, о которой я уже говорил, отрезала всякий доступ в других направлениях. Через середину долины пробегал шумящий поток воды того же магического вида, как уже было описано. Там и сям вокруг жилищ мы увидели несколько странных животных, все они, казалось, были совершенно домашними. Самые большие из этих существ походили на нашу обыкновенную свинью строением тела и мордой; хвост, однако, был пушистый, а ноги тонкие, как у антилопы. Движения этого животного были чрезвычайно неуклюжи и нерешительны, и мы ни разу не видели, чтобы оно пыталось бежать. Мы заметили также несколько животных, весьма похожих по виду, но с туловищем более длинным, и покрыты они были черной шерстью. Было там также великое разнообразие ручных птиц, бегавших туда и сюда, и они, по‑видимому, составляли главную пищу туземцев. К нашему удивлению, среди этих птиц мы увидали черных альбатросов, совершенно одомашненных, время от времени они шли к морю за пищей, но всегда возвращались в селение, как домой, и пользовались для этого южным берегом, находившимся по соседству с местом высиживания яиц. Там к ним обыкновенно присоединялись их друзья, пингвины, но эти последние никогда не следовали за ними до жилищ дикарей. Среди других разрядов ручных птиц были утки, весьма мало отличавшиеся от той разновидности утки нашей собственной страны, что называется черноголовая чернеть, и небольшая птица, не непохожая по виду на сарыча, но не хищная. Рыба, по‑видимому, была там в большом изобилии. Мы видели во время нашего посещения острова множество сушеной семги, горной трески, голубых дельфинов, макрели, чернорыбицы, ската, морских угрей, слоновой рыбы, голавля, камбалы, попугайной рыбы, рыбы, называющейся «кожаная куртка», барвены, дорша, палтуса, остроноса и бесчисленного разнообразия других разрядов. Мы заметили также, что большая часть из них была похожа на рыбу, которая водится около группы островов Лорда Окленда, на такой низкой широте, как 51° южной широты. Черепаха галапаго также находилась там в большом изобилии. Мы видели лишь немного диких животных и ни одного больших размеров или из разрядов, с которыми мы были ознакомлены. Одна или две змеи, вида чудовищного, пересекли нам путь, но туземцы обратили на них мало внимания, и мы заключили, что они были не ядовитые.