– В кино видел…

– То-то что в кино. От кино до жизни – что от подсолнуха до солнца.

– Это почему же так?

– Подрастешь – поймешь… А мне по-твоему, киношному, молиться нельзя, некогда мне, нема часу… И так еле с хозяйством управляюсь… Я уж на ходу… Где уж мне по правилам-то…

– А не по правилам разве считается?

– Дак какая ж Богу разница, каким путем к нему мое слово придет? Тебе вот, если ты что-то узнал, какая разница – по радио ты про это услышал или из разговоров, а, мабуть, из книжки вычитал? Главное – знаешь, и ладно. Думаешь, наверх официально обращаться лучше? Хуже ж быть не может. Мольба, она когда по правилам идет, до Бога может и не дойти, того и гляди ангелы-архангелы по инстанциям ее замотают или исказят до неузнаваемости – и концов не найдешь – у них ведь входящих-исходящих нету, А я неофициально обращаюсь, вроде бы как лично получается, по-свойски, напрямую, из рук в руки, без посредников. Тут, может, чего и выйдет…

Вот такая современная была у меня бабка.

– А не будешь ты за это гореть в геенне огненной? – усомнился я.

– Не должно бы… Да потом, если разобраться, горят всегда не те, кому полагается, кто больше нагрешил. Главные виновники всегда успевают вместо себя невинного подсунуть… Невинному вообще ничего не стоит влипнуть, как говорится, по простоте душевной. Вот я тебе расскажу одну байку-сказочку в назидание, да в разумение…

– «Жил-был тут у нас в рабочем поселке один человек – на заводе он молодой порой слесарил. Хорошо ли, плохо ли управлялся он с молотком-зубилом – не скажу, только вдруг рассказы писать наладился, да все про завод. Скоро сказка сказывается, да не долго и дело делается – стал он известным писателем: про завод-то он хорошо расписывал, можно сказать, со знанием вопроса. В деньгах он стал посвободней, а где возможности – там и потребности. Захотелось ему вдруг к природе вплотную приблизиться, сказано – сделано: купил он себе дачу, повесил гамак и стал к природе приобщаться – кругом сосны шумят, малина краснеет, птички поют… И попалась тут ему на глаза сосновая Шишка, Маленькая, ершистая, с растопыренными чешуйками, чешуйки крепкие, коричневые, в три тона, на язычке у каждой серый уголок и на нем глазочек желтенький – ну прямо как модный галстук! А галстуки писателю жена покупала, исходя из моды, потому что сама, к искусству не принадлежавши, никаких природных тонкостей не понимала и целый день чай с леденцами на веранде пила – во всей округе ни одной шишки не оставила – все пожгла в самоваре. А эта как-то уцелела – видать, только что с дерева упала, вот писатель ее и заметил. Очень она ему понравилась, и решил он написать большое сочинение про Таежный Край под названием «Сосновая шишка».

Принес он шишку в кабинет, положил на стол и начал на нее поглядывать, да пописывать, поглядывать, да пописывать…

А в шишке жил муравей – Дотошная Душа. Вылез он из-под чешуйки, вскарабкался на макушку и стал на писательскую работу смотреть, да диву даваться – как много слов можно вытянуть из маленькой шишки.

И вот еще месяца не прошло, как собрались у писателя на даче приятели – сочинение слушают, чаек-коньячок попивают. И шишка тут же лежит на почетном месте, как виновница торжества.

Допили они чай, дослушали сочинение и стали нашего писателя нахваливать – и корифеем, и чародеем и по-всякому…

А муравей не вытерпел, вылез и пропищал:

Ну и насочинял! Ну и мура! Не пойдет ведь, ей-богу не пойдет!

Никто читать не будет!

Только его не услыхали – мыслимо в таком-то галдеже? Один приятель похвалу в газету написал, другой знакомому редактору позвонил, и пропечатали сочинение в толстом-претолстом журнале – в трех номерах с продолжением, а вскоре и отдельная книжка вышла. Дошла она до Таежного Края, попала людям в руки, и полетели оттуда писателю письма – все до единого сердитые и ругательные. Сидит он, читает – правильно вроде, да уж больно досадно. А тут еще Дотошная Душа из шишки высунулся, масла в огонь подлил:

– Говорил я – мура, говорил – не пойдет!

Услыхал писатель эти слова, схватил шишку и отдал жене, а та ее сразу в самовар сунула. И сгорел муравей за правду… Вот тебе, внучек, и ответ на геенну огненную, – заключила бабка Дарья свою не то сказку, не то быль.

Мне стало очень жалко беднягу-муравья, и было не ясно, сбылось ли его пророчество, и как же кончилось дело с книгой.

– С книгой-то? – переспросила бабка Дарья. – С ней все кончилось как надо: пошла она, вовсю пошла, на макулатуру – по двадцать килограммов за талон! Муравья, конечно, жалко, только ведь он сам виноват, но виноват не как грешник, а как праведник – за крамолу свою: не лезь бороться не в своей весовой категории. Это по Писанию только Давид Голиафу накостылял, а по житейскому-то опыту такие замахи – от Лукавого, и всякая крамола – правая она или неправая – есть крамола, беспощадно и повсеместно выжигаемая. Муравей же в гордыне своей хотел всех умней быть, потому и погорел…

И вот сейчас, через много лет, вспомнил я эту сказочку и решил, что муравей Дотошная Душа все-таки был не критиком, а читателем, несколько неосмотрительно высказавшим свое основанное на знании предмета мнение не в том месте и не тому человеку!

А теперь давайте-ка оставим в покое «Сосновую шишку» и вернемся к нашему творению, именуемому «Карьерой Отпетова», о котором стоит сказать еще несколько слов, прежде чем окончательно отдать его на суд Издателя.

Если бы это произведение было покороче или бы его удалось спрессовать до журнального варианта, оно, пожалуй бы, подошло под рубрику «Их нравы», и, хотя не совсем ясно, в какой среде протекает действие сего романа, видно невооруженным глазом, что происходит все это в лагере нашего идеологического противника, но противника тайного, скрытого, противника, борьба с которым давно уже приняла столь символические, умиротворенные формы, что самого этого противника ныне правильнее было бы называть не идеологическим противником, а идеологическим соперником, а еще точнее – мировоззренческим оппонентом…

Уже сейчас можно предвидеть, как некто, имеющий право спрашивать, дойдя до конца романа и не найдя окончательных свидетельств искоренения пороков, спросит: – «а где же результаты борьбы, где ясность мысли, где выводы? «– и потребует дать готовые рецепты лекарств, гарантирующих безусловное излечение описанной болезни. Предваряя его, мы можем задать контрвопрос: – А если названная болезнь неизлечима? Или человечество пока на нашло достаточно действенных средств борьбы с ней – мы вон даже еще с такой простой болезнью как рак справиться не умеем… А вообще-то в жизни нам все ли ясно? Величайшие ученые, мыслители первой величины – и те, сталкиваясь с подобными делами, только руками разводят, а что уж говорить о писателе, который далеко-таки не пророк и тем более – не Господь Бог, чтобы давать на всё исчерпывающие ответы. Для него всего главнее – заставить людей думать, размышлять и еще, пожалуй, научить, где искать ответ, как пользоваться накоплениями человеческого гения – также, например, как учат школьников находить нужные данные в математических таблицах, а семинаристов – нужное место в Библии… Не помнить все – это невозможно, а уметь извлечь необходимую мысль; не держать в голове все формулы, а знать, что они существуют, и уметь вывести любую из них.

Есть, конечно, люди, для которых совершенно не обязательно предварительное знание конкретного вопроса – они и сами могут находить на него ответ, но для этого нужна большая широта мысли, нужны обширные знания о предмете, которым занимаешься. Ну, скажем, такие люди, как академик Будкер, возглавлявший до последнего своего часу Институт ядерной физики в Новосибирске, – тот самый Будкер, который, в отличие от многих других разных руководителей, любил сталкивать лбами только элементарные частицы, что шло, как мы знаем, на пользу всему человечеству. Так вот, он мог себе позволить за утренней чашкой кофе, что выпивалась под анекдоты и последние новости ежедневно в 11–00 за огромным круглым столом, именуемым в Институте «Ускорителем идей», вдруг заявить своим сподвижникам-ученикам: «Я вот тут новую формулу вывел?.. «. И, подойдя к висящей рядом на стене школьной доске (почему ее называют школьной – ею и все академики пользуются?), постукивая мелком, явил миру свое открытие. И когда кто-то из присутствующих, извинившись, в свою очередь позволил себе заметить, что такая формула, между прочим, уже давно существует и найти ее можно там-то и там-то, Будкер изумился и сказал: – «А я не знал, что такая формула есть, и потому взял и вывел…». Ему было быстрее вывести, чем искать. Но будкеров на земле – кот наплакал, и, вследствие этого, рядовому человечеству все еще настоятельно необходимы самые простые учителя, к которым можно без натяжки причислить и писателей, памятуя при этом, что случаются в мире и другие учителя, обучающие людей наукам ложным и делам неправедным, и посему ученики тоже не должны уши развешивать…