— Змей, так все-таки, ты считаешь, что необходимы были все эти предосторожности и танцы с переодеваниями? — никак не унимался Хан. — Мне кажется, что мы перемудрили. Можно было просто выйти не доезжая до Симферополя и всего делов то. А зачем надо было мудрить с этими слезливыми историями, про порванные документы, ехали с голой жопой, даже вещей не взяли. Мне кажется, все это лишнее.

— Хан, я мог бы тебе сейчас просто в морду закатить, не объясняя почему я решил именно так въезжать в Крым, но так и быть, лучше я тебе один раз расскажу, чем еще раз слышать твои дебильные вопросы.

В салоне машины повисло тревожное молчание. Хан, кажется понял, что перегнул палку, даже Жгут и Тарик, которые ни разу не задали ни одного вопроса и тем самым не вызвали гнева командира, и они тоже напряглись — уж они то знали каков Змей в гневе и сколько людей отправились в страну вечной охоты с легкой руки их главаря.

— Отсутствие вещей, денег и документов — это очень жирный штрих в нашей легенде, сутки пьянства и дебоша — это еще один штрих в нашей легенде, плаксивая история про порванные документы — это еще один штрих. Все это нужно было сделать только для одного — чтобы мы могли беспрепятственно проникнуть в Крым. В противном случае, нас либо приняли бы на въезде в Крым, либо тетки проводницы сдали бы «мусорам» сразу же по приезду. Даже если бы мы сбежали по дороге, как сейчас, то нас опять, сразу же бы сдали проводницы, и крымская самооборона устроила бы знатную загонную облаву. Ну, что Хан, тебя такое объяснение устроило?

— Устроило, — судя по унылому тону, Хан уже сам был не рад, что начал расспросы.

Все остальное время, пока машина медленно ехала по проселочной дороге, в салоне висела гробовая тишина, изредка нарушаемая краткими комментариями Змея, выступавшему в роли штурмана.

Через час езды по проселкам «девятка» подъехала к небольшому населенному пункту — два десятка домов, раскиданных вдоль двухполосной асфальтированной трассы. Машину загнали во двор, и тут же все прошли в дом — небольшое строение больше похожее на собачью будку — переросток. Внутри дом был еще меньше чем снаружи — одна комната, три на пять метров, два заколоченных досками окна, скатанные сальные мешки на дощатом дырявом полу и несколько коробок с едой — вот и вся обстановка.

Змей вытащил из коробки с едой, лежащий сверху пакет из плотной бумаге, внутри которого находились бумаги, документы, несколько флешек т три кредитные карты платинового окраса.

— А, где оружие? — разочарованно, как будто его лишили подарка в новогоднюю ночь, спросил Тарик, высыпав содержимое коробок на пол. — Что даже пистолетов нет?!

— Вот наше главное оружие! — Змей потряс зажатыми в руке документами. — Не бойся, молодой, в нужный момент все будет — и пистолеты, и автоматы… все! А если будешь себя хорошо вести, то даже БТР тебе достану.

— Командир, да я просто так спросил, — потупив взор, промямлил Тарик. Суровый нрав командира наводил страх на всех его подчиненных.

— Спать, — коротко приказал Змей. — Тазик первый, Жгут второй, Хан, твоя смена последняя, — Степан посмотрел на часы, — смены по два часа.

Подсвечивая фонариком, Змей просмотрел найденные бумаги по несколько раз, толку в этом особого не было, так как все эти документы были составлены Степаном. Но сон не шел, поэтому Левченко и перечитывал из раза в раз куцые машинописные строки. План был хорош, отличный план! Не план, а конфетка — устроить малюсенькую такую войнушку в отдельно взятом регионе, окруженном со всех сторон морем.

Левченко отложил бумаги в сторону и прикрыл глаза в надежде уснуть, но сон, зараза такая, никак не шел. Он, вообще, в последнее время плохо спал, можно сказать, совсем не спал, и ладно бы его мучили кошмары или совесть, нет, ничего такого не было, Степан просто не мог уснуть.

— Змей, а правду говорят, что ты выпотрошил депутата — «регионала»? — шепотом спросил Тазик.

— Правда, Леха, правда, — Змей мысленно усмехнулся, представляя, как сейчас округлились от ужаса глаза молодого парня. Надо же поддерживать имидж крутого воина-Потрошителя в глазах подчиненных.

Не потрошил Змей никакого депутат, там все было по-другому — короткая схватка, взмах длинным ножом и на мраморный пол плюхается ворох кроваво-синих внутренностей, а в воздухе разливается запах дерьма. А погибший был не депутатом, а один из его охранников. Змей с ним тогда сцепился совершенно случайно и убивать его вовсе он не хотел… так получилось, так бывает. Смертей было много, разных смертей: глупых, героических, пафосных… да всяких смертей Змей насмотрелся за две недели погромов, которые учинили его бойцы.

Левченко боялись, его ненавидели, уважали, многие хотели его смерти, некоторые даже пытались убить, но у них ничего не получилось. Степан был жив… и почти здоров, подумаешь, не хватает двух фаланг на мизинце левой руки, оторвана мочка уха и из-за плохо сросшихся мышц, приходится слегка прихрамывать правой ногой.

Встреча с Вовкой в Киеве, до сих пор стояла перед глазами, Левченко, только потом понял, что это была не случайность. Видимо судьба — злодейка, на что-то намекала Змею, дескать, парень, последнее китайское предупреждение тебе, одумайся!

Почти неделю «Змеиная сотня» наводила ужас на пригородные элитные коттеджные поселки Киева, где любили селиться сильные мира сего и их родственники. Разоряли и поджигали похожие на замки «домики» слуг народа. Ох, уж и погулял тогда Степан со своей сотней! Шесть дней сплошного угара и треша — разбить стекла на окнах и тут же швырнуть внутрь «коломийку», а потом ждать выбегающих на улицу жильцов, гася их битами и палками. Стычки с охраной, перестрелки с вооруженными хозяевами этих самых домиков. Двоих даже вздернули на воротах, а уж скольких искалечили, отправив в реанимацию, их никто не считал. Закончилась эта вольница очень быстро — прибыло пять сотен «самообороны Майдана» и в ходе шестичасового боя «Змеиная сотня» перестала существовать — двенадцать человек убиты, двадцать два ранены и взяты в плен. «Самооборонщиков» положили немногим больше двух дюжин.

Только через два дня, Левченко узнал, что его и всех кто попал в плен ранеными не добили на месте, из-за желания устроить показательную казнь… но не срослось — куратор Виктор Петрович, вытащил Степана в самый последний момент — две группы «змеенышей» уже расстреляли, Змей был в последней группе, в третьей.

Обухов орал на Змея минут пятнадцать, периодически отвешивая оплеухи, Левченко лишь изредка уворачивался и падал со стула, его раз за разом поднимали и усаживали обратно. Закончилось все тем, что после очередного падения, Степан провалился в забытье.

Несколько дней провалялся в небольшой частной клинике, где ему кололи уколы, ставили капельницы и всячески издевались, мучая его массажами и иглотерапией. В начале Левченко совершенно не понимал для чего все эти выкрутасы и только когда его вечером второго дня представили группе товарищей, Змей понял — с ним проводили предпродажную подготовку, марафет наводили для «купцов».

«Покупателей», не считая отца Вари, было трое — среднего роста, неприметные и чем-то неуловимо похожие друг на друга. Разговор, а вернее допрос, длился три часа. Вначале все начиналась как непринужденная беседа, а потом разговор становился все более оборотистым и по истечении третьего часа, на Левченко уже вовсю орали, угрожали и грозили всевозможными карами. Так продолжалось в течение трех дней — разговор, допрос, избиение.

На четвертый день Левченко никто не допрашивал и не бил, да и вообще, казалось, что про Степана все забыли — полдня его никто не навещал, даже завтрак и обед не принесли. И вот в тот момент Змей вдруг осознал, всю нелепость последних месяцев своей жизни. Он приехал в Киев на Майдан, чтобы решить свои финансовые проблемы и спрятаться от правосудия. У него была четкая жизненная позиция и твердые убеждения, а всего две недели, проведенные среди беснующейся толпы, изменили Левченко до неузнаваемости — он поменял свое мировоззрение и принял чуждые ему ценности. Нет, не эту европейскую либерастию, которую пропагандировали лидеры Майдана, здесь было совершенно другое — Змей стал ненавидеть людей… всех людей… всех и сразу! Люди, общество, человечество — стали ему ненавистны.