— Все же, должно было присутствовать письмо?

Не обращая внимания на комментарии соседки, княжна подошла к столику, чтобы осмотреть подарок и лично убедиться в отсутствии любых посланий, указывающих на личность адресанта. Увы. Таковые и впрямь не существовали, и даже содержимое корзинки не давало возможности определить таинственного дарителя. Нахмурившись, Катерина дотронулась до желтых лепестков, раздумывая, кому могло понадобиться отсылать ей сладости и цветы. Она ведь даже друзей в Петербурге не имела, не считая Эллен, находившуюся сейчас в Семеновском, да и то — та бы ей точно не профитроли с крокусами дарила, а скорее письмо с уведомлением о необходимости появиться у портнихи, да какой-нибудь гарнитур.

— …значит, ты меня простила? — вопрос Сашеньки оказался упущен.

Озадаченно моргнув, княжна взглянула на что-то желающую соседку: глаза напротив умоляли так, что отказать им не удалось бы, даже если бы они просили о невозможном. Махнув рукой, уже и не помнящая о недавней размолвке Катерина молчаливо дала разрешение, даже не вникая в суть и довольствуясь просиявшим лицом Жуковской, тут же изящно подхватившей профитроль из его «чашечки». Стоило сразу догадаться, что известная любительница французских сладостей не устоит перед искушением.

— Следите только за тем, чтобы служанкам не пришлось тужиться, затягивая на Вас корсет, mademoiselle, — насмешливо бросила ей княжна, возвращаясь к прерванному занятию и надеясь, что в ближайшее время ее не побеспокоят новыми глупыми вопросами, особенно затрагивающими тему ее отношений с Наследником Престола.

Менее всего она желала давать хотя бы малейший повод для обсуждения этой темы.

Предположения оказались верны: с полчаса Сашенька медленно наслаждалась изысканными сладостями, вновь раскрыв французский роман, и лишь раз она уточнила, действительно ли Катерина не желает, чтобы ей осталось хоть немного профитролей. Та ответила категоричным отказом, и Жуковская, надкусив еще один золотистый шарик, упрятала корзинку в комод, чтобы не иметь соблазна перед глазами: сладости таяли с пугающей скоростью. Все же, о корсете стоило побеспокоиться. Хотя в сравнении с иными фрейлинами она куда меньше уделяла внимания своей талии, давно сославшись на то, что фигурой и ростом она пошла в батюшку, а потому не быть ей тонкой и звонкой. Впрочем, судя по тому, с какой частотой ей оказывали знаки внимания кавалеры на балах (Сашенька уступала разве что Ланской), столь незначительный недостаток ее внешности мало кого волновал. Тем же, кто адресовал ей язвительные замечания на сей счет, Жуковская обычно отвечала примером королевы Виктории.

Покончившая с отбором перчаток и приступившая к украшениям, правда, не из желания найти причину для обновления их коллекции, а с мыслями продать часть и на вырученные деньги заказать мраморный бюст на могилу жениха взамен деревянного креста, Катерина потянулась к сапфировому браслету, оказавшемуся на самой вершине небольшой сияющей кучи. Пальцы ощупывали гладкие камни, пока мысли вновь возвращались к чужим судьбам, стоившим жизни ее близким.

Неужели можно было любить столь сильно, чтобы пойти на обман? Чтобы совершить один из самых страшных грехов перед Богом — руки на себя наложить? Воспитанной на христианских заповедях и наставлениях помнить о чести — девичьей и дворянской — ей было слишком сложно понять что Ольгу, что прочих барышень. Памятующей о долге и месте, ей было почти невозможно принять чужие попытки претендовать на любовь вышестоящего. Но порой видящей в своих снах невозможно синие глаза — не ей было кого-либо осуждать.

Потому что каждый вечер она каялась перед иконами в том, что дав согласие Дмитрию и будучи готовой поклясться ему в верности, она не могла заставить себя отвести взгляд от цесаревича, не могла запретить вероломному сердцу биться чаще в его присутствии. День за днем вымаливая прощение перед образами, ощущала тщетность этих молитв. И что-то ей даже шепнуло однажды, после гибели жениха — теперь не придется лгать в церкви, радуйся, дева.

Должно быть, так звучал дьявол, вручая Еве запретный плод.

Грани обручального кольца, казалось, сверкнули в мягком свете огней с презрением: она не имела прав хранить этот символ любви Дмитрия к ней, она не была достойна этой любви. Елизавета Христофоровна настояла на том, чтобы Катерина оставила кольцо себе, уверяя — даже если она не стала официально им дочерью, отношения всей семьи Шуваловых к ней это не изменит, и она навсегда для них будет родной. Резко захлопнув шкатулку, чтобы только не видеть этого укоряющего блеска, княжна сжала виски пальцами; пульсирующая головная боль, преследующая ее с самого утра, усилилась. То ли ночные кошмары были тому виной, то ли холодный ветер, на котором, пожалуй, не следовало стоять так долго. Если завтра мигрень не отпустит, пожалуй, стоит наведаться к гоф-медику.

Решительно собрав все драгоценности в ридикюль — остался лишь пресловутый браслет да тонкое ожерелье из рубинов, подаренное маменькой на шестнадцатый день тезоименитства, как самые дорогие сердцу — Катерина поднялась с постели, намереваясь сейчас же и наведаться к оценщику. Однако хрипящие звуки откуда-то сбоку привлекли ее внимание: недоуменно обернувшись, она вздрогнула и как-то неловко оступилась, едва не падая на упавшем вниз покрывале.

Сашенька, до того увлечено листавшая роман, сейчас была белее мела, губы ее, обычно яркие, почти алые, приобрели оттенок синевы, грудь неравномерно вздымалась и опадала. Девушка держалась за горло, из которого вырывались рваные, грудные вздохи, а взгляд ее, покрасневший, подернутый мутью, блуждал. Книга, похоже, выпавшая из ослабевших рук, лежала рядом корешком вверх.

— Сашенька? Сашенька, ты слышишь меня?! Que vous arrive-t-il? — растерянная и перепуганная, сбиваясь с русского на французский, кое-как совладавшая с равновесием и подлетевшая к соседке, Катерина замерла, склонившись, не зная, что ей предпринять. Найдя в лифе нюхательную соль, она поднесла флакончик к теряющему краски лицу Жуковской, но та никак на это не отреагировала, продолжая заходиться в кашле. Дыхание ее сбивалось, а удары сердца, которые Катерина с трудом смогла уловить под тонкой кожей, были не ритмичны. На невысоком лбу уже выступил пот, который княжна попыталась утереть чистым платком, однако в этой затее не было никакого смысла: Сашенька захрипела и обмякла, теряя сознание. Побледнев, княжна застыла, занеся руку над плечом соседки. Дрожащие пальцы так и не коснулись плотного бархата, в следующий миг уже прижавшись к раскрывшимся в немом ужасе губам.

— Доктора! Au secours! Срочно, позовите доктора! — истошный крик выбежавшей в коридор Катерины вряд ли кто услышал — третий этаж, принадлежащий в большинстве своем слугам, был почти не обитаем, если сравнивать его с нижними этажами, где кипела жизнь и не было никакой возможности оказаться наедине с собой.

Бросившись в сторону лестницы, княжна, придерживая юбки, старалась следить за своими шагами, пока каблучки мягко отбивали встревоженный ритм.

Ей повезло. Или же, напротив, считать это невезением. Впрочем, на тот момент Катерине было не до философии — налетев в Ротонде на цесаревича, выходившего из Арапской столовой, она быстро поклонилась, на одном дыхании выдав сбивчивое извинение, и намеревалась уже направиться к темному коридору, ведущему в ризалит государыни, однако Николай успел сомкнуть пальцы на запястье встревоженной княжны. Какой-то сумасшедший, болезненный взгляд, которым она его одарила, обернувшись, ничуть не способствовал радужным мыслям: нахмурившись, цесаревич сделал шаг вперед.

— Катрин, что-то стряслось? На Вас лица нет.

— Молю, скажите, где можно найти гоф-медика? — до сего дня ей даже не приходилось задумываться о месте проживания дежурных врачей: несколько раз она по утрам сталкивалась с лейб-медиком государыни, но самой прибегать к его услугам не приходилось.

— На нижнем антресольном, — отозвался Николай, не сводя внимательного взгляда с Катерины. — Что с Вами, Катрин? Сегодня papa навещал Николай Федорович (Здекауэр, прим.авт.), возможно, стоит к нему обратиться?