Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Конечно, Гейдрих тут преувеличивает, чтобы показать себя в наилучшем свете и прибавить себе заслуг, тем не менее это тревожное сообщение вызвало опасения в Берлине и ускорило принятие ответных жестких мер. И вот тот, кто призван осуществить эти меры, держит сейчас речь.

— Повинны в этом также и мы, немцы. Потому что не все немцы, прибывшие сюда, осознали, что здесь им предстоит сражаться, что здесь поле боя. Чехам прежде всего надо показать, кто здесь хозяин, чтобы они знали раз и навсегда, что здесь все диктуется германскими интересами и что здесь, наконец, решающее слово принадлежит рейху, рейху, представленному здесь для управления этой территорией именно вами, господа. Империя не позволит шутить с собой — она здесь хозяин. А это значит, что ни один немец не спустит ничего чеху, что он будет действовать таким же способом, как он действовал у себя в рейхе по отношению к евреям. Не должно быть такого немца, который бы мог сказать о ком-нибудь из здешних жителей: «Хотя он и чех, но вполне приличный». Ведь такие же проблемы стояли перед нами при решении еврейского вопроса, и можете себе представить, как бы кончилось при таком отношении решение этого вопроса… Чех должен видеть, что немец — господин с головы до пят.

В ближайшее время, — продолжает оратор, — пока мы не закончим войну, нужно сказать чеху ясно: любишь ты нас или нет, веришь ты в будущую государственную самостоятельность или нет, но сейчас пойми одно: ты только повредишь себе, если будешь сопротивляться или думать о каком бы то ни было восстании. Мы должны разъяснять средствами пропаганды, различными мероприятиями и так далее, причем достаточно выразительно, — чехам выгоднее всего добросовестно работать, пусть даже они и питают тайную надежду, что, ежели дела нашей империи пошатнутся, они снова получат свободу. Последнее нас не трогает. Мне нужно, чтобы рабочий, чешский рабочий, в полной мере участвовал в военных усилиях Германии, чтобы полностью использовать чешскую рабочую силу в здешней мощной военной промышленности, чтобы продолжать наращивать производство оружия… С этим прямо связано то, что мы, естественно, должны дать чешскому рабочему столько жратвы, если говорить прямо, чтобы он мог выполнять свою работу…

А теперь, господа, несколько соображений по поводу окончательного решения вопроса…

Окончательное решение! Окончательный приговор столпа исполнительной власти. Полицейский феномен с блуждающим взглядом в своей стихии.

— Эта территория раз и навсегда должна быть заселена немцами. Я не стану распространяться по поводу окончательной германизации данной территории… Приступать к этому надо с таких дел, которые мы уже сегодня можем осуществлять в несколько замаскированном виде. Для того чтобы получить сведения о том, кого из местного населения представляется возможным онемечить, мы должны провести перепись населения. Нам необходимо под разными предлогами, самыми различными методами найти способ выявить расовую принадлежность каждого местного жителя. Будет ли это достигнуто с помощью рентгена при осмотрах школьников или под видом освидетельствования молодежи для отправки на работу — неважно… Я должен составить себе полное представление о нации, а потом уже могу сказать: так-то и так-то выглядит население этой территории. Есть среди него такие-то люди. Одни принадлежат к чистой, полноценной расе с правильным образом мыслей. С ними будет просто. Их мы можем германизировать. Затем следуют остальные, которые стоят на противоположном полюсе, — это люди нечистой расы и дурного образа мыслей, мы должны их изгнать отсюда. На Востоке места достаточно.

Спустя несколько дней Гейдрих выразится еще яснее: «…Когда мы завоюем побережье Ледовитого океана… мы сможем выслать туда тех чехов, которые непригодны для германизации». Но пока он продолжает излагать свои планы.

— Останется средний слой, который следует подвергнуть тщательному обследованию. К этому слою относятся люди правильного образа мыслей, но нечистой расы, и люди чистой расы, но дурного образа мыслей. Представителей первой группы мы, видимо, отошлем на постоянную работу в рейх или еще куда-нибудь и позаботимся о том, чтобы они не имели детей… Что касается индивидуумов чистой расы, но с дурным образом мыслей, то они представляют собой наибольшую опасность, так как наделены качествами господ, свойственными чистой расе… Видимо, не останется ничего другого, как поставить часть из них к стенке…

Итак, окончательное решение судьбы всего чешского народа в руках Гейдриха. Загибая пальцы, он перечисляет: первое, второе, третье. Онемечить, стерилизовать, расстрелять.

Сообщение Гейдриха подходит к концу. И становится совершенно ясно, почему Гитлер послал сюда именно его.

— Я верю, что за то, видимо, короткое время, которое мне предстоит здесь пробыть, я заложу хотя бы основы для окончательного решения судьбы этой территории.

Который уже раз новый протектор подчеркивает, что он пробудет в Праге недолго? Нет, тут дело не в предчувствии. В такую чушь полицейский генерал, разумеется, не верит. Это просто напыщенный жест «сверхчеловека», желающего добиться, чтобы его подчиненные видели в нем огненную длань Гитлера, которая появляется «словно молния» там, где необходимо вмешаться, рассечь гордиев узел, решить судьбу, принять окончательное решение. А потом снова исчезнуть с угрозой: горе вам, если вы не выполните моих приказаний, тогда я появляюсь здесь снова как воплощение кары.

Поспешными аплодисментами встречает аудитория призывы руководителя службы безопасности и нового протектора.

Стенографистка прячет свой блокнот, в котором запечатлена мрачная тайна государственного значения, которую с трибуны разгласил ее шеф. Завтра она перепечатает стенограмму на пишущей машинке, и листы со штампом «Государственная тайна» будут спрятаны в сейф.

Однажды эти листки, пожелтевшие от двадцатилетнего лежания в сейфе чехословацкого Министерства внутренних дел, станут свидетельским показанием.

…Около семи часов вечера имперский протектор Гейдрих гасит лампу на своем рабочем столе в южном флигеле Града. Он раздвигает темные шторы и смотрит через окно на улицу. Уже зашло солнце, и наступило время затемнения. Человек у окна стремится проникнуть туда, где не видно ни искорки света Предчувствуют ли там люди, какая им уготована судьба?

На расстоянии ружейного выстрела от окна протектора Гейдриха в пустынном Ледебургском парке во мраке стоит человек, о котором Гейдрих не знает ничего. Ох, и дорого заплатил бы он за то, чтобы знать о нем А человек, который покинул стены конспиративной квартиры в Ледебургском дворце, чтобы подышать вечерним воздухом, знает о Гейдрихе. В этом одно из существенных различий между ними.

Человек в Граде — шеф стотысячного полицейского аппарата.

Человек, который стоит там, внизу, — один из руководителей стотысячной армии бойцов Сопротивления.

Рабочий-обувщик Ян Зика, ведающий организационными вопросами во втором подпольном ЦК Компартии Чехословакии, — один из огоньков, которые тщетно пытается разглядеть Гейдрих, вглядываясь в затемненный город.

Таких людей, которые, подобно огоньку, указывают путь во мраке оккупации, много.

Один из таких огоньков светится на вилле в Збраславе. Там крупнейший писатель Чехии Владислав Ванчура пишет «Картины из жизни народа чешского», чтобы вдохнуть в души людей веру в себя, надежду, гордость и силу.

Из небольшого окна долга № 2 на улице За Возовной на Панкраце виден и теперь в сумраке силуэт затемненных Градчан. Учитель Горак — так звучит сейчас имя Юлиуса Фучика, собственноручно вписанное им в удостоверение личности, — отошел от окна. У него черная борода, а на улице он еще носит очки в металлической оправе. Но сейчас они ему, как ни странно, не нужны. Он зажигает маленькую настольную лампочку и раскладывает на столе рукопись.

20
{"b":"582429","o":1}