- Ты вообще когда-нибудь моешься? – спросила я.

 Он смутился и шмыгнул носом.

 - Когда прихожу домой, моюсь, - угрюмо ответил он.

 Я промолчала. Наверное, он ждал, что я спрошу, что у него там творится в семье, думаю, он даже рассказал бы мне. Возможно, рассказал бы то, что никому и никогда не рассказывал. Но я не хотела быть доброй, это была бы ложь.

 Я кивнула и вышла из арки.

 - Слушай, погоди, - он догнал меня.

 Из носа у меня, как назло лилось. Я достала платок и высморкалась. Потом посмотрела на него. Брови у него срастались на переносице, расходились по выступающим надбровным дугам, редкие волоски довольно противно пробивались и на лице, над верхней губой, - и всё это лицо, вся кожа, была перепахана и воспалена угревой сыпью, словно пульсировало вулканическими очагами. И всё же сами черты лица были крупные, хорошие, и вдруг мне стало немного обидно, что когда-нибудь он станет красивым и достанется кому-нибудь другому.

 - Пока, - сказала я.

 - Ты позвонишь? – спросил он.

 - Может быть. Да и вообще, наверное, пересечёмся. Ты ведь здесь постоянно ошиваешься? – добавила я намеренно грубо.

 - А ты? – в ответ спросил он.

 Я не ответила, просто развернулась и ушла.

 Я снова шла по Арбату и теперь была одна. Меня знобило. Трясло.  Перед глазами раз за разом вставала эта «сцена на снегу». Лицо этого Паши. Я сто раз видела такое в фильмах про волков: рычанье, поскуливание, лязг зубов, вставшие дыбом загривки и поджатые хвосты. Меня бросало в дрожь от отвращения и стыда, потому что поджатый хвост в этой сцене был у меня.

 Наверняка, Антон нашёл их и уже ползал на брюхе, чтобы они приняли его обратно.

 Я шла и думала: может быть, надо было ударить Пашу этого, и я ненавидела себя за эту неспособность мгновенно оценить агрессию и отреагировать. Наверное, нужно было. Я не боялась того, что он просто сметёт меня или вышибет дух одним ударом. Это было бы не так унизительно. В общем-то, мне было плевать на то, что последовало бы за этим. Девчонки вечно обливают обидчика словесным поносом вместо того, чтобы честно врезать, не мараясь, и это выглядит жалко. В общем, не страх боли меня останавливал. Просто я слегка тормознутая. Только потом понимаю, что нужно было просто врезать.

 Так же, как тогда, в школе, с Горшковым.

  Я чуть не взвыла от досады. Прямо в стену башкой, с разбегу, врезалась бы, до того ненавидела себя в эту минуту.

 На Новом Арбате мигание витрин уже замутилось сумерками, громко звучала музыка. Я побродила немного по торговому центру среди дорогущих магазинов, но, кажется, по моему внешнему виду было слишком заметно, что денег у меня нет, потому что продавщицы и охранники косились на меня неприязненно. Я вышла обратно на проспект.

 Встречных лиц было уже не различить. Темнело быстро, и, когда я дошла до реки, меня будто обступила ночь. Горящая огнями, и всё-таки, будто бы, глухая и тёмная.

 Я поднялась на мост. Ледяной ветер наверху едва не сбил меня с ног. Я дошла до середины моста, перегнулась через перила и посмотрела вниз. Река начала покрываться зеленоватыми льдинами, снег падал в воду и таял. Я отклонилась назад и с размаху плюнула вниз. Засунув руки в карманы и дрожа от холода, смотрела, как мой плевок летит и исчезает в чёрной воде.

 Свистел ветер, начиналась метель, и я даже не сразу заметила человека, стоявшего передо мной на тротуаре. Он не то, чтобы занимал весь тротуар, но пройти мимо него было невозможно, и я остановилась, не дойдя до него нескольких шагов.

 Я постаралась перейти в тревожный режим, нужно было как следует испугаться, но не чувствовала ничего кроме усталости, и желания, чтобы он просто убрался с дороги и дал мне пройти. Наверное, это был тот момент, когда спать хочется больше, чем жить.

 Человек на тротуаре покачнулся. Посмотрел на меня. Заговорил он так тихо, что я едва услышала его.

 - Холодно, - сказал он.

 Я кивнула. Ждала, что он будет делать дальше

 - Ты замерзла, - наконец, сказал он.

 - А вы нет? – спросила я.

 Он не ответил. Лицо его было в тени, и я никак не могла разглядеть его. Я ещё раз оценила ширину тротуара, и снова вышло, что его не обойти.

 Меня начала бить дрожь.

 - Слушайте, я пойду, а то мне еще далеко идти, - сказала я, замёрзшие губы плохо меня слушались.

 Он кивнул, но не отошел с дороги.

 - Пешком идешь? – спросил он.

 У меня стучали зубы, и я снова только кивнула.

 - Поздно уже.

 - Да не очень, вроде, - возразила я, но снова не получила ответа.

 - Не волнуется никто, - сказал он.

 Не думая, почти не слушая его уже, я кивнула снова.

 Кажется, он улыбнулся, мне стало по-настоящему стрёмно.

 Я подышала на руки, пытаясь хоть немного согреться и одновременно прикидывая, можно ли обойти его по проезжей части. Ещё раз подышала на скрюченные багровые пальцы. Он смотрел на меня и не уходил с дороги, и я не решалась бежать.

 - Я там живу, - сказал он. – Наверху.

 Кивком головы он указал куда-то на другую сторону реки. Я посмотрела и тут же вернулась взглядом к нему.

 - Оттуда всё видно, - он покачнулся, но устоял на ногах. Меня он словно и не видел больше.

 Я подула на окостеневшие пальцы, потом приложила ладонь ко рту и попыталась согреть нос.

  - Я видел, как люди прыгают, - сообщил он. Это прозвучало как-то очень интимно, будто он чем-то поделился со мной.

 Я посмотрела на него. Он был сумасшедшим, это теперь было ясно.

 Он сделал шаг к чугунным перилам, положил на них руки. Я заметила, наконец, что он одет очень легко, но, кажется, не мёрзнет.

 - На лёд прыгать больно. Наверное, - добавил он и кивнул на изломанную полоску черной воды внизу.

 Я оторвала взгляд от его фигуры и глянула вниз. На чёрную поверхность падали пуховые снежинки и таяли.

 - Ты спрыгнуть хотела? – спросил он вдруг, и сделал шаг ко мне.

 Я оттолкнула его руку и юркнула мимо него на проезжую часть.

 Навстречу мне неслись машины. На одеревеневших ногах я пробежала несколько метров, и только тогда решилась оглянуться. Он за мной не бежал. Стоял у парапета и, кажется, смотрел мне вслед, хотя разглядеть что-либо из-за метели было невозможно. Я перевела дух и вернулась на тротуар. Кажется, он не собирался меня преследовать.

 Я оборачивалась, пока не дошла до конца моста. Если он и стоял там по-прежнему, то я его больше не видела.

 И только потом, уже выйдя на Кутузовский проспект, я вдруг подумала – а вдруг он сам собирался прыгнуть с моста? Я остановилась на тротуаре. Он сказал, что его дом на этой стороне, и вряд ли он мог в такой одежде далеко уйти. Было адски холодно, и я потопала ногами и попрыгала, чтобы согреться, подождала ещё немного, но он не появлялся. Только снегопад усиливался.

 Я ждала, пока хватило сил терпеть, но он так и не появился.

 5.Дальше от берегов

 Я так долго добиралась в этот вечер домой, что впечатление от последней встречи, да и от всего, что было днём, почти стёрлись.

 Ещё только поворачивая ключ в замке, я поняла, что отец всплыл на поверхность. Следующая неделя у него была рабочая. Трещали и скрипели сминаемые пивные баклажки.

Я даже для себя не могла определить, когда он был противнее: раньше, когда пил по-настоящему, или теперь. Уж больно он стал самодовольным от того, что не упился до смерти, что так ловко ушёл у неё из-под носа, - как будто это доказывало правильность его жизненного пути, начиная с колыбели. А меня каким-то образом окончательно делало неудачницей в его глазах.

Так что я даже не завернула на кухню, чтобы наведаться к холодильнику, и прошла прямо в свою комнату.

 Собственно, есть я и не хотела. Я даже не стала включать свет.

 Меня знобило, и моих сил хватило только на то, чтобы добраться до постели, забраться с головой под одеяло и там сдохнуть. Перед тем, как отрубиться, я попыталась подсчитать, сколько времени меня не было в школе, но эти мысли были утомительными и отдавали безнадёжностью. Глупо было прийти только для того, чтобы нахватать новых двоек.