— Ну, в общем-то, я с тобой согласен, — не хотел сразу сдаваться Владик.

— Не в общем, а все так и есть, — обрезал его Володя. — Ты вот прочитал книжки про пчел, а я, помимо них, читал «Хрестоматию марксизма для юношества». И не только тебе — всем советую прочитать. Не оторвешься!

Потом, видимо, желая смягчить удар, нанесенный Владику, Володя сказал великодушно:

— Но ты, в общем-то, не тушуйся: и поумнее нас с тобой люди были заворожены жизнью пчел. Вот я вам зачитаю сейчас цитатку.

Он, очевидно, полистал книжку. И вот снова течет его ровная речь:

— «Известно, например, что египтяне видели в пчелином гнезде государство, руководимое пчелой-фараоном, который окружен свитой слуг. Он наблюдает с высоты своего воскового трона, как караваны пчел-рабов складывают к его ногам сладкие дары. Вслед за египтянами Платон, а после него Аристотель в „Истории животных“, считали пчелиную семью рабовладельческим обществом, которым правят аристократы-трутни»… Даже спустя полторы тысячи лет семью пчел считали монархией. Вот что, например, писал великий английский драматург Шекспир:

Володя захлопнул книжку. Длилось долгое молчание.

Потом снова раздался Володин голос:

— А насчет того, что о пчелах все уже изучено и нового не откроешь, — это неправда. Вот не так давно нашли метод дрессировки пчел для опыления клевера. Это очень увеличивает урожай семян. Или, например, лечение пчелиным ядом, маточным молоком от многих болезней. И это, конечно, не все. Будет открыто еще много нового…

Мы с Лерой и Борей давно уже сидели на траве подле грядки с капустой, обняв колени. Рыжие лесные муравьи продолжали бесстрашно атаковать гусениц, но оба мальчика перестали обращать на них внимание и зачарованно слушали этот неожиданный доклад.

— Ну и голова, — вздохнул завистливо Лера.

А я радовался тому, что наши труды по ловле пчелиного роя не пропали даром. Вон какой толчок они дали ребячьей мысли…

На следующую весну мы пересадили пчел в новый самодельный улей на двенадцать рамок. За лето юннаты получили от улья три новые семьи. Теперь у нас прибавились три стеклянных улья: на шесть рамок, на две рамки и улей-малютка — на полрамки. На уроках зоологии, при изучении медоносной пчелы, мы начинаем с лабораторной работы: «Наружное строение рабочей пчелы». Наблюдаем жизнь пчел в улье через его стеклянные стенки, изучаем разведение пчел…

Позорный конец Витьки Семенищева, когда-то грозно именуемого «Черной маской», отрезал, как ножом, налеты на наш сад. Однако время шло, и мы стали примечать: нет-нет, да кто-то и оторвет доску в заборе или протопчет в траве тропинку к отяжеленной спелыми плодами яблоньке.

Правда, вахта, которую несла техслужащая тетя Миля, помогала защите сада. Но воришки изучили ее «расписание» и ухитрялись побывать в саду в ее отсутствие.

Тогда тетя Миля пошла на хитрость: она оставляла вместо себя соломенную куклу.

Как-то захожу на участок и вижу: все в порядке — наша сторожиха на караульной вышке. Я ее хотел отправить домой — окликнул, а она не отвечает. Подошел ближе и понял: да это же чучело! И до чего тетя Миля хитра! Нарядила его в кофту, юбку и повязала платком. А на месте лица — крупный портрет, очевидно, с обложки «Огонька». Я даже засмеялся. Однако решил проверить — отошел на другой конец сада, оглянулся. Точь-в-точь сидит тетя Миля, и даже похоже, что вяжет чулок: шевелится на ветру беленькая тряпочка, которую держит в руках кукла. Не успел я сделать и нескольких шагов, как возле меня появились юннаты. Они весело разговаривали и смеялись, показывая мне руками на «тетю Милю».

— Мы с ней поздоровались, а она молчит, — сказал Коля.

— Смотрим, а тут манекен, как в витрине универмага, — сострил Володя, и опять все засмеялись.

— Чистая работа, ничего не скажешь, — в тон ребятам отозвался я.

— Как бы от этой чистой работы у нас в саду чисто не стало, — опять сострил Володя.

И вышло так, что слова его оказались пророческими: воришки раскусили секрет тети Мили.

Юннаты всполошились. Володя Шавкунов был срочно мобилизован на сооружение новой металлической кобры; не забыли и о футбольной камере с милицейским свистком.

Затея, конечно, оказалась наивной: наши изобретения были еще свежи в памяти окрестных сорванцов. Кто-то заикнулся о рыболовных крючках, но Володя теперь сам отверг эту мысль.

Надо было что-то срочно придумывать. После долгих разговоров и разных предложений сошлись на одном: достать собаку. Пусть она днем и ночью караулит сад в помощь нашим сторожам — и живым, и неодушевленным.

Решили, что каждый юннат будет разыскивать собаку, не теряя времени.

На другой день школьный двор огласился разноголосым собачьим лаем. Шестнадцать псов всех мастей и возрастов, больших и маленьких, держали ребята на веревочках, выстроившись по кругу. Когда комиссия во главе со старостой обходила круг, выбирая лучшую, каждый держатель собаки наперебой расхваливал свою, уверяя, что она самая храбрая и самая бдительная. Однако большинство собак почему-то боязливо жалось к ногам хозяев или с жалобным визгом виляло хвостиком.

Комиссия забраковала всех.

К нашему счастью, через день на участок пришел землекоп, прокладывавший по соседству со школой траншею для водопровода, и привел громадного, похожего на волка, пса. У пса был крупный лоб и торчащие уши.

— Я видел ваш собачий парад и все понял, — сказал весело землекоп. — Пожалуйста, купите у меня собаку.

Пес держался гордо, смотрел на нас умными глазами. Он не разрешал подходить к хозяину, злобно рычал, показывая крупные белые зубы, и кидался на нас.

— Вот это собачка! — воскликнул Володя и даже присвистнул.

— Такая покараулит! Волкодав, наверно! — зашумели юннаты.

Мы спросили у хозяина, сколько она стоит.

Он назвал цену.

Может быть, это было и не дорого, но у нас таких денег не оказалось и мы стали просить хозяина продать дешевле. Долго шел торг, но потом хозяин собаки согласился уступить, и мы ему отдали все деньги, вырученные весной с участка за продажу яблонек и смородинных кустов.

Он пересчитал деньги, увел собаку на участок, привязал ее к колу и, погрозив ей пальцем, сказал:

— Якши!

Потом обернулся к нам и объявил:

— Звать — Тунгус. Если сбежит, приходите ко мне, — и назвал свой адрес.

Так появился у нас Тунгус.

Он не подпускал к себе ребят, злобно кидаясь на них, и часто тоскливо выл. Он так сильно тосковал по хозяину, что даже не притрагивался к пище.

Тетя Миля первая отыскала дорогу к его сердцу. Тунгус брал от нее корм, лизал ей руки, а она его гладила и приговаривала:

— Якши, Тунгус, якши.

Не раз пес убегал к хозяину, но тот его приводил обратно и наказывал, чтобы он не убегал.

Шло время, и Тунгус привык к юннатам, стал с ними играть. Они его водили на реку и купались вместе, что для Тунгуса было большим удовольствием. Они окружили его заботой: построили ему хорошую конуру, кормили и поили, чесали, прогуливались с ним.

Посоветовавшись с юннатами, я стал руководить обучением Тунгуса сторожевой службе.

Тунгус быстро понимал, что мы от него требовали. Правильнее будет сказать, что у Тунгуса быстро развивались и закреплялись условные рефлексы.

Вот как мы их вырабатывали.

Воришки чаще всего нападали на нас со стороны длинного забора. Несколько дрессировщиков забирались за этот забор и начинали легонько стучать по нему палками. Другие брали Тунгуса и, натравливая его на стук, бросались с ним к забору. Если он злобно лаял и рвался к мнимым ворам, то получал лакомство. А если нет, то все начиналось сначала. Когда рефлекс закрепился, мы его усложнили. Само собой понятно, что воры не просто будут стучать по забору, но и полезут через него. Поэтому от стука мы перешли к возне и осторожному отдиранию досок. Когда и этот рефлекс закрепился, перешли на заглядывание через забор, на шепот.