До чего же схожи были эти два замечательных человека — великий русский полководец и замечательный американский моряк. Невысокого роста, худощавые, ладно сложенные, подвижные и порывистые в мыслях и делах, они буквально с первого знакомства прониклись друг к другу глубокой симпатией. «Здесь вчера с Паулем Джонесом увиделись мы, как столетние знакомцы», — писал Суворов. С огромным восхищением и искренним уважением вспоминал о Суворове и Джонс: «Это был один из немногих людей, встреченных мной, который всегда казался мне интереснее, чем вчера, и в котором завтра я рассчитывал — и не напрасно — открыть для себя новые, еще более восхитительные качества. Он неописуемо храбр, безгранично великодушен, обладает сверхчеловеческой способностью проникать в суть вещей под маской грубоватости и чудачества. Я полагаю, что в его лице Россия имеет величайшего воина, какого ей когда-либо дано иметь... Он не только первый генерал России, но и наделен всем, чтобы считаться первым в Европе». Трудно добавить что-либо к этой краткой, но емкой характеристике.
Быть в России, воевать под Очаковом и не познакомиться с казаками? Такого Джонс допустить не мог. Еще во Франции он слышал восторженные отзывы о запорожских казаках, храбрых воинах и отличных мореходах. Желание лично познакомиться с этими рыцарями Украины привело Джонса в запорожский лагерь.
И вот в полдень 6 июня в желтый песок пологого очаковского берега ткнулась шлюпка. Выскочившие из нее гребцы помогли выйти на берег невысокому худощавому человеку. Придерживая рукой кортик, он направился к стоявшему неподалеку зеленому казачьему шатру. Подойдя ближе, бросил взгляд на охраняемое двумя верзилами-запорожцами большое белое знамя Черноморского верных казаков войска. Под черным российским орлом на полотнище золотом было вышито «За веру и верность».
«Эй! — окликнул сопровождавший офицера матрос одного из запорожцев, — позови кошевого атамана! С ним хочет говорить адмирал Жонес!»
Из шатра вышел кошевой атаман Сидор Белый, за ним — войсковой писарь Антон Головатый. Так началась первая встреча Джонса с запорожскими казаками. После взаимных приветствий через переводчика С. Белый пригласил Джонса за казачий стол. Вскоре и хозяева и гость с удивлением обнаружили, что в чем-то отлично понимают друг друга и без переводчика. Расстались друзьями. Адмиралу предложили записаться в казачье войско, на что он ответил длинной речью. Казаки слушали, качали чубами и негромко переговаривались: «Це, мобуть Жонес нас до Англии кличе. Ну що ж, мы и в Риме бувалы».
Турецкий флот под Очаковом насчитывал 10 кораблей, 6 фрегатов, 47 галер и много мелких судов. Пользуясь столь значительным превосходством, турки ставили перед собой задачу полностью уничтожить русский флот в Лимане. Однако это им оказалось не под силу, даже несмотря на довольно сложные взаимоотношения, складывавшиеся между двумя российскими адмиралами — американцем Джонсом и немцем Нассау-Зигеном. Споров и конфликтов между двумя адмиралами было предостаточно. При этом надо отметить, что действия Джонса отличались не только свойственной ему храбростью, но и высокой ответственностью, взвешенностью. В результате очередного разногласия с Нассау-Зигеном Джонс писал ему: «Я, как никто другой, желаю успешно и со славой для оружия Ее Величества провести кампанию. Если вы пожелаете указать мне более выгодную позицию, чем та, которую я занял, то я охотно изменю свой план и приму ваш. Если вы считаете, что мой долг требует от меня атаковать турецкий флот при нынешних обстоятельствах, то я спрашиваю вас, могу ли я рассчитывать одержать над ним победу? Где тот человек, который меня оправдает, если я по собственному почину и без всякой необходимости... подвергну вверенную мне эскадру риску быть сожженной или захваченной?.. Но если эскадра, которой я имею честь командовать, будет уничтожена, мне нет нужды Доказывать вам, что Буг, Херсон и т. д. и т. д. будут открыты Для нападения врага». И все же действия русских в Лимане были более чем успешными. Оба адмирала, отличавшиеся предприимчивостью, храбростью и, в определенной степени, соревновавшиеся между собой, оказались на высоте.
Первую атаку турки предприняли 7 июля. Успешно ее отразив, русские перешли в наступление. В результате ожесточенной схватки противник едва успел отойти под защиту очаковских батарей. «Ваша светлость, — докладывал Суворов Г. А. Потемкину, — поздравляю с победой на Лимане над старым турецким... адмиралом». Проходит несколько дней и снова победная реляция: «Ура! Светлейший князь,... корабль 60-пушечный не палит, — окружен. Адмиральский 70-пушечный спустил свой флаг. Наши на нем». Через день еще доклад Суворова: «Вашей светлости доношу, турецкой части флот под Очаковом, в сей ночи половина ушла в море... Вторая половина бежит из Лимана».
Последнее, что оставалось сделать, — это захватить или уничтожить севшие на мель корабли противника. «На рассвете 18-го числа, — доносит Черноморскому Адмиралтейству Джонс, — генерал-кавалер Суворов прислал ко мне просить силы, чтобы захватить или сжечь девять турецких кораблей, севших на мель у Очаковской косы. Остальной турецкий флот спасается бегством... Нельзя не восхищаться... отвагой русских, которая тем достославнее, что это сознательное мужество, а не показная удаль». О чем не писал Поль Джонс, так это о своем втором визите к казакам, но такой визит состоялся. За ужином, затянувшимся далеко за полночь, атаман С. Белый сообщил, что шотландец принят в ряды сечевиков. «Молодому казаку» преподнесли запорожское одеяние, которое он тут же и надел. Отметив это событие по казацкому обычаю, Джонс решил доказать, что достоин такой чести. Вместе с запорожцем Иваком, который по казацкому же обычаю был выбран им в побратимы, Джонс сел в лодку. Уключины обвязали тряпками. Вскоре лодка бесшумно растворилась в темноте. Осмотрев турецкие корабли, Ивак подгреб к флагманскому, а Джонс мелом крупно написал на его борту «Сжечь — Поль Джонс!».
Так оно и произошло: спасающиеся из Лимана корабли были уничтожены огнем батареи, установленной Суворовым на Кинбурнской стрелке. Джонс писал: «...именно я дал генералу Суворову (он имел благородство открыто заявить мне об этом при самых уважаемых свидетелях) первый проект установить батарею... на Кинбурнской косе, которая принесла такую огромную пользу в ночь с 17 на 18 июня». В целом потери турок в Лимане составили: «Убитыми, потонувшими и ранеными 1763 человека». За столь блестящую победу Джонс был награжден всего лишь орденом Святой Анны. В то же время Нассау-Зиген становится вице-адмиралом. Что поделаешь, еще Суворов предупреждал Джонса, что «война связана не только с риском ранений и смерти», но и с риском несправедливости.
После разгрома турецкого флота Очаков оказался полностью блокирован. Боевые действия на море в Лимане практически закончились. 9 декабря 1788 года Очаков пал. К сожалению, участвовать в штурме Джонсу не пришлось. По распоряжению императрицы он был отозван в Петербург. Обстановка на Балтике осложнялась, Швеция объявила войну России. Флот противника вошел в Финский залив и угрожал столице. В дополнение ко всему 15 октября в море на своем флагманском корабле «Ростислав» неожиданно умер С. Грейг. Россия потеряла выдающегося моряка, храброго и преданного адмирала. «Неожиданное известие о смерти Самуила Грейга, — писал Джонс, — меня очень огорчило. Во-первых, я потерял друга, который к тому же был близок к императрице. Во-вторых, его смерть явилась непосредственной причиной моего отъезда с Черного моря. С сэром Самуилом мы не только прекрасно понимали друг друга, но и были абсолютно убеждены в необходимости нашей службы императрице... Я мог только мечтать, чтобы мои отношения с коллегами в России были такие, как с Грейгом на флоте и Суворовым в армии». Между тем в Кронштадте и Петербурге прошел слух — Джонс едет на место Грейга. И снова встревожились англичане: пират-янки — командующий Балтийским флотом?!
Планируя по пути в Петербург заехать в Варшаву, Поль Джонс направляется в Киев. Здесь он встречается с М. И. Кутузовым. Ставший уже известным в русской армии молодой генерал только что оправился от тяжелого ранения, полученного под Очаковом, и тоже ехал в Петербург. Его сопровождали Л. Беннигсон и совсем еще молодой П. Багратион. Встреча с боевыми соратниками была неожиданной, но приятной. По предложению Кутузова решили ехать вместе. И вот после короткого отдыха в Киеве все четверо отправляются в путь. Маршрут выбрали — Минск, Двннск, Псков. Дорога зимняя — санная кибитка, резвая тройка да звонкие бубенцы. Ехали не спеша и к вечеру 28 декабря добрались до Петербурга. Столица готовилась к встрече нового, 1789 года. Несмотря на войну, жизнь в Петербурге шла обычным чередом. Скованные льдом корабли стояли разоруженные в своих гаванях. Что оставалось делать адмиралу? Включиться в светскую жизнь столицы.
