Заячий сон
Под кустом тамариска, в холодке и тени, лежит заяц. Ушки на спине, пухлый подбородочек на лапках.
Заяц дремлет, притенив ореховые глаза своими длинными-предлинными, чуть изогнутыми ресницами.
От меня до зайца — ногой достать. Он проспал мой подход. Я разглядываю заспавшегося растяпу. На боках у него войлок — еще линяет. На ухе клещ налился. Лапы и хвост в грязи.
И вдруг усы у зайца зашевелились, носик смешно зашмыгал, изогнутые ресницы медленно приподнялись.
Я замер. Но заяц почуял недоброе. Ушки взлетели торчком, лапки задние напряглись, как два взведенных курка. А глаза полезли на лоб!
Прекрасные, ореховые с золотой искоркой, заячьи глаза вздулись, как надувные детские шарики! Заяц стал похож на сову. Глаза налились темным страхом, они прямо разбухли от ужаса: вот-вот лопнут и, как две набрякшие слезы, перельются через край и капнут в траву!
Я не дышал. Я не моргал. Так я перепугался за зайца.
А заяц вдруг успокоился. Расслабился и опустился на землю. Поерзал, угнездился и… задремал! И посветлевшие глаза его снова осенили ресницы. Так и казалось, что он сейчас пробормочет: «Уф! И примерещится же такое…»
Меня, неподвижного, он просто принял за пень!
Шаг за шагом я стал отходить от уснувшего зайца. Пятился, пятился — и ушел. То-то удивится косой, когда снова проснется! Только что пень торчал перед носом и вдруг куда-то исчез!
Пыльные зайцы
Пролегли сквозь тугай белые, запудренные пылью тропинки. Тенями они разрисованы и следами заячьими расписаны. А вот и сам писатель навстречу катит!
Меня увидел — как вверх подскочит! А со спины пыль столбом — словно заяц взорвался. По тропинке помчал — пыль с боков волнами! Весь в пыли от лап до ушей. Ну и неряха!
Каждое утро встречал я таких пыльных зайцев. До того пропыленные-запорошенные, что хоть на сучок их вешай и палкой пыль выколачивай.
А знаете, что оказалось? Зайцы нарочно в пыли катаются! Порхаются в пыли словно куры.
Как-то иду и вижу: заяц в пыли катается, ногами длинными взбрыкивает. На одном боку ерзал, ерзал — на другой перекатился. Потом лапы вверх — на спине ерзать стал.
Накатался, наерзался, надрыгался — как встряхнется! Будто гриб-пыхтун лопнул: пыль клубом! По тропинке понесся — словно смерч пыльевой завихрился. Вот до чего извозился.
Каждое утро выходят они из сырого леса на сухие тропинки. Ложатся мокрыми животами на теплую пыль. И начинают у них от этого линялые животы чесаться. Вот зайцы и дрыгаются, и катаются. И до того выкатаются в пыли, что даже лисицы, на них глядя, наверно, чихают и кашляют.
Предсказатели
В гнезде у фазанки появились фазанята. Было десять яиц, стало десять цыплят. Пушистых, как одуванчики. И у каждого одуванчика клювик и ножки. Клювиками одуванчики начали что-то клевать, а на ножках бегать.
Скоро отросли у фазанят крылышки, начали они порхать и стали «поршками». По вечерам они вспархивали вслед за фазанкой на дерево — повыше от лисьих зубов. Так и сидели всю ночь на сучке рядом — как бусы на нитке. Я каждый вечер подтаивался к этим живым бусам, чтобы только посмотреть на них.
Но однажды вижу: фазанята уселись рядком на сучке, а фазанка еще внизу. Волнуется, квохчет — зовет фазанят вниз.
— Внизу же лисы! — испугался я.
Но фазанята послушно спорхнули вниз, фазанка сразу увела их в колючие кусты. И только они там притихли, как заметались по небу желтые зарницы, загремел гром и тяжелые капли-картечины ударили по листьям. Вот бы досталось фазанятам, если бы фазанка вовремя не спрятала их! А в кустах им сейчас и тепло и сухо. Да и лисы не страшны — они сами от ливня в норы попрятались.
Фазанка с поршками сухие, а я до костей мокрый. Но зато теперь уже знаю: если с вечера фазаны на сучке бусами сидят — сухая и тихая будет ночь. А если в кустах прячутся — быть и дождю и ветру!
Речка в пустыне — голубая ниточка. Тугай по берегам — всего лишь зеленая бахромочка. А дальше справа и слева — пески, пески и пески…
Пугливый сверчок
Ночью поет в пустыне сверчок. Так поет — даже спать неохота! Как колокольчик звенит. Лежишь на спине и слушаешь, слушаешь…
Сколько глаз видит — все звезды и звезды, сколько слышит ухо — все сверчковые колокольчики. И тут и там. И у самого горизонта. А может, это и не сверчки, может, это звезды ночные звенят?
Может, и звезды: ни разу я сверчков не видал! Услышать их просто, а разглядеть — невозможно. И не потому, что ночью, а потому, что удивительно они чутки и пугливы. Как ни осторожничай — все равно услышат и замолчат. Я сердился, ругался, смеялся — но ничего поделать не мог. Подбираешься чуть дыша — слышат. Заслоняешься кустом тамариска — видят. Стоишь, не дышишь, не падает от тебя даже лунная тень — а сверчок не пошевелится и не пикнет. Уж такая вокруг тишина, что слышишь, как твое сердце стучит.
Сердце стучит… А может, сверчок слышит сердце?
Так и не удалось мне увидеть певца. Знаю о нем понаслышке. Все могу: прятаться, тихо ходить, подолгу не шевелиться. Но сердце остановить не умею и поделать с ним ничего не могу: чем ближе тайна — тем громче стучит. А сверчок чуткий, наверное, слышит. И сразу же перестает петь.
Хомяк работает головой
Повезло хомяку — наткнулся на гнездо дрофы-красотки. Лежат прямо на земле два большущих яйца — ну словно два бочонка с медом. Забирай и пируй!
Только вот лапками никак яйцо не обхватить — выскальзывает. И за щеку такое не затолкать — еще и рот раздерешь. А бросить, конечно, нельзя — жалко.
Возился хомяк, возился, ерзал, сопел, пыхтел — ничего не получается. Тогда уперся в яйцо лбом — и покатил его к себе в нору! Раз дело не по зубам, не по лапам — головой надо работать!
Джейранчик
Волка ноги кормят. А вот джейрана ноги спасают.
Джейраны — быстрые газели — живут в сухих южных степях. Много у джейранов врагов: и человек, и волк, и даже орел. А спасенье одно — ноги.
Вихрем носятся джейраны по степи. Кажется, что это не звери бегут, а птицы летят. Только пыль завивается из-под крепких копыт! Тут уж и волка ноги не прокормят!
Нет у джейраньей степи ни конца, ни края. На своих на двоих не скоро ее прошагаешь. Но я еду верхом.
Еду, посвистываю. И вдруг — стоп! Коняшка под ноги глазом косит. У копыт его кротовина — кучка желтой сухой земли, а конь ноздри раздул, ушами прядет — и ни с места.
Вгляделся я: да это совсем не кротовина, это джейранчик! Прижался к земле, замер и дышать перестал.
Джейранчик крошечный, с зайца. Он недавно родился. Лобик у него крутой и вместо рожек — пупырышки. А ножки тонкие-тонкие и длинные-длинные. Ненадежные ножки. И щуплый — ребрышки на боках проступают. Одна надежда на шкурку-невидимку. А шкурка и впрямь невидимка: не отличишь от степной земли. Тут и орлиный глаз обманется. Но человек не птица, его на кротовине не проведешь.
