Теперь все разговоры у ребят вращались вокруг наших ульев. Действительно, прилетят ли в них пчелы?

Погода стояла знойная. Приближался сенокос. Дальше оставлять ульи было нельзя: их могли заметить косцы. У меня заболела нога, ребята стали уговаривать меня не ходить с ними. Сначала я согласился и засыпал пчеловодов разными советами, но червяк сомнения не давал мне покоя всю ночь. Как и что у них выйдет? Для них это дело новое, опыта нет — много азарта, мало выдержки. А вдруг несчастье? Будут снимать улей с елки, уронят, пчелы вылетят, нападут на ребят и зажалят их насмерть, ведь такие случаи бывали…

И когда ранним утром Володя с Колей пришли на опытный участок, я сидел уже на лавочке и поджидал их. Володя не утерпел и сказал огорченно:

— Не доверяете? Сомневаетесь?

Как ему хотелось самостоятельности! А тут…

Когда мы подходили к месту, где были оставлены ловчие ульи, солнце поднялось высоко. Становилось жарко, хотелось пить и отдохнуть под тенью раскидистой ивы. У меня ныла нога. Ели были хорошо видны, до них оставалось не больше километра… Нетерпение овладело юными пчеловодами. Ноги сами несли их к заветным елям. Вот они уже далеко убежали от меня, мчатся наперегонки, вот почти поравнялись с елями, остановились… Проходит минута, другая, и я вижу, как полетели в воздух кепка и тюбетейка. Коля обернулся и кинулся ко мне, остановился в нерешительности, снова побежал к ульям. Вот они с Володей о чем-то посовещались, и Володя стал передавать мне по морской азбуке:

— Вижу, есть.

Я помахал шляпой в ответ:

— Принял.

Ребятами овладела радость. Они прыгали, бегали, плясали, боролись.

Торопиться было некуда. Я еще раз помахал шляпой:

— Терплю бедствие, — сел и стал перебинтовывать больную ногу.

А когда подошел к ним, мы определили, что в один наш ловчий улей сел рой. Видно было, как пчелки летали из густой еловой кроны туда и обратно по своей воздушной дороге.

Весь день мы провели в лугах: ждали вечера, когда в улей должна была слететься вся крылатая армия пчел-сборщиц.

Цвели травы, воздух был напоен ароматом. Хотелось дышать и дышать этим чудесным живительным воздухом, унести его с собой в город.

На необъятном лугу пусто, здесь только мы трое. Все здесь молодо, в полной силе цветения, свежо, нетронуто…

Когда солнце склонилось к закату, мы решили собираться домой. Уложили все наши вещи и сняли тот улей, который был пуст. Потом вырубили две палки для носилок. Пчелки все еще летели и летели со взятком к улью. Мы терпеливо ждали, когда лёт прекратится.

— Может, это самые активные? — предположил Володя.

— А может, наоборот, отстающие? — рассмеялся Коля.

Ждать больше не хотелось. Мальчики надели на голову пчеловодные сетки, взяли веревку и полезли на елку.

— Слушайте, ребята, уговор, — сказал я. — Без паники, осторожно! Если кого ужалят, то — терпеть! Но до десяти раз не допускать, а в лицо — не больше пяти раз. Если больше, сразу же кончать — бросать и спасаться! Ясно?

Решено было, что, забравшись на елку, ребята сначала прикроют летки сеточками, чтобы пчелы из улья не вылетали. Потом привяжут улей веревкой и будут спускать его вниз. Здесь я его должен принять и поставить на землю.

Я стоял под елкой и смотрел вверх. Скоро оба верхолаза скрылись в зелени веток. Слышно, как они переговариваются на елке.

— Закрыл лётки? — это голос Володи.

— Закрыл.

— На, бери веревку и под дно в двух местах подвязывай. Я буду наготове. Как скажешь «тяни», я потяну вверх.

Прошло некоторое время. Слышу:

— Тяни легонько.

— Есть тянуть легонько.

— Ох! Черт возьми! — вырвалось у Володи.

Я с опаской подумал: «Начинается атака».

— Крепись! — приглушенно говорит Коля.

— Как дела? — кричу я ребятам.

— Терпим бедствие, но не сдаемся! Все в порядке, — отвечают два голоса.

— Сетку сучком с головы сдернуло, как быть? — слышу Володин вопрос.

— Слезай без сетки! Торопись! Я один спущу! — сказал Коля.

И на меня упала пчеловодная сетка, а потом спрыгнул на землю и ее хозяин.

— Ну, сколько укусов? — спросил я.

— Два, — махнул рукой Володя.

— Это тебя «активные» или «неуспевающие»? — пошутил я.

— А кто их знает! — засмеялся Володя. — А, в общем, жалят подходяще. Особенно в нос. Чуть с елки не упал.

— Принимать! — раздалось сверху.

Мы подняли головы и увидели раскачивающийся на веревке улей. Около него кружилось несколько пчелок.

Я бросился к улью, взял его и поставил на землю. Три пчелы кружились около меня, силясь ужалить. Двух я успел прихлопнуть, а одна все-таки впилась в щеку. Скоро слез с елки Коля.

— Ну, как? — спросил я.

— Три штуки! В руку! — сказал он гордо.

— Это ты легко отделался, — засмеялись мы с Володей.

Изжаленные пчелами, но счастливые удачей, шагали мы в город. Была безоблачная белая ночь… К утру дошли до Филейки и сели в автобус. Кондукторша — молодая приветливая девушка — осмотрела нас и, указав на Володю сокрушенно сказала:

— Видать, главный пчеловод?

Действительно, у Володи был видок! Нос так распух, что нависал на верхнюю губу; да и она была под стать носу и нависала на нижнюю. Вместо глаз — маленькие щелочки. Глядя на него, я улыбался и в то же время ругал себя за то, что забыл захватить приготовленную пробирку с содой. Сода — прекрасное средство от укусов пчел.

— Ты, Володя, подари мне на память фотографию, — шутил его приятель.

В автобусе вспыхнул смех. Какой-то толстый дядька выкрикивал:

— Фото с него послать на конкурс, в «Огонек», или, еще лучше, в «Журнал мод»!

— Как говорят французы, чтобы быть красивым, надо страдать, — ехидно сказала разряженная дама.

Старичок в оловянных очках сердито покосился на нее и сказал Володе успокоительно:

— Ничего, это на пользу: пчеловоды ревматизмом никогда не болеют.

— Тоже мне, пчеловоды, — пренебрежительно бросил молодой человек с черненькими усиками.

И тут Володя не выдержал, потянулся к улью рукой и — на глазах у всех — сорвал сеточки с летков. В автобусе начался переполох. Дама, цитировавшая французов, взвизгнула и начала прятаться между сиденьями. Но не сумев этого сделать из-за непомерной полноты, закричала:.

— Кондуктор! Останови автобус!

Старичок в оловянных очках засмеялся:

— Ишь ты, как раскудахталась!

— Безобразие! Куда смотрит милиция?! — завизжала она.

Я понял, что дело принимает неприятный оборот, и сказал спокойно:

— Зря волнуетесь, гражданочка. Летки-то мальчик открыл у пустого улья.

Автобус загрохотал от смеха. Многим стало стыдно за свой страх. А пижон с усиками и в кепке-«лондонке» боком-боком начал пробираться поближе к выходу.

Вытирая с глаз слезы, старик сказал сквозь смех:

— Ну и ловко ты, паря, их всех припугнул!

— А ты разве не испугался? — спросил старика толстый мужчина.

— Нет. Не испугался. Это только молодые опухают от пчел. А я к жужжанию привык. Пятьдесят лет моя старуха: жужжит и жалит…

Все опять громко засмеялись.

Так мы доехали до Театральной площади и по улице Энгельса направились в школу. Чтобы пчелы утихли, улей поставили в погреб.

Желая развеселить ребят, я на прощание рассказал им историю о хитром попе:

— Было это давно. У попа жил парень в работниках. Наступил праздник, поп отпустил его погулять в деревню. А в ту пору на гуляньях часто дрались. Работник подошел к попу: «Благослови меня, батюшка, от лихого человека». Поп благословил его, да и говорит: «Ты, Ванюшка, сходи-ка в сад, к улью, подставь руки пчелкам — пусть покусают. Понадежнее будет». Парень так и сделал. Руки у него сильно распухли, кулачищи — во какие стали: кувалды! Пошел он на гулянку. А его супротивники посмотрят на кулаки, и в сторонку. Так и ушел непобитым.

Шутя и смеясь, мы расходились по домам; рты ребят раздирала зевота: еще бы! — они ведь не спали всю ночь. Мы расстались, чтобы встретиться вечером и пересадить наших пчел в остекленный улей.