– Ваш брак все равно расстроится, граф.

– Вы готовы выдать свою племянницу замуж даже против ее воли?

– Поверьте мне, Дмитрий Константинович, Катерина не глупа и оценит мою заботу. Выбор лишь за Вами – с улыбкой ли она отправится под венец, или в слезах.

И какие молитвы пропоют за Вас.

Старый князь желал уладить все миром, но, похоже, мальчишка не собирался идти с ним на сделку. Впрочем, от императорского щенка, столь преданно выслуживающегося перед монархом, иного и ожидать не стоило – Шуваловская порода, черти б ее побрали! Весь в отца! Но тогда он сам подписал себе приговор – если через несколько дней Катерина не сообщит о разрыве помолвки, придется устранять эту помеху.

***

Милость Императора оказалась столь велика, что он позволил Дмитрию пробыть в столице до Рождества, однако уже утром вызвал своего адъютанта, дабы распорядиться об его отъезде в Москву, где вновь дал о себе знать революционно настроенный кружок студента-вольнослушателя Ишутина: об этом молодом человеке в последнее время велось немало разговоров из-за его связи с поляками, и нельзя отрицать того, что он вызывал опасения и у дворян, не обрадованных столь часто появляющимися революционерами, и у самого государя. Как его правая рука и подающий надежды офицер, молодой граф Шувалов был отправлен в белокаменную с целью разведать намерения Ишутина, при этом не открывая своей истинной личности. Катерина, сердце которой защемило от тревоги, когда жених ей доложил об этом, намеревалась тотчас же направиться к Императору и умолить того отменить приказ, но остановилась, понимая, сколь глупо бы звучала ее просьба. Что бы она сказала? Что раскаркавшиеся за окном вороны ей почудились недобрым знаком? Что внезапно затухшая свеча навела на дурные мысли? Надуманные суеверия! Да государь бы только посмеялся над ней, попросив не отнимать время пустыми тревогами. И это в случае его благодушного настроения.

Осенив крестом жениха и вручив ему маленькую иконку, что когда-то забрала с собой в день отъезда родных, на память о семье, она, с непонятной для себя обреченностью, попросила держать образ у сердца. Дурные мысли не утихали, и не хотелось размыкать рук, сжимающих родное лицо. Казалось, стоит ему сейчас уйти, и уже им больше не свидеться. Дмитрий шутил и держался с напускной бравадой, но тревога невесты передалась и ему: он знал, что она не беспокоится понапрасну, и не склонна чего-либо надумывать. Клятвенно пообещав, что будет предельно осторожен и станет писать ей каждый день обо всем, он запечатлел легкий поцелуй на ее щеке и направился вниз по лестнице, возле которой состоялось их прощание. Жалобно дребезжали стекла, поддаваясь яростным порывам январского бурана, и сердце вторило этим неровным звукам.

Вернувшаяся в свою комнату Катерина пристроилась на постели, укутавшись в шаль – фрейлинская половина отапливалась едва-едва, лишь чтобы не позволить дамам дружно слечь с лихорадкой, – и вынула из-под подушек ворох старых писем: привезенные из родового поместья, они до сих пор не были прочтены полностью. Поскольку выдался свободный вечер, в который предстоит скучать в одиночестве, она может посвятить эти несколько часов еще одной порции странных посланий. Княжна силилась хотя бы восстановить хронологию их отправления или написания, но все было тщетно: ни единой зацепки, ни единого намека – даже то, что часть имела явно воодушевленный настрой, а часть – словно бы омраченный серьезной трагедией, не давало возможности прояснить хоть что-то. Личности отправителя и адресата так и оставались для нее загадкой, и единственное, что стало понятным - принадлежность того сапфирового браслета этим же лицам.

«Как бы ты ни укоряла меня в расточительности, но позволь мне сделать для тебя подарок хотя бы по такому, безусловно, заслуживающему того, поводу. Гарнитур был заказан специально для тебя, эти сапфиры напоминают твои глаза в нашу первую встречу: они сияли так же, вобрав в себя всю синеву летнего неба. Мне бы хотелось, чтобы растущее под сердцем дитя имело твои глаза - я стал бы еще счастливее.

М.»

Стук в дверь, столь тихий, что был принят за игру воображения вначале, заставил отложить бумагу и плотнее закутаться в шаль. Спустив ноги на пол, чтобы обуться, Катерина бросила короткое «войдите», попутно оправляя смятые юбки - зная, что никто из фрейлин или статс-дам стучаться бы не стал, она предполагала визит кого-либо из сиятельных особ, и представать пред ними в столь неприглядном виде не желала - чести бы ей это не сделало.

Подозрения оправдались: на пороге, как и следовало того ожидать, возник цесаревич с неизменной улыбкой на лице. Опустившись в коротком книксене, княжна подняла на него выжидающий взгляд – вряд ли Наследник Престола со скуки решил почтить ее своим визитом, даже при том, что их отношения вполне можно было назвать дружескими. Учеба, государственные дела и прочие заботы ничуть не способствовали праздным прогулкам по Зимнему.

– Сапфиры? - рассматривая украшение, что Катерина так и не выпустила из рук, уточнил Николай. – Вам бы больше пошли цитрины.

– Почему не изумруды или хризолиты? – вспомнив подарок Елизаветы Христофоровны на обручение, княжна заинтересованно склонила голову.

Этому полудрагоценному камню внимание уделялось редко – дамы высшего света мечтали носить самые дорогие украшения, какие только могли себе позволить, а потому куда чаще останавливали выбор на рубинах, изумрудах или бриллиантах. По той же причине нередко взглядом со старательно завуалированным презрением некоторые барышни одаривали Императрицу, питавшую любовь к жемчугу и редко надевающую что-то более дорогостоящее и роскошное. Однако это в который раз лишь делало чести ее тонкому вкусу и умению выглядеть достойнее всех этих дам, что блистали ярче царской короны в обилии всех своих драгоценностей.

– Они бы спорили с цветом Ваших глаз и только, в то время как цитрин – сосредоточие солнечных лучей и тепла, как Вы, Катрин. Позволите? – цесаревич протянул руку к украшению, и княжна, жестом показав, что ответ оценен по достоинству, вручила ему браслет. – Знакомый узор, - задумчиво протянул он, - подарок жениха?

– Случайная находка, - отозвалась Катерина, - он был среди вещей моей матери, когда я забирала их из поместья.

Николай с минуту еще разглядывал ограненные камни, после чего вернул изделие владелице, пытаясь вспомнить, где он видел эту вязь и чередование форм.

– Вы пришли обсудить со мной драгоценности?

– С дамами не нужно обсуждать драгоценности – дамам нужно их дарить, – загадочная полуулыбка промелькнула на лице цесаревича, но тут же пропала. – Впрочем, Вы правы: я отвлек Вас не для праздной беседы. Речь пойдет о Вашем дядюшке: мне доподлинно известно о том, что он настаивал на расторжении Вашей помолвки с графом Шуваловым.

Княжной овладело оцепенение, вызванное шоком: такой ход со стороны дядюшки для нее оказался не просто неожиданным, но и лишенным всяческого смысла. Какую цель он преследовал, желая предотвратить этот брак?

– Он приходил с этим к Его Величеству?

– Насколько мне известно, разрешения на брак еще не было испрошено. С требованием отменить все договоренности князь Остроженский обращался к Вашему жениху, Катрин. Граф Шувалов доложил мне об этом давеча.

Признаться, теперь Катерина понимала еще меньше: зачем было Дмитрию ставить в известность об этом разговоре Наследника Престола? Они явно не состояли в приятельских отношениях, ее жених являлся адьютантом Императора, а не цесаревича, и потому скорее должен был обо всем донести государю. Но даже не это порождало бесконечные вопросы, а причины, по которым вообще кто-либо из царской фамилии нуждался в подобной информации. Это касалось лишь ее жизни и судьбы, тогда зачем..?

Однако разузнать подробнее о разговоре Его Высочества с Дмитрием не дала вбежавшая в комнату Эллен, сияющая аки бриллиант в царской тиаре. Невольно отметив, что сегодня ее мысли так и вьются вокруг драгоценных камней, княжна едва заметно усмехнулась. Подруга прижимала к груди толстенный томик в коричневом переплете и маленький бархатный мешочек, а губы ее расплылись в хитрой улыбке, которую Катерина знала слишком хорошо, чтобы быть сейчас спокойной. Заметив присутствие в комнате Наследника Престола, Эллен замерла, почтительно склоняясь в реверансе. Николай ответствовал едва заметным кивком головы, понимая, что разговор придется отложить - как бы ни доверяла княжна Голицына подруге, а эта беседа не имела права получить новых свидетелей.