В действительности, причин такой спешке не было – маловероятно, что Дмитрий уже вернулся в Карлсруэ. Но у самой Катерины не оставалось места, куда бы она могла отправиться, потворствуя пришедшему утром решению покинуть Двор, пока она не оказалась утоплена волной грязи, что выльют на нее сплетницы, показавшемуся единственно верным.

Да и не смогла бы она взглянуть в глаза Императрице. Не сейчас.

Оставила письмо для нее у цесаревича (то, что составляла жениху, прихватила с собой, хоть и смысла в нем теперь не было) и сбежала даже до того, как подали завтрак. Все одно – аппетита не было.

– Кати? – Дмитрий был удивлен не меньше княгини, поскольку ранее они с невестой условились, что она дождется его письма, а после уже будет решено, как действовать дальше. Он, как и обещался, вернулся в Карлсруэ сразу же, как только убедился, что матушка не испытывает ни в чем нужды и в ближайшие три недели ей не требует его присутствие, что случилось лишь вчера вечером.

Невесту же он ожидал видеть в октябре, но никак не спустя неделю после их расставания – он покинул Карлсруэ раньше нее.

Плотно затворив за собой дверь, Катерина приблизилась к жениху, стоящему у узкого высокого стеллажа.

– Что-то удалось выяснить? – опуская приветствия и прочие пустые фразы, ровным тихим голосом осведомилась она.

Дмитрий неопределенно повел головой и медленно поставил книгу, что держал в руках, на её место, прежде чем дать ответ, чем изрядно испытывал терпение невесты. Но ему действительно требовалось собраться с мыслями – они не светские разговоры вели.

– Твои предположения не беспочвенны, – твердый взгляд, коим он её одарил, заставил Катерину внутренне подобраться и жадно внимать каждому новому слову. – Глафиру кухаркой в ваш дом устроил князь Остроженский, когда узнал, что твои родители намерены венчаться. Женщина, что до того занимала эту должность, при странных обстоятельствах погибла – её нашли в реке, хотя причин к утоплению у нее не было, если верить прислуге. Появление новой кухарки выглядело обычной заботой о потенциальных родственниках и едва ли у кого вызвало подозрения.

– Потрясающая продуманность всех действий наперед, – оценила Катерина, и непонятно, чего было больше в её голове – восхищения или же отвращения. – Но к чему это было в тот момент?

Разведя руками, Дмитрий произнес:

– Этого мне узнать не удалось. Куда важнее то, что от нее можно добиться содействия – она знает, где находится князь Остроженский, поскольку не раз виделась с ним в России, доставляя ему письма. Кажется, нам наконец попалась не оборванная ниточка.

Её затопило облегчением, хоть и праздновать победу было еще рано. Выдохнув, она, повинуясь порыву, прильнула к жениху, прикрывая глаза и упираясь лбом ему в плечо. С минуту они просто молчали, вслушиваясь в дыхание друг друга и думая каждый о своем. Впрочем, в одном их мысли сходились – у них появился шанс. Если Глафира была единственным человеком Бориса Петровича здесь, в Карлсруэ (хотя бы только на данный момент), и если она не вздумает сейчас их провести, он не узнает, что её маска сорвана. А значит, не успеет сбежать.

С нежностью прижимая к себе невесту, Дмитрий нарушил тишину, возникшую между ними:

– Когда она отправится на новую встречу с князем Остроженским, чтобы передать ему известия, мы проследим за ней. Если дело пройдет успешно, он будет сразу же арестован.

– Он может попытаться выставить себя безвинно оболганным, – чуть повернув голову, так, чтобы теперь касаться плеча жениха щекой, протянула Катерина; план, простой и очевидный, все же мог провалиться.

Руки Дмитрия, до того покоившиеся на её лопатках, легли на талию, сцепившись в замок.

– Одних только показаний Татьяны достаточно, чтобы заключить его под стражу. Нам нет нужды пытаться подловить его на новом злодеянии, тем более что неизвестно, удастся ли раскопать на него еще что-то.

– Но хватит ли их, чтобы судить его по всей строгости?

– Не тревожься за это, – успокаивающе дотронувшись губами до её волос, Дмитрий расслабленно улыбнулся, наслаждаясь их недолгой близостью. – Я клянусь тебе, что, попав единожды в застенки Петропавловки, князь Остроженский оттуда уже не выйдет.

Ставшие крепче объятия невесты дали ему понять, что она приняла его слова на веру, а мерное биение её сердца, так отчетливо ощущаемое, убедило – она уже не так взволнована и напряжена, как это было в момент её внезапного появления в библиотеке.

Он бы с радостью стоял, удерживая её в своих руках, хоть целую вечность – их минуты наедине, в теплой неге и без тяжелых мыслей, были слишком редки, – но стоило возвращаться к делам (или, если говорить вернее, к делу, озвученному только что), да и не помешало бы все же разузнать, отчего Кати не дождалась его письма.

Опустив руки и отступив назад – всего на шаг, такой, чтобы можно было спокойно посмотреть в лицо невесте, – Дмитрий попытался увидеть то, о чем она не хочет говорить, но все же озвучил вслух вопрос, что она уже слышала сегодня:

– Почему ты приехала так рано?

– Если я скажу, что мне не достает терпения ожидать чего-то слишком важного, ты мне не поверишь?

Голос её был вновь ровным, будто бы она беседовала с кем-то едва знакомым и была вынуждена держаться официальной вежливости; доверию касаемо произнесенных слов это ничуть не способствовало. Дмитрий бросил на нее пронзительный взгляд, Катерина едва заметно сглотнула. От прежней легкой атмосферы, окутывающей уютным коконом, не осталось и следа.

– Я больше не могу оставаться при Дворе.

Гранитной плитой упало понимание случившегося. Ожидаемого, но отталкиваемого ежеминутно.

– Ты все же?..

Он не успел закончить негромкой фразы, когда слух резануло неотвратимое «Да». И даже последовавшие за этим слова о том, что все – лишь фикция для князя Остроженского, – не могли сгладить эффекта, произведенного признанием. В ней и вправду столько…

…страха?

…жертвенности?

…любви?

Наверное, именно так она чувствовала себя, когда вскрылась правда о его «гибели» и участии в авантюре по выведению князя Остроженского на чистую воду. Именно такое опустошение, делящее душу пополам с хаосом, в ней царило. Именно так ударило осознание, что между ними всегда будет стоять еще что-то. Более важное. Пока друг для друга они продолжат оставаться на второстепенных ролях.

Ведь они могли обвенчаться тайно и просто сбежать, не заботясь о том, что станет с остальными. Выбрать чувство, а не долг. Перед отечеством, семьей, совестью.

Точнее – они бы не смогли.

Какая горькая ирония – их союз и впрямь идеален. Два человека, не способных позволить себе просто быть счастливыми и закрыть глаза на кем-то придуманные понятия, ставшие мерилами этого времени.

– Твоя жертва не будет напрасной, – одними губами произнес Дмитрий, с осторожностью обхватывая её тонкую кисть и оставляя почти невесомый поцелуй на изумруде обручального кольца.

Он был обязан закончить все последним шагом, чтобы не слышать больше, как ломается все внутри нее на части. Не видеть пустоты в родной зелени глаз.

А после свадьбы – позаботиться о её возвращении ко Двору.

***

Германия, Дармштадт, год 1864, сентябрь, 30.

Высокие напольные часы показывали начало седьмого, когда тихие шорохи в спальне прервали чуткий сон цесаревича. Он и без того несколько раз за ночь просыпался оттого, что из-за неудобного положения затекшие мышцы начинали давать о себе знать – особенно усердствовали спина и шея. Все же, провести ночь в кресле было не лучшей мыслью, однако смущать и без того измученную Катерину он не желал, а потому, рассудив, что сутки лишений хуже не сделают, убедил её занять постель. Была бы в спальне кушетка, он бы устроился на ней, но увы – интерьер поражал своим аскетизмом. Уйти же в другое помещение он не мог, опасаясь за Катерину, да и за достоверность легенды, которую требовалось подарить всему Двору (хоть и идея эта ему не особо нравилась).

Стоило только солнцу обозначить свой подъем, как остатки сна слетели и с Николая, и, по всей видимости, с Катерины: зашуршало отброшенное покрывало, аккуратно опустились на пол босые стопы, под которыми едва слышно скрипнули половицы. Цесаревич неосознанно вслушивался во все, что происходило рядом, сам не смея пошевелиться; сохранял прежнее положение, не открывая глаз, но готовый в любой момент подняться.