Молодой человек без шляпы, в коричневом костюме, с плащом, перекинутым через руку, соскакивает с тротуара и бежит к трамвайной линии. Как будто хочет догнать уходящий трамвай.

Тут же раздается пронзительный визг шин. Первая реакция обершарфюрера Клейна — он резко тормозит и наваливается на руль обеими руками, потому что хочет предотвратить катастрофу и не допустить, чтобы крутой поворот превратился в смертельный поворот.

Что в таких случаях делает водитель? Прежде всего разражается проклятием по адресу пешехода, который неожиданно появился на его пути.

В какую-то долю секунды пешеход отбрасывает плащ и направляет на машину дуло автомата. Так, как его учил похожий на ковбоя молчаливый американец во время тренировок в замке Белласиз близ Лондона. Быстро, рефлекторно, точно.

Цель — человек, сидящий рядом с шофером.

Блестящие полосы на груди — короткая очередь.

Голова под посеребренной фуражкой — две длинные очереди.

Габчик нажимает на спусковой крючок.

Оружие не издало привычного треска, ствол не вздрогнул от вращающегося движения пуль.

Оружие молчит, его ствол сейчас — всего лишь бесполезный кусок металла.

Разве не случалось и при учебных стрельбах, что у автомата этой марки легко застревал первый патрон? Особенно если стрелок не мог проверить, правильно ли вошел он в ствол. Скорострельное оружие, которое должно было обеспечить парашютисту преимущество в бою на близкой дистанции, стало никчемным реквизитом в напряженном финале, обязательном для каждой драмы.

Сегодня рядом с протектором не сидит шофер Вилли. У того первое подозрительное движение пешехода вызвало бы рефлекс: дать газ, сбить его и, рискуя превратить этот поворот в смертельный, рвануть вперед по трамвайным рельсам.

Но рядом с протектором сидит обершарфюрер Клейн. У него первое подозрительное движение пешехода вызывает другой рефлекс — затормозить, схватиться за кобуру револьвера и попытаться избежать смертельного поворота при помощи перестрелки.

Гейдрих поздно заметил его ошибку. Он тщетно пытается высвободить свои длинные ноги.

Но есть еще Кубиш, опытный солдат.

Тем временем трамвай № 3 отходит от остановки в Голешовичках и поворачивает вверх, направляясь к Кирхмайерову проспекту. Люди сидят молча. Кому придет в голову выглянуть в окно. Пассажир, читающий в «Народни политике» сегодняшние сообщения о реформе управления в протекторате Чехия и Моравия, дойдет только до фразы: «После вчерашнего великодушного заявления господина исполняющего обязанности протектора обергруппенфюрера СС Гейдриха стало окончательно ясно, что с немецкой стороны существует твердая решимость ввести национал-социалистский режим и у нас, а именно во всех…»

Старинные карманные часы, которые висят перед вагоновожатым на гвоздике, остановятся на 10 часах 31 минуте.

Оглушительный взрыв выбьет газету из рук пассажира.

Старинные карманные часы вагоновожатого упадут к его ногам.

Посыплются оконные стекла в трамвае. Крики. Ужас. Паника. В воздух взлетает плащ с дубовыми листьями эсэсовских нашивок.

Серо-зеленый «Мерседес» откатывается по инерции к тротуару. Задние дверцы сорваны с петель и втиснуты внутрь машины. Шины разорваны.

Темпы действия меняются: вместо восьмидесятикилометровой скорости автомобиля — скорость человеческого бега.

Габчик, который только теперь приходит в себя, отбрасывает бесполезный автомат и кидается по направлению к улице На Запалчи. По пятам за ним бежит оставшийся невредимым телохранитель протектора Клейн. Он уже успел выхватить револьвер из кобуры. Но и Габчик не забыл о запасном кольте в нагрудном кармане. Гонка с бешеной перестрелкой от стены к стене, от дерева к дереву кончается тем, что Габчик возвращает себе репутацию хорошего стрелка. Эсэсовец Клейн остается лежать с двумя пулями в груди. Его победитель бежит, петляя, дальше, вплоть до Тройского моста. Только там ему удается снова превратиться в ничем не приметного молодого человека в коричневом костюме, вскочить в трамвай, направляющийся к центру города, и исчезнуть.

Другой участник группы «Антропоид» оказывается в более тяжелом положении. Осколок бомбы попадает Кубишу в лицо. Из раны брызжет кровь, ослепляя его. Но он не теряет присутствия духа. Этому молодому человеку в темной шляпе предоставляется возможность проявить его вторично за короткий промежуток времени.

За ним по пятам гонится преследователь. Это Гейдрих.

Кубиш сразу же и правильно оценивает ситуацию. Он видит за собой белый как мел призрак. Лицо искажено не только гневом, но и болью. Обергруппенфюрер СС хромает, спотыкается, сжимая в руках тяжелый «парабеллум». Но у него уже нет сил пустить его в ход. Другой рукой он хватается за спину. С него хватит!

Первое, что приходит Кубишу в голову: велосипед!

Но прежде чем добраться до него, ему надо преодолеть поворот, пробраться через толпу людей, выбежавших в панике из трамвая, выиграть состязание со временем. Затем его велосипед стремительно съедет с горки по направлению к Либни.

Третий, Валчик, пока остается без дела. Его кольт заговорит через двадцать дней.

— Rufen Sie die Burg an[57], — хрипит похожий на призрак протектор, обращаясь к первому из тех, кто осмелился к нему приблизиться, — к какому-то чешскому стражнику.

Гейдрих еще чувствует себя повелителем.

Он еще не намерен сдаваться, хотя его ноги подкашиваются.

Он еще пинает ногой английский автомат, валяющийся на тротуаре возле автомобиля. Но это уже последний жест Райнхарда Гейдриха, генерала СС.

«Сбросьте Аписа с позлащенного престола, и божество превратится в обычного вола», — писал великий немецкий философ.

Бесчувственное тело «третьей» персоны Третьего рейха положат на ящики с кремом для обуви в остановленной стражником машине и доставят в ближайшую больницу — на Буловке.

Утром 28 мая 1942 года в начале девятого с немецкого военного аэродрома в Кбелях поднимается трехмоторный «Юнкерс-52». Черные кресты на крыльях зловеще отражаются на гладкой блестящей поверхности высочанских крыш. Далеко внизу под ним пробуждается Прага, а с нею вся страна, чтобы начать день, полный неизвестности.

Самолет, описав круг, устремляется к северо-западу. Он пролетает над кронами отцветающих черешен, которые в предгорьях Кркнош сохраняют свой белый наряд до конца мая. Моторы работают на полную мощность, скорость — 270 километров в час. И вот самолет над Краловым Двором — над той символической чертой, которая обозначает на летной карте границу протектората.

Но того, кому принадлежит самолет, нет на борту. Он лежит в пражской больнице на Буловке в квартире ее директора — немца д-ра Дика. Он еще не пришел в сознание после наркоза. Под окнами комнаты и в коридоре неслышно прохаживаются вооруженные патрули СС. Колонна бронированных машин охраняет покой и безопасность пациента. У изголовья Гейдриха стоит как страж его личный врач бригаденфюрер СС д-р Гебгардт. Вместе с д-ром Диком и приглашенным к больному главным врачом Ирасековой клиники профессором Голлбаумом он ждет, пока к телу, распростертому на ложе, вернется сознание.

Ночная операция прошла нормально. С помощью хирургического вмешательства из брюшной полости Гейдриха были извлечены посторонние предметы — осколок английской бомбы, кусок жести от кузова машины и клок эсэсовского генеральского мундира. Если бы вместе с этими предметами не лежала в формалине селезенка обергруппенфюрера, данный клинический случай не выходил бы за границы легкого ранения. По крайней мере так полагали три светила нацистской медицины. Шеф нацистской безопасности каждую минуту мог прийти в сознание: врачи не отходили ни на шаг от его ложа, ни один из них не хотел ради нескольких затяжек сигаретой пропустить этот момент.

Бежали секунды. Из них складывались минуты, они вырастали в часы. Тем временем трехмоторный «Юнкер», принадлежавший тому, кто еще не пришел в сознание, оставил позади себя быстрое течение Вислы.