– Вы точно не передумаете, Катрин? — шепот был настолько тихим, что еще несколько шагов, и слова оказались бы не различимы. Подавив тяжелый вздох, не оборачиваясь, княжна только качнула головой, вызывая ответную фразу о ее упрямстве. Теплые пальцы перестали сжимать предплечье, и несмотря на скрадывающие звуки ковры, коими был выстлан каменный пол, удалось различить удаляющиеся шаги.

Помедлив, Катерина осторожно притворила за собой дверь.

========== Глава девятнадцатая. Полоса крови под рассветом ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 17.

Что делать дальше — не знал никто. И что предпримет князь Остроженский — тоже. Тайный агент цесаревича в лице «кухарки Евдокии» несколько раз на дню передавал сведения о наблюдении, но в них не было ничего интересного. После того разговора Борис Петрович дома почти не покидал, ни с кем не виделся, и особых подозрений не вызывал. Но Катерина понимала — он не забыл о своих намерениях и планах, не сдался, и вряд ли просто ждет, пока ей пожалуют титул Светлейшей. Однако, станет ли он просто вести все к помолвке или нет — вот что теперь не давало покоя. Да и в чем ее смысл? Ведь если даже Их Императорские Величества приняли бы этот спектакль во благо короны, то народ последующим объявлением о том, что все затевалось только ради поимки государственного преступника, вряд ли бы успокоился, узнав, что Наследник Престола на самом деле все еще не обручен. Нет, об этом и речи идти не могло. Вот только что после возможной свадьбы пришлось бы ждать следующего хода Остроженского, что сейчас — ничего не изменилось. Ни то, ни другое не приближало к разрешению проблемы. Порой возникала греховная мысль подстроить гибель старого князя, однако рука не поднималась просто отнять жизнь у человека. Даже если не своей рукой — только лишь поспособствовать тому. Это все еще звучало слишком страшно. Но не страшнее слов Бориса Петровича об уничтожении царской фамилии.

Все чаще думалось, что следует рассказать обо всем Императору, а не пытаться найти выход самостоятельно, и даже если государь не поверит в то, что она не являлась соучастницей, он будет осведомлен и, возможно, не допустит беды. Но прежде чем просить об аудиенции у Его Величества, следовало обсудить все с цесаревичем, хоть и столь часто наведываться к нему без приглашения казалось (да и было) явно дурным тоном. Только в сравнении с той трагедией, что могла случиться, пренебрежение приличиями выглядело безобидно и ни чьей жизни не угрожало.

Этим и оставалось успокаивать себя, пока ноги сами несли раздираемую сомнениями княжну в юго-восточный ризалит дворца.

– Увлекаетесь живописью, Ваше Высочество?

Не ожидавшая увидеть в кабинете Великого князя, Катерина удивленно замерла в дверях, но любопытство пересилило, и ноги сами подвели ее к мольберту с растянутым на нем холстом. Александр смутился столь явного внимания со стороны внезапно вошедшей фрейлины — о его пристрастии к искусству знали немногие, и каждый раз открывать кому-то эту тайну было… страшно. Робкая натура второго сына царской четы порой излишне проявляла себя, ожидая насмешки или упрека в столь не мужском занятии. Однако, княжна, напротив, завороженно разглядывала линии и мазки, образующие единую картину.

– Я могу ошибаться, но это портрет Ея Величества?..

– Мне не сравниться с Винтерхальтером, — неуверенно начал Александр, — но ничего более разумного на ум не пришло, — он как-то неловко развел руками, видимо, предвидя критику в свой адрес. Но это было совершенно не в привычках княжны, да и она действительно не считала полотно непривлекательным: стилизованное под итальянские изображения Мадонны с младенцем на руках, оно как нельзя лучше отражало милосердную натуру Марии Александровны, полную всеобъемлющей любви и сострадания.

– Вы талантливы, Ваше Высочество. Я не берусь судить о технике исполнения, но в рисунке есть душа, а это ценнее любого мастерства.

– Вы к Николаю? — смущенный похвалой Великий князь решил перевести тему, пока он еще не потерял способности изъясняться связно: что и говорить — в общении с дамами он явно не имел особого опыта, да и стеснительности ему досталось за всю императорскую семью.

– Да, я желала побеседовать с Его Высочеством. Прошу простить, что осмелилась придти без приглашения.

– Вам оно и не требуется, Катрин, — раздался за ее спиной голос цесаревича: он посмеивался, стоя в дверях. — Оставьте эти экивоки — Вы всегда желанный гость.

Обернувшись, княжна лишь иронично взглянула на вернувшегося хозяина кабинета, прежде чем поприветствовать его книксеном. Великий князь с интересом наблюдал за этой сценой: застенчивость ему ничуть не мешала подмечать самые незначительные, как большинству казалось, детальки. И сейчас он был готов с уверенностью заявить, что княжна Голицына перестала быть одной из фрейлин государыни для его брата: на мелькающих в свите матери дам он не смотрел так, и подобных знаков внимания ни голосом, ни жестами не оказывал. Что же до небезызвестной барышни, то она, казалось, всячески заставляла себя не переходить ту черту, что проводилась для всех без исключения свитских.

– Желанные гости должны с добрыми вестями прибывать, а о себе я этого сказать не могу, — бросив выразительный взгляд на вновь увлеченного рисованием Великого князя, Катерина посмотрела на Николая, без слов осведомляясь, стоит ли ей говорить в его присутствии. Тот отрицательно покачал головой: посвящать брата в столь серьезные проблемы он желал менее всего. Указав ладонью на приоткрытую дверь и тем самым предложив провести беседу в ином месте, цесаревич дождался, пока княжна выскользнет из кабинета, и, пояснив Александру, что вернется через несколько минут (чтобы он уведомил об этом графа Строганова, которому была назначена встреча), последовал за ней.

– Если вы не возражаете, мы поговорим в библиотеке, — как только кабинет остался позади, обозначил их маршрут Николай.

– На самом деле, нет нужды обходить половину дворца ради беседы, – перебирая пальцами пластины веера, Катерина искала правильные слова. – Я лишь хотела посоветоваться с Вами, Николай Александрович.

– Тогда зачем вы столь яро указывали на моего брата глазами? – иронично поинтересовался цесаревич. – Желали просто остаться со мной наедине?

– Вы обладаете способностью читать мысли, Ваше Высочество? – нарочито приглушенным тоном отозвалась княжна, загадочно улыбаясь. Но эта маска продержалась лишь несколько секунд, после которых она, рассмеявшись, отвела глаза, дабы успокоиться. – Я просто не хотела вызвать ненужных вопросов со стороны Его Высочества. Ничуть не подозреваю Великого князя в любопытстве, однако не думаю, что стоило рисковать.

– И какого же совета вы желали у меня спросить? – оставив эту тему, перешел к насущному Николай, все тем же прогулочным шагом следуя вдоль по коридору и изредка поглядывая на свою спутницу, с лица которой до сих пор не сошла улыбка, что демонстрировала едва заметная ямочка на правой щеке.

– Кати! – голос Эллен, так некстати оказавшейся здесь, навел на мысль о том, что сегодня все желает воспрепятствовать ее планам. То ли высшие силы намеревались непрозрачно намекнуть, что не стоит переходить к этим действиям, то ли ей просто категорически не везло.

– Внушения гувернантки на тебя явно не имели влияния, – оценив ее возбужденный вид, Катерина качнула головой. – Скольких ты уже сбила на пути сюда? – намекая на то, что чинно прогуливающиеся барышни не краснеют, словно после длительного бега, и имеют более аккуратную прическу, она улыбнулась. Та, которой предназначался шутливый укор, только закатила глаза и, заметив с весельем во взгляде наблюдающего за ними цесаревича, поспешно присела в реверансе.

– Ее Величество желала видеть тебя, поэтому я и торопилась.

– Срочное поручение? – уже более серьезным голосом осведомилась Катерина, на что получила лишь неопределенный жест плечами. – О, письмо? От кого? От прусского принца? – внезапно хитро поинтересовалась она, указывая на белый прямоугольник в руках подруги. Та изумленно приложила ладонь к губам и вдруг рассмеялась.