— Вы затеяли опасную игру, Катрин, — уведомил ее Николай, крепче сжимая женские пальцы в своей руке; опираясь на локоть, он полулежал в шаге от нее и смотрел снизу вверх, но почему-то именно ей сейчас было не по себе, словно загнанному в угол кролику.

Кажется, она и вправду забылась.

На мгновение закрыв глаза, чтобы вернуть себе трезвость мыслей и суждений, Катерина выдохнула и вновь в упор посмотрела на цесаревича.

— Прошу простить, Ваше Высочество.

Она попыталась было подняться на ноги, но вновь рухнула на землю, на сей раз сдерживая приглушенный стон: кажется, это было не игрой — она действительно подвернула лодыжку. И теперь ей это совершенно не нравилось.

С лица Николая пропала усмешка, сменившись серьезностью; выпуская руку Катерины, он осторожно коснулся края юбки, едва его приподнимая, чтобы осмотреть пострадавшую ногу. Прощупывая каждый сантиметр узкой бледной лодыжки, он внимательно следил за тем, как порой искажается лицо княжны, явно не желающей показать, что ей и вправду больно. Его познания в медицине были ничтожно малы — к чему они Наследнику Престола? — но все же он считал нужным проявить излишнюю осторожность и не давать нагрузку поврежденному суставу. Особо не раздумывая, цесаревич поднялся на ноги, отряхнул мундир от налипших травинок и вместо того, чтобы помочь встать барышне, подхватил ту на руки.

— Ваше Высочество!.. — чего было больше в ее голосе — удивления или возмущения — он не разобрал, да и не старался; догадывался, что реакция будет именно такой. — Вам нельзя напрягать спину! Прошу Вас.

Ее забота, бесспорно, была приятна, но в то же время хлестким ударом напоминала о его слабости, которой он никак не мог найти причин, и потому он с самым что ни на есть уверенным и преисполненным величия видом прошагал к домику, замедлившись перед узкой дверью, как и стены, выкрашенной в голубой. Открывать ее пришлось с ноги: благо, она осталась притворенной с последнего их визита сюда за удочками. Вариантов, где разместить пострадавшую барышню, было не так уж много: четыре маленьких комнаты, принадлежавших когда-то его тетушкам и отцу, а также широкая гостиная, выполненная в малиновом цвете, не обладали особо роскошным убранством, поскольку больше были предназначены для игр, нежели для жизни. Свернув в покои, когда-то отданные Ольге Николаевне, отделенные от гостиной деревянной перегородкой, цесаревич опустил Катерину на покрытую кретоном кушетку; та, похоже, все еще испытывала некоторое недовольство относительно его неразумных действий, иначе с чего бы ей смотреть так сурово.

— И не надейтесь, Катрин, я не раскаюсь, — предупредил ее полные укора фразы Николай с легкой усмешкой и опустился на одно колено, оглядывая поврежденную лодыжку. — Больно? — он как можно аккуратнее надавил на припухший участок; Катерина, стиснув зубы, кивнула. — Похоже на вывих.

Раньше, когда на острове не смолкал детский смех, здесь несли караул матросы Гвардейского экипажа, коих было не менее четырех, причем, они не только охраняли, но и учили морскому делу. Сегодня же здесь царила абсолютная тишина, и, пожалуй, Николай был тому рад. Не так часто ему удавалось оказаться вне дворцовой суеты, и тем более наедине с Катериной. В некотором роде, правда, ситуация могла ее скомпрометировать, однако придворные сплетники бы раздули из любого происшествия новость необъятных масштабов и везде бы углядели романтическую подоплеку, даже будь здесь с десяток охранников. Причем, непосредственно в домике.

Они просто еще немного насладятся покоем, которого не сыскать в дворцовых стенах, а потом он обязательно отправится за доктором, если Катерине не станет легче. Он бы, конечно, даже доставил княжну в Камеронову галерею, благо, на лодке добраться по Обводному каналу до Екатерининского несложно, с братьями он часто так путешествовал, но дальше вряд ли бы княжна дошла сама, а за его новый «подвиг», или, точнее, повторение старого, она бы его явно отчитала. Не желая вновь вызывать — пусть и в некотором роде праведный — гнев своей дамы, Николай решил повременить с решением. На сегодня у него не было запланировано занятий и встреч, а потому вряд ли его так скоро хватятся. Да и Катерина освобождена государыней, хотя еще со дня его внезапной болезни она редко выполняла поручения, что было довольно странно. Равно как и усиление охраны у дверей спальни, что она делила с mademoiselle Жуковской.

— Дело о хищении украшений так и не прояснилось? — вспомнив о насущном, осведомился цесаревич, присаживаясь рядом с княжной на ту же кушетку. — Саша говорил с mademoiselle Мещерской — ей ничего не известно, и она совершенно точно непричастна. Mademoiselle Волконская тоже. И все же, я уверен, что даже если настоящий преступник не будет найден, Императрица не станет долго держать подле Вас жандармов. Хотя в некотором смысле это решение сейчас разумно.

— О чем Вы, Ваше Высочество? — она нахмурилась.

— Мы все еще не имеем никаких сведений о местонахождении и действиях князя Трубецкого. И если он осмелился уже дважды сделать ход в Вашу сторону, ему ничто не помешает сделать это и в третий.

— Если это поможет подцепить хоть какую-то ниточку, ведущую к нему, я согласна на любое число его покушений.

Голос ее, на удивление, не дрожал, а звучал вполне твердо и уверенно. Она действительно хотела как можно скорее завершить эту историю, и если для того требовалось рискнуть своей, на сей раз, уже жизнью, она была готова к этому.

— Нет, Катрин. Я скорее позволю отослать Вас из России, убедившись, что туда руки князя Трубецкого не дотянутся, нежели решу сделать из Вас приманку. Как бы остро ни стояла необходимость его поимки, Вы в этом не станете принимать участия.

Этого стоило ожидать.

— Вы запрещаете мне, Николай Александрович?

И этого тоже.

Цесаревич едва заметно усмехнулся: интересно, существовала ли вообще возможность хоть как-то оградить излишне деятельную Катерину от активных шагов, учитывая, что, даже не зная о происходящем за ее спиной, она способна придумать свой собственный план? Главное, никоим образом ей не давать возможности выяснить, где находится старый князь, иначе она и жандармов сумеет перехитрить, чтобы сбежать из-под этого своеобразного «ареста».

— Если потребуется, даже распоряжусь не выпускать Вас из комнаты, — заверил ее Николай, тут же получая ответную шпильку:

— И сами примете обязанности дежурной фрейлины?

— Способ уговорить Императрицу о Вашем освобождении от обязанностей я найду, не извольте беспокоиться.

Если его вообще была необходимость искать. Вполне вероятно, что Мария Александровна до самого прояснения всех обстоятельств намеревалась не давать ей ни дежурств, ни поручений.

Невольно вспомнился позавчерашний день, и Катерина отвела взгляд, бездумно рассматривая нехитрое убранство комнатки: мраморный камин, столик, укрытый кретоном цвета разбеленой лазури, стеллаж, книги в котором были надежно укутаны плотным слоем пыли. Справа от узкого прямоугольного окна, выходящего на Александровский дворец, обосновалась картина, выполненная масляными красками — цветущий луг, кажется, похожий на один из кусочков Пейзажного парка. Хотелось зацепиться глазом и разумом за какую-нибудь деталь, но все же мысли, невольно всплывшие, отказывались исчезать.

Императрица, похоже, и вправду не верила в ее причастность к инциденту с драгоценностями: одаривая в честь праздника Светлой Пасхи, она не забыла и о Катерине, вручив той жемчужную нить и камею. Безусловно, это не осталось незамеченным остальными фрейлинами, а потому стало очередным поводом для пересудов между теми, кто полагал, что именно она совершила хищение, но по неизвестным для всех причинам оказалась оправдана. И вновь все вело к главной и набившей оскомину теме — о ее романе с Наследником Престола.

В придворном соборе на исповеди, предшествующей причастию, Катерина не знала, с чего начать свои откровения: батюшка не торопил, а сама она едва ли была способна определить, в чем ее вины больше — в том решении, что едва не поставило под угрозу жизнь Великой княжны, или же в чувствах, что она не имела прав испытывать. Особенно сейчас, пребывая в трауре по погибшему жениху, которого должна была оплакивать денно и нощно. Она скорбела по Дмитрию; в минуты, не занятые поручениями государыни, сердце ее сжималось от воспоминаний, что понемногу блекли, но ранили все так же, как и в первые дни после страшного известия. Смерть его стала еще одним ударом, но юности свойственно быстро затягивать полученные раны, сколь бы глубоки они ни были. Да и когда рядом есть те, кто всячески старается сохранить ее покой, хотя бы ради них стоит пытаться вновь вернуться к жизни.