– Никто не вечен, даже Вселенная… и слава Творцу, вечность – это проклятие.

Смотрящий повернулся на каблуках и, не оглядываясь, зашагал в сторону посадочной площадки дворцового комплекса.

– Эй, ты, «волосатенький без очочков»! Да ты, ты! Я тебе говорю.

Хоаххин попробовал повернуть голову на звук голоса. Жуткая боль пронзила виски. Челюсть непроизвольно клацнула зубами. Тяжелый колокол, в который превратилась его черепная коробка, раскачивался из стороны в сторону, а мозги, ударяясь о его стенки, издавали жуткий протяжный звон. Он смотрел прямо перед собой, смотрел на огромное зеркало, установленное в холле центральной секции «Ромашки», смотрел на белую пушистую стену и огромную зубастую пасть ледяного вора. В первые мгновения после того, как он пришел в себя, он никак не мог понять, где находится или, точнее, почему он здесь находится. Присутствие огромного хищника почему-то совершенно его не пугало, хотя, впрочем, наверное, потому, что ничто уже не могло его испугать. Напрягало другое, напрягал тот, кто с ним разговаривал. Это опять был тот самый ночной посетитель. Идущий за Край. Он стоял метрах в десяти от этого панорамного зеркала слева от Хоаххина. От Хоаххина? От ледяного вора. А где же он сам-то? Хоаххину со второй попытки удалось повернуть голову налево и оторвать взгляд от зеркала. От вновь нахлынувшей боли он непроизвольно рыкнул.

– Рррррррр. Кто ты?

Тень грустной улыбки пробежала по прекрасному лицу Алого.

– Не веришь своим глазам? Правильно делаешь. Я – это ты.

В голове продолжал бухать тяжелый колокол.

– А кто тогда я?

– Ты в зеркало смотрел или куда?

– А что, и так бывает?

Хоаххин опустил свое тело на четыре лапы, звонко цокнув по гладкому полимрамору пола острыми, длинными когтями.

– Здесь все бывает. Не стану дожидаться, пока ты спросишь: «Здесь – это где?» Здесь – это в твоей голове. Пожалуй, поправлюсь, здесь – это в твоем разуме, в нашем с тобой разуме, а еще точнее, в разуме существа, сумевшего вместить в себя миллионы личностей, перемешать их в гремучую смесь, готовую либо разорвать себя в клочья, либо помочь самому себе ступить на следующую ступень осмысления вселенной. Рано или поздно это должно было случиться. Странно, что не случилось в тот момент, когда ты «наслаждался» фугой боли перед Фиолетовой Аалой. Но тогда ты был слишком сконцентрирован на предстоящей битве. А здесь, за гранью времени, ты не устоял перед самым сильным человеческим чувством…

Хоаххин ощутил вибрирующую слабость в задних лапах, и его толстая мохнатая жопа опустилась на жесткий пол.

– Значит, я все-таки умер?

– К сожалению, нет.

Собеседник, мягко, по-кошачьи, и одновременно стремительно сделав несколько шагов, подошел к нему вплотную.

– А ребята мои?

– К сожалению, да.

– А как же все это – черный дракон, наши скитания, этот вот ледяной вор, мы ведь…

Собеседник как-то совсем по-человечески кашлянул в кулак и положил руку на голову Хоаххину так же, как он сам когда-то делал это в «Зоопарке». В этот момент картинка вокруг опять поплыла, холл, зеркало, металлическая дверь, ведущая в ангар, ригеля замков, все это, словно несмелый рисунок акварелью на мокрой бумаге, стало перемешиваться, растекаться…

– Фантазия у тебя богаааатттттттааааааааааяяяяяяяяяяяяяяяяяяя…

Белый песок вновь кружил вокруг него, вдохновенно вальсируя и забиваясь в нос. Он опять вернулся к тому самому месту, с которого начинал, но теперь он был один. В том смысле, что его друзья не стояли возле него. Но где-то совсем рядом, словно за тонкой перегородкой коммунальной квартиры, он слышал их многочисленные приглушенные голоса. Как и в первый раз, стена песка медленно оседала, и перед ним вновь начал проявляться силуэт старого каменного строения, напоминающего замок. В детстве, прыгая в короткие летние дни между серых скал в предгорья белой пустоши под присмотром вездесущей кухарки Мины, Хоаххин представлял себя великим воином, повелевающим муравьями, жуками, паучками и бабочками, снующими вокруг него. Из небольших камешков он выстраивал на пути этой армии насекомых «неприступные» башенки, с окнами-бойницами, в которых прятались его враги, а его армия бросалась на штурм этих неприступных стен. Так, значит, первый бастион он преодолел. Придумал себе врага. Как это банально. Как просто преодолевать трудности, создаваемые придуманными врагами.

– Враг мой. Тихо сидящий внутри меня…

Хоаххин улыбнулся. Нет, на этот раз он не станет заходить внутрь «бастиона». Нужно искать другую дорогу. Хоаххин представил себе длинный коридор, бесконечно длинный и такой обычно шумный коридор университета и двери аудиторий, лабораторных комнат, технических помещений. Сейчас в нем не было ни единой живой души. Никелированные ручки дверей сверкали под яркими лучами диодных светильников. Вот она, табличка, на которой коротко и отчетливо читается черная надпись. «Адмирал Хват». Дверь, тихонько скрипнув, подалась вперед, и перед Хоаххином раскинулся теплый влажный песок пляжа, выглаженный утюгом прибоя. Лазурные волны, играющие цветными камешками. Высокая влажная стена «рыбьих скелетов» корней мангров, ползущих вверх по крутому каменному склону, испещренному затейливыми рисунками трещин.

Беззубая пасть длинноногого фога, отрывисто щелкнув ороговевшими челюстями, больше похожими на огромные пассатижи, резко дернула Пантелеймона за штанину. Штанина затрещала и, лопнув по шву, брызнула лохмотьями.

– Ах ты тварь… болотная! Перцу тебе в зад…

Не перехватывая нож, батюшка, вложив всю силу в поворот корпуса, ударил супостата в обвисшее складчатой кожей зеленоватое горло. Даже после третьего удара ножом мертвый уже фог продолжал сжимать челюстями край разорванной в клочья штанины. Нога была цела. Почти. Прихваченную со штанами кожу пришлось срезать вместе с материей. Разжимать пасть рептилии было бесполезно…

Утро первым робким лучиком, скользнувшим в окно рубленой избы, заявило о своих правах. Пантелеймон, всхрапнув, собрался было перевернуться на другой бок, но чья-то мокрая лохматая рожа сунула свой холодный нос под одеяло и, тыкаясь в шершавую щеку хозяина, лизнула его в нос.

– Муха, гаденыш лохматый, отстань от меня!

Но «гаденыш лохматый» продолжал, слегка поскуливая, лезть под теплое одеяло.

– Да уймись же ты! Скотина! Всю ночь пробегал не знамо где, приперся мокрый, скользкий и вонючий, как каштановая жаба! Герой-любовник, мать твою! А мне такой сон снился…

Муха, имеющий полное имя Мухомор, что-то среднее между волкодавом и небольшим медведем, из местных, с огромной пастью, которой мог бы позавидовать средних размеров бегемот, обиженно фыркнул и спрыгнул с кровати на дубовый, выскобленный пол избы. Нарочито звонко цокая когтями, он, не торопясь, побрел к своему синтепоновому коврику, под рубленую лестницу, уходящую в темноту проема второго этажа постройки. Батюшка попробовал было еще раз всхрапнуть, но было поздно. Сон улетучился. Последние обрывки сновидений ловко выскальзывали из памяти отца-настоятеля, и ни удержать, ни вернуть их не было никакой возможности. Пятки Пантелеймона опустились на приятную теплую древесину, а в глаз засветил уже не первый, а, наверное, второй или третий утренний луч. Из-под лестницы, злорадно скаля желтоватые клыки и поблескивая карими глазами в полутьме, виднелась злорадная Мухоморова морда.

Планета Реларум, родная планета змееподов, то еще место для сладких сновидений. Ни к столичным мирам с их нескончаемой беготней, смело именуемой деловой активностью, ни к курортным местечкам типа Океания, с кучкой разноцветных вулканических островов, усеянных пафосными отелями, Реларум отношения не имел, хотя по водным просторам последней, пожалуй, не уступал. Всего один материк, вытянутый вдоль высоких широт, и целая сеть коралловых архипелагов, разбросанных вдоль экватора, кардинально отличались как климатом, так и населяющей их флорой и фауной. Бескрайние же хвойные леса холодного материка напоминали земную тайгу. Здесь, в дельте быстрой и буйной реки, и поселился Пантелеймон. Место тихое, хладнокровным южанам по ряду причин совершенно не интересное, а для заядлого охотника здесь открывалось непаханое поле для самовыражения тире выживания. Местечко это ему любезно подогнал сам Адмирал Хват. Он же устроил Пантелеймону и короткую обзорную экскурсию по северному материку. Они даже успели немного поохотиться на рычалок, при этом все больше и больше осознавая сближающую их общность. Оба они больше были похожи на земноводных, чем на гуманоидов, оба готовы были душу отдать, лишь бы с кем-нибудь продраться. Оба предпочитали лупить правду-матку в глаза и сначала убивать, а уже потом разбираться, кто виноват. В общем, они подружились.