Не желая в преддверии праздника окончательно погрязнуть в своих невеселых мыслях и тем самым испортить вечер остальным, Катерина, закрыв глаза на свой возраст и положение, склонилась к поребрику, набирая в ладони горсть снега и стараясь придать ей хотя бы относительно цельную форму. Снежинки поддавались плохо, почти не сцепляясь друг с другом, и для получения хоть какого-то кома приходилось подышать на них, слегка растапливая. Примериваясь к маячившей впереди фигурке, уже успевшей отойти вместе с царственными спутниками на добрую пару десятков шагов, княжна не сдержала улыбки и прицельно отправила снежок в полет. Холодный снаряд послушался заданного курса и, будучи запущенным с силой, ударился в высокий цилиндр. Похоже, ей стоило взять несколько уроков стрельбы, поскольку меткость оставляла желать лучшего. Виновато ойкнув, княжна замерла.

– За что Вы мне отомстили, Катрин? - синие глаза смеялись; Эллен, которая и была изначально выбрана целью для снежного кома, с интересом наблюдала за реакцией цесаревича и подруги. Александр, вынужденный также остановиться, пока еще с недоумением переводил взгляд с одного своего спутника на другого.

– Простите, В… - осекшись, она поспешила догнать ожидающих ее, - Ваше Высочество, - уже тише, памятуя о конспирации, договорила Катерина, - клянусь, этот снежок предназначался не Вам.

– И как же с такой меткостью Вы планировали взять в руки пистолет, княжна? - не удержался от возможности поддеть ее Николай, чем вызвал удивление со стороны графини Шуваловой и своего брата.

– А Вы бы отказали мне в паре уроков перед этим?

Несмотря на шутливый тон, цесаревич догадывался, что княжна была абсолютно серьезна. Стараясь ничем не выдать своего беспокойства, он только с усмешкой показал свою полную готовность воспитать из нее лучшего стрелка царской армии, предлагая продолжить прогулку. Эллен, все еще с подозрением поглядывающая на подругу, расспрашивать ту ни о чем не стала, но уже точно знала, какие ответы потребует, стоит им только вернуться во Дворец – недомолвки и секреты младшая графиня Шувалова категорически не выносила.

Впрочем, чуть позже Эллен уже воодушевленно рассказывала о развлечении, захватившем уже и аристократов – катании на коньках: в Россию оно пришло лишь при Николае Павловиче и не шло ни в какое сравнение с тем, как развивалось в Европе. Щебечущая о Джексоне Хейнсе, столь сильно отличающемся от чопорных англичан своей манерой катать под музыку, не на скорость, а ради красивого действа, младшая графиня Шувалова, создавала какой-то живой фон: в ее слова почти никто не вслушивался, но они способствовали непринужденной беседе и ощущению легкости. Катерина, смеясь, предложила подруге сменить ее Карла-Фридриха (или как там звали прусского принца?) на столь увлекшего ее американца, а Николай, наблюдающий за барышнями, перебрасывающимися шутливыми замечаниями, внезапно и впрямь заинтересовался изначальным предметом речей Эллен. Правда, его умом завладел отнюдь не Хейнс, а мысли о доступности зимней забавы для жителей столицы. Почему бы не взять пример с Европы?

– Постой, барин, – раздался вдруг хриплый голос, и в поле зрения появилась женщина с монистами на шее и в цветном платке, повязанном вокруг головы. Несмотря на холод, меховая накидка на ее плечах была расстегнута, а длинные плотные юбки скрывали явно обнаженные ноги. Когда-то красивое лицо ее уже было испещрено морщинами, но глаза сверкали, как в юности, а движения были порывисты и быстры. То ли эти ее движения зачаровали, то ли взгляд приковал к себе, но цыганка завладела вниманием всех четверых молодых людей и вскоре ее узловатые смуглые пальцы уже проводили линии по раскрытой ладони цесаревича, заинтересованно наблюдающего за женщиной. Катерина, с детства опасавшаяся цыган, бессознательно сделала шаг ближе к Николаю, Эллен, скорее завороженная, нежели испуганная, напротив, подалась вперед. Робкий Александр держался брата, но чуть в тени.

– Давят на тебя обязательства, барин, - покачала головой цыганка, - солнце за твоими плечами вижу, теплое, яркое. Люди к тебе тянутся, люди славят тебя. Великим человеком тебе уготовано стать.

Катерина, стоящая рядом, не удержалась от улыбки - все так говорила старая женщина, все так: народ любил цесаревича, народ нуждался именно в таком правителе. Он мог продолжить начинания своего отца, вывести державу на новый уровень, и это отнюдь было не идеалистичными мыслями девичьего сердца - о том же твердили и учителя Наследника Престола, и министры, с коими ему довелось побеседовать.

– … взойдет солнце в зенит – с луной встретится. Небо потемнеет, вороны взлетят, раскаркаются. Не сиять больше солнцу над миром, не освещать людей своей благодатью.

Качнув головой, цыганка отпустила руку цесаревича, переводя взгляд на его спутников. Эллен не удостоилась и капли ее внимания, а вот таящийся Александр, не питающий доверия к предсказательницам, отчего-то вызвал на ее лице улыбку.

– Счастлив будешь, барин, – пообещала она. – Не бойся ответственности и обещания сдержи – тебе воздастся.

Великий князь не утратил настороженности после этих слов, но уже не выглядел столь скованным. Он хотел было спросить что-то, однако цыганка уже отошла от него, всматриваясь в княжну, отчаянно надеющуюся на то, что она, как и Эллен, не заинтересует гадалку. Темные глаза сощурились еще сильнее, вцепившись в женскую фигурку. Миг – и она уже проводит ладонью перед ее лицом, а Катерина не в силах даже ступить назад: кажется, словно тело ее в камень обратилось.

– Все отняли, от всего отказалась, – хриплый голос коснулся слуха, застрял где-то в груди, с дыханием перемешавшись, – зря только. Не готовь платья подвенечного – другие молитвы для тебя петь будут.

Цыганка уже ушла, а княжна все стояла, не способная шевельнуться. Внутри все сжалось, тисками легкие охватив. Ей стало страшно. Не за себя - за цесаревича. Как бы ни хотелось ей трактовать предсказание с положительной стороны, ничего, кроме траурного покрывала на нем, она не видела. Николай, похоже, тоже не нашел в тех фразах ничего о долгом и счастливом царствовании, поскольку как-то нахмурился. Обернувшись к своей спутнице, он заметил неестественную бледность ее кожи и, с тревогой, дотронулся до ее руки, сжимающей края редингота. Вздрогнув, Катерина перевела на цесаревича непонимающий взгляд.

– Катрин, Вам дурно? Неужели Вас так испугали слова полоумной старухи?

Он старался казаться веселым, но даже в его глазах таилось волнение. Княжна только тяжело вздохнула, осторожно, один за другим, разжимая пальцы на плотной ткани и отпуская меховую оторочку. Рука безвольно опустилась вниз, и тепло чужой ладони, до сей поры обнимавшей ее, исчезло.

– Дамы порой излишне впечатлительны, Ваше Высочество, - она попыталась улыбнуться, но вышло жалко. Николай, видя подавленность своей спутницы, пожалел, что сейчас они не во Дворце – способов вернуть ей прежнее расположение духа там было бы значительно больше.

– Дамы, но не Вы, княжна, - напоминание о ее исключительной особенности едва ли развеселило бы Катерину, но было скорее привычкой, нежели действительной попыткой поднять ей настроение. – Если Вы желаете, мы могли бы прекратить это действо.

– Вы плохо знаете Эллен, Николай Александрович, – усмехнулась Катерина, – если она вознамерилась перепробовать все известные ей гадания, она воплотит эту идею в жизнь.

– В таком случае, – цесаревич украдкой взглянул на младшую графиню Шувалову, приставшую к торговцу восточными сладостями, - мы могли бы сбежать.

– Вы оставите даму одну, в такое время? – нарочито серьезно укорила его княжна, но то, что ей пришлась по вкусу эта мысль, сложно было бы скрыть. Да и она бы сама заявила, что подруга не пропадет, даже если окажется посреди незнакомого города без поддержки, но не хотелось упускать возможность подколоть своего спутника.

– Полагаю, Александр не откажется составить ей компанию: ему явно пойдет на пользу общение с Вашей подругой.

Стеснительность Великого князя, пропадающая лишь в кругу семьи, казалась его близким существенной проблемой, особенно куда более деятельному и открытому Николаю, желающему избавить брата от этой черты его характера. Эллен казалась отличным помощником в столь сложном деле – обладающая долей сумасшествия, она умудрялась раскрепостить любого, и цесаревичу хотелось верить, что его брата эта участь не обойдет.