И все же и у них нашлось кое-что общее. В 1938 году вместе с тысячами других парней их возраста они были призваны в армию, обмотали ноги портянками, надели сапоги и поступили под команду взводного и поручика. Ребятам их возраста никогда особенно не хочется идти на военную службу, но тогда было другое дело. Это чувствовали все, и оба молодых парня совершенно искренне стремились вместе с тысячами других таких же парней сражаться, защищать свою страну от агрессора. Им нисколько не хотелось умирать, но, если бы понадобилось, они были готовы и к этому.

…Хорошо ли вы запомнили, что ответил в семейном кругу пан полковник Моравец на замечание о том, что он, собственно говоря, не вполне военный, а руководит шпионажем?

«Кто-нибудь должен же этим заниматься. Каждый что может — на алтарь отечества».

Конечно, Пауль Тюммель — не единственный агент Моравца. К их числу принадлежала, например, одна дама, замечательная только тем, что была секретаршей немецкого посла в Праге. Случилось так: на каком-то приеме она выпила сверх меры и проговорилась в компании о тайне своей молодости. Она воспитывалась в швейцарском католическом пансионе, разумеется, в строгой добродетели и чистоте, и однажды — всего единственный раз — поддалась греховному соблазну. С тех пор ее эротические желания все усиливаются. Пока она была молода, все это было не страшно, но теперь ей уже трудно находить себе подходящих любовников. Жалованье секретарши посла, конечно, немалое, но она уже с трудом укладывается в него…

В компании, которой пришлось услышать ее горестное признание, был некто, кого оно очень обрадовало. И вскоре тот же некто деликатно предложил этой немолодой и весьма малопривлекательной даме финансовую помощь, добавку к ее жалованью. Разумеется, ей не будут причинять никаких особых беспокойств, ее просят только делать при перепечатке некоторых писем одну лишнюю копию, выписать пару девизов из корреспонденции, иногда записать содержание телефонных разговоров посла и военного атташе с Берлином.

Сделка состоялась. В бумагах полковника Моравца под рубрикой «К выплате» прибавился еще один шифр, а в его донесениях выражения: «Из дипломатических кругов мы узнали…» или «Из окружения высокопоставленных дипломатических особ до нас дошли сведения…» Сделка есть сделка, и она основывается на деньгах. Но некоторое время спустя дама дала понять, что она не настаивала бы на денежном вознаграждении, если бы к ней за материалами постоянно приходил какой-нибудь молодой офицер, скажем, выпускник военной академии, — ведь оттуда выходят бравые офицеры…

Предложение, означавшее экономию, было, понятно, принято. Итак, всегда в назначенный день адъютант полковника Моравца отдавал приказ, кому из офицеров отправляться в интимное стжешовицкое гнездышко за сведениями «из дипломатических кругов». Обычно жребий падал на молодых офицеров, прикомандированных к генеральному штабу для прохождения стажировки.

Полковник генерального штаба Франтишек Моравец в назначенный день непременно лично контролировал выполнение задания. Сидя со своими ближайшими помощниками за столом для совещаний, он передавал адъютанту разные поручения, уточнял, что надо сделать. И господа офицеры до упаду смеялись, когда он вдруг окликал уходящего адъютанта;

— Да, чтобы не забыть. Кто-нибудь уже назначен? Кто сегодня пойдет… во имя родины?

— Поручик Н.

— Он получил инструкции?

— Разумеется. Согласно приказу.

…Ну, а что те двое?

Они все еще были незнакомы, хотя у них оказалась общая судьба: Кубиш и Габчик стали взводными командирами. Они были мобилизованы в сентябре 1938 года. (В самых секретных и надежных немецких донесениях сентябрьская мобилизация была оценена как доказательство боевого духа и единства чехословацкого народа.) Но вот оба, как и тысячи других, со стыдом и болью покинули в сентябрьские дни укрепления на чешско-немецкой границе, отдав их без боя гитлеровской армии. Они думали, как и тысячи им подобных: «Мы обмануты, преданы!» Многие плакали от ярости. «Нам должны позволить сражаться!»

Конечно, конечно, как говорит господин полковник, каждый что может — на алтарь отечества.

…8 марта 1939 года (президент Бенеш в то время стриг купоны и читал в американских университетах лекции о демократии) полковник Моравец получил очень важные сведения. Он составил об этом письменное донесение, которое позволяет нам восстановить картину тех бурных дней и заглянуть за кулисы событий. Их никак нельзя причислить к славным страницам чехословацкой истории.

«Агентурным путем», «из превосходно информированного источника, исключающего возможность ошибки или преднамеренной провокации» (очевидно, речь идет о Пауле Тюммеле), ему стало известно (это вскоре было подтверждено и другими информационными данными) о том, что гитлеровская Германия предполагает 15 марта положить конец уже основательно урезанной чехословацкой независимости и оккупировать нашу страну.

Моравец моментально подал рапорт начальнику генерального штаба генералу Фиале.

А что же генерал Фиала? У него задрожали руки, и он, заикаясь, пробормотал, что не может докладывать сам, и попросил Моравца, чтобы тот пошел с ним…

Таким образом, мы попадаем на заседание Кабинета министров, в общество государственных мужей, которым было доверено руководство страной. Сейчас они выслушивают, какая судьба уготована этой стране. Выслушали…

Но предоставим слово документу.

«Хвалковский сказал:

— Господин полковник, я знаю, вы хороший разведчик и у вас самые лучшие намерения. Но на сей раз ваши агенты донесли вам полную бессмыслицу. Если бы должно было произойти то, о чем вы говорите, то это прежде всего стало бы известно в первую очередь мне как министру иностранных дел. Успокойтесь и приносите нам в будущем лучшие вести. А эти могли бы только вызвать панику и беспорядок».

Моравец обратился к обоим министрам-генералам: Элиашу и Сыровы, бывшим легионерам. Второго из них, одноглазого героя Зборова, считали чуть ли не Жижкой.

Но ни один из них не поверил сообщению, а Сыровы заявил, что, по имеющимся у него сведениям о военных планах Германии, в настоящее время нельзя всерьез говорить об оккупации страны.

«Министр Гавелка, который не участвовал в дебатах, а только слушал, позвонил из другой комнаты доктору Черны, советнику посольства в Берлине, и спросил его, что нового в Берлине, не заметно ли каких-нибудь признаков враждебного к нам отношения со стороны немецких правительственных кругов. Д-р Черны ответил, что в Берлине все спокойно, что немецкие чиновники относятся к нашим представителям очень любезно и что нет никаких признаков, свидетельствующих об ухудшении отношения немцев к Чехословацкой Республике».

Этого было вполне достаточно, чтобы господам из генерального штаба намекнули, что пора прощаться.

А в генеральном штабе?

Первый заместитель начальника штаба генерал Миклик пожелал побеседовать с Моравцом с глазу на глаз. Может быть, он хочет дать ему секретные указания, важные инструкции, хочет его толкнуть на какой-нибудь отважный шаг? О чем думает господин генерал в эти тревожные минуты?

Он затащил Моравца в темный угол коридора и прошептал:

— Полковник, я прошу у вас совета. У меня в банке 6 тысяч крон. Как вы думаете, оставить их там или взять, чтобы иметь деньги при себе?

И Моравец понял, что действовать надо самостоятельно. Вскоре после неприятного разговора на заседании Кабинета министров его навестил майор Гибсон, офицер связи английской секретной службы. Безупречно одетый джентльмен, так же безупречно умевший всегда себя держать, имеет честь сделать безупречное предложение: он получил указания из лондонского центра, в которых говорится, что английская секретная служба «весьма заинтересована в том, чтобы сохранить дееспособность чехословацкой разведки и после оккупации Чехословакии», и предлагает ему, Моравцу, «гостеприимство и все условия для дальнейшей работы против Германии».

Оба офицера быстро договорились. Никто из корректных партнеров ни словом не обмолвился о том, о чем оба они отлично знали. С этого момента Моравец, и раньше связанный с англичанами, официально куплен и переходит на службу к ним.