Усаживаясь в кресло, что всегда занимал его отец, князь Петр расстегнул воротник мундира и только после этого, словно бы наконец сумев глотнуть воздуха, вновь заговорил ровно и твердо.

— Его Величество не имеют ни малейшего сомнения в вине папеньки, большей частью по причине того, что он сознался на первом же допросе. Приговор ему еще не вынесен, но вряд ли государь сохранит ему жизнь. Александр Николаевич не отличается жестокостью, но такое преступление… Нет, — князь качнул головой, разом подтверждая все опасения родных.

— Я должна увидеться с папенькой, — Катерина решительно поднялась с кушетки, будто намереваясь сейчас же отправиться в Петропавловскую крепость, не испрашивая разрешения у Императора.

— Катя, сядь, — придержав дочь за локоть, тихо попросила ее Марта Петровна, — вряд ли тебя допустят к нему.

— И ты не успеешь, — поддержал предположение матери князь Петр, — сегодня вечером прибудут жандармы, которым приказано сопроводить нас до границы.

Атмосфера, заполнившая имение, при иных обстоятельствах наверняка была бы воспринята в положительном ключе и описана как полная жизни и веселья. Но шум, коего избежать при сборах не удавалось, скорее имел природу скорбных и обеспокоенных разговоров, нежели восторженного предвкушения от предстоящего пути. И виной тому была отнюдь не длина дороги до Карлсруэ, где Марта Петровна намеревалась испросить разрешения Надежды Илларионовны — дальней родственницы ее мужа — погостить в ее доме: никому не хотелось покидать родную усадьбу и тем паче — Россию. Эта ссылка напоминала ту, что имела место быть более пятнадцати лет назад, но теперь в ней уже не было главы семьи. И надежда на скорое возвращение, когда стихнет монарший гнев, стремительно таяла, как огарок горящей свечи.

Складывая в большой сундук, заполненный платьями, одну за другой книги, что она так и не вернула в кабинет папеньки, Катерина задержала взгляд на одной из них и на миг задумалась: посетившая ее мысль была безумна, и даже в сравнении с будущим, что ее ждало, могла иметь намного более печальный конец. Но ведь сложиться все могло и лучшим для нее образом, если каким-то чудом ей удастся сначала увидеть цесаревича.

Обернувшись к висящей в красном углу иконе, княжна перекрестилась трижды.

— Царица небесная, помолись за меня Сыну своему, — глядя на мудрый лик Богородицы, тихо прошептала Катерина, — ежели и впрямь Он моей рукой отвел пистолет от Его Высочества, пусть той же рукой оградит от царского гнева.

Княжна сама еще не понимала, почему все должно случиться именно так, но привыкшая следовать знакам свыше, она чувствовала, что ее пути с цесаревичем еще должны пересечься, а значит, нельзя ей покидать Россию. Надлежало лишь обмануть жандармов, которые станут сопровождать Голицыных на пути в Карлсруэ ровно до российской границы. Катерина уповала на то, что никто из них ни разу не видел ее в лицо, и ту же Настасью, обрядив в барское платье, можно выдать за барышню. А сама она смешается со слугами да уедет в Семёновское, к Шуваловым. Вряд ли Елизавета Христофоровна откажет в крове, да и Елена рада будет подруге.

Куда сложнее оказалось уговорить саму Настасью: едва заслышав о безумном плане княжны, девица округлила глаза и замахала руками, прося ту не фантазировать — видано ли, чтобы крепостная барышней обряжалась. Да и не поверят господа в этот спектакль: манеры у нее не те, спину держать не умеет, говорит по-простому. На коварный вопрос Катерины, неужто не желает Настасья барскую волю исполнить, служанка смешалась: ослушаться приказа она бы не посмела, но то, что барышня задумала, могло вызвать гнев барыни, если ей заранее не сказаться. Дабы получить согласие Настасьи, Катерине пришлось обещать уведомить маменьку о готовящейся авантюре, и только после этого девица сдалась, и уже несколькими минутами позднее княжна затягивала на полноватом стане ленты корсета, предвкушая веселую забаву: предстояло за короткий срок научить Настасью хотя бы держаться правильно да отвечать, если спросят что.

— Не время театры устраивать, — прервал девичье веселье голос вошедшей в спальню Ирины. Хмурясь, княжна окинула тяжелым взглядом замерших перед ней девушек: с Настасьи взять нечего, та прихотям младших барышень вечно потакает, возраст сказывается, но Катерине бы не мешало серьезнее быть, тем более в такой день. Вечером они уже с родовой усадьбой простятся, а она все шутки какие-то выдумывает.

— Похожа я на крепостную? — крутанувшись на носках, обратилась Катерина к сестре: та, нисколько не задумываясь, отрицательно качнула головой.

Даже стоя рядом с одетой в барское платье Настасьей, чьи русые волосы впервые были убраны в пучок, открывая вид на необыкновенно изящную шею, княжна в скромном сарафане и переднике, со спущенной на грудь косой выглядела более благородно. Выдавали ее руки, не знающие грубой работы, посадка головы, не привыкшей склоняться перед господами, прямой и бесстрашный взгляд. Спутать Катерину с дворовой девицей удалось бы, пожалуй, только во сне.

— Барышня, я же говорила, что из этой затеи ничего не выйдет,— робко подала голос Настасья, готовая ухватиться за возможность прекратить все, пока не стало слишком поздно. Однако судя по задорным огонькам в глазах княжны, все чаяния ей стоило схоронить глубоко в себе: ежели Катерина что задумала, отступать не станет.

— Главное, чтобы жандармы поверили, будто ты — это я, — не терпящим возражений тоном произнесла княжна, — и маменьку предупредить надобно.

— Что за глупость ты вновь вбила себе в голову? — последние слова сестры убедили Ирину в том, что все это — отнюдь не безобидный прощальный спектакль, и он грозится выйти за пределы девичьей спальни. Воодушевление на лице Катерины лишь подтверждало эти догадки, и Ирина ничуть уже не верила в то, что сумеет прекратить этот фарс, пока он не достиг своего апогея.

Посвящая сестру в свою задумку, Катерина и не надеялась на понимание: вот будь среди ее причин желание увидеться с Дмитрием или же остаться с ним в России вопреки приказу Императора, пожалуй, Ирина бы пошла навстречу, восхитившись силой чувств к молодому графу. Но стремление дознаться до истины в деле о покушении на цесаревича грозило обернуться нешуточной опасностью и не стоило тех жертв, на которые была готова пойти княжна. Ирина не приняла государево решение и не поверила в вину папеньки, но оспаривать царский приказ бы не посмела: жизнь, пусть даже и вдали от России, во стократ была привлекательнее застенков Петропавловской крепости.

И всё же, зная непокорный характер младшей сестры, она лишь неодобрительно вздохнула, оборачиваясь к застенчиво разглядывающей себя в зеркало Настасье: задача, что встала перед княжной, могла исполниться лишь чудом.

***

Когда за окнами сгустились сумерки, в поместье стало тише обычного: почти все слуги покинули усадьбу, получив от хозяев расчет, а те, что остались, решились сопровождать господ в Карлсруэ. Как ни увещевала их Марта Петровна, но ни Глафира, прислуживающая Голицыным уже половину века, ни Дарина, выросшая с барскими детьми, ни Гришка, питающий к последней нежные чувства, не согласились уйти. Помимо них осталась лишь Настасья, сейчас обряженная в платье Катерины: девица страшилась даже заговорить с кем-либо из господ, чувствуя себя так, словно при всём честном народе объявила, будто является их законной дочерью. Сидя рядом с Ольгой, она крутила в пальцах сложенный веер, порой забывая даже делать полноценные вдохи и выдохи. Молчание, коим была наполнена гостиная, собравшая всех домочадцев, тяжелым грузом ложилось на плечи. Потому, когда распахнулись дверные створки, все, кто находился здесь, вздрогнули, оборачиваясь к гостю: вопреки ожиданиям им оказался не жандарм Третьего Отделения, а всего лишь молодой граф Шувалов, которому утром доставили письмо от невесты. Он успел только поприветствовать хозяев имения согласно этикету, как все внимание на себя отвлекла причина его визита.

— Дмитрий! — вскочившая на ноги Катерина бросилась к жениху, порывисто его обнимая, пока тот пытался взять в толк причины ее странного наряда и прически: княжна еще никогда не представала перед ним в столь простом платье и с косой.