Тогда Смерть назвала его совершенством. Холодным совершенством.

Он днями и ночами думал, что же заставило Жнеца Смерти остаться с ним, наблюдать за его жизнью, быть рядом, заключить сделку, в конце концов!

Хочу увидеть тебя другим. Хочу увидеть, какие чувства и эмоции ты на самом деле скрываешь под этой каменной маской. Хочу видеть тебя живым, порывистым, импульсивным, не задумывающимся над каждым своим решением. Не взвешивающим каждый свой шаг. Действующим под влиянием чувств и порывом эмоций. Горячим. Страстным. Человеком, Син…

Он помнил эти его слова, но ему все казалось, что за ними есть какой-то другой смысл. Что-то совершенно иное… И все чаще он задумывался над тем, каким же был Айлин в прошлой жизни. Как его звали, кем он был, как жил, когда он жил… Эти вопросы терзали его днем и ночью, а сердце то ли оттаивало, то ли, наоборот, леденело еще больше. Что с ним творится, что происходит и как жить дальше, он не представлял. В груди то снова образовывалась сосущая пустота, как у человека, не нашедшего себе применения в жизни, прожившего уже много лет, но так и не постигнувшего ни ее цели, ни смысла, ни прелестей, то вдруг расцветали жалящие, но такие прекрасные в своей живости и яркости чувства. Это случалось в основном тогда, когда он вспоминал ту ночь… Ночь в объятиях солнца, которое он так легкомысленно упустил. Тогда его одолевали сомнение, сожаление, ярость на собственную глупость, презрение к самому себе, чувство отвращения и нескончаемая злость на свое слабоволие. Он вспоминал слова Айлина вновь и вновь…

Ты трус, разве нет? Ты боишься. Скажи мне, что ты просто боишься пустить незнакомые чувства в свое сердце и душу, боишься потерять над собой железный контроль. Но лучше не сдерживать своих эмоций и быть счастливым, чем являться ходячей железкой с камнем вместо сердца.

Я имел в виду, что ты должен дать себе шанс. Себе, Син, а не Рэму или Лойту. Это в первую очередь касается тебя. Ты даже не позволил цветку, который только-только дал ростки, распуститься. Ты раздавил его, уничтожив в зародыше.

Обманывая себя, долго не проживешь. Ты прячешь свои истинные чувства, а это и есть то самое лицемерие, которое ты так ненавидишь. Ты фальшивый, поддельный. Внутри же — пустой. Есть только красивый фасад особняка, радующий глаз, внутри же глухо и темно, на потолках паутина, и пыль покрывает пол толстым слоем. Ты лжешь самому себе, лицемеришь с самим собой. И отказываясь признавать этот факт всю свою жизнь, ты еще больше погрязаешь в паутине этой лжи. И именно поэтому тебе так плохо, ты так холоден и так пусто на душе. Как странно, что она у тебя все еще есть.

Трус. Трус. Трус. Лицемер.

Эти слова отбойным молотком стучали в висках, эхом отдаваясь в сознании. У него не хватало, не было сил признать, что он просто-напросто влюблен впервые в жизни… Он боялся признаться самому себе, впустить в своё сердце новые чувства, он хотел, но никак не мог сдвинуться с мертвой точки и сделать, наконец, этот последний решающий шаг… И вот теперь уже поздно решаться. Остается лишь сожалеть. А сожаление — самая горькая и отвратительная вещь на свете. И он вкусил его сполна…

Каждый день вспоминая, отчаянно желая, но не в силах вернуть все назад. Тот сон, похожий на явь и в то же время бред, сотни раз прокручивался в его сознании, заставляя лишь еще больше сожалеть и беситься. Он был готов, он наконец созрел, он жаждал произнести те слова, которые воплощали в себе смысл жизни, но…

Поздно. И одно это слово перечеркнуло раз и навсегда всю его бессмысленную, неудавшуюся жизнь.

Где же ты, Солнце?

Почему так получилось, что из всех я полюбил именно тебя? Ты дух, призрак, ну так почему же ты оказался живее всех живых? Ты не прятался за маской, не лицемерил, не пытался мне понравиться, в твоих глазах отражается ледяная бездна, но почему-то я вижу там огонь твоей горячей души. Прошу тебя, вернись ко мне, моя дорогая Смерть… В любом случае я ведь знаю способ с тобой встретиться вновь, ведь ты самое дорогое существо, которое я хотел бы увидеть… ты ведь придешь меня забрать?

А где-то в предрассветном мраке, в полутьме-полусвете, сидя на горсти своих воспоминаний, упиваясь собственной беспомощностью и отчаянием, охватившим все его несчастное существо, пребывал в небытии грустный и молчаливый Жнец. Когда-то грозный Жнец, создатель смерти, а теперь всего лишь несчастный ангел, роняющий слезы на грешную землю. Тихий и задумчивый, он все время вспоминал свое прошлое. Вспоминал Лиэта, вспоминал Айлина и пытался в воспоминаниях найти свое вечное утешение, ибо уже никогда ему не суждено было испробовать счастья. Единственный шанс, который он так не желал упускать, — шанс снова стать живым, любить и быть любимым… Все рухнуло в одночасье, и однако же он снова нес в своем сердце горячие искры неугасимой любви к смертному. Он был обманут, несчастен и обречен с самого начала… Но, вспоминая ту ночь в объятиях любимого, он снова мог жить в своих мыслях и мечтах, единственное, что он мог сделать здесь… в вечности, в небытии, в забвении, где нет плоти и пороков, нет любви, нет тепла, нет ничего…

Как так получилось, Син?

Как так могло произойти, что после стольких лет я снова полюбил? Я ведь уже не тот мальчишка, верящий во все прекрасное. Став Жнецом, я потерял способность чувствовать, осталось только наблюдать. Наблюдать за людьми, их поступками, чувствами, порывами, слабостями, за их смертью.

Не знаю, что меня тогда зацепило в тебе, наверно, все же твои глаза. Золотые глаза, которые были холоднее пламени Бездны. Как можно жить мертвым? Ты был так мне интересен, Син. Ты так холоден снаружи и так бесчувственен внутри. Но, когда тебя настигает ярость, ты становишься таким живым, неудержимое пламя вырывается из глубин твоей души. Оно способно смести любого, кто станет на твоем пути. Мой любимый Лорд Каменное Сердце, не знаю, радоваться мне или нет, что это пламя настигло и меня. Я так хотел снова стать человеком, снова быть живым, только я забыл, что люди чувствуют не только счастье в любви, но и невероятную боль. Син, мне так больно и так сладко…

Лишь спасибо… я могу тебе сказать.

— Спасибо… — прошелестело в ночной тиши, принесенное тихим ветерком, всколыхнуло занавески на окне и, ворвавшись внутрь, дыхнуло в лицо печальному лорду Синдариллу.

Себастьян резко вскинул голову. Ему послышалось? Это, наверное, просто последний ропот опадающих листьев ноября… Или его собственные галлюцинации.

Но голос Айлина был таким живым, таким родным и близким, что ему показалось, будто он может впитать его в себя, вдохнуть и окунуться в него…

Син стиснул зубы и сжал кулаки, сидя в кресле, прямой и напряженный.

Он сходит с ума.

========== Королевский герольд ==========

Иногда ему казалось, что Айлин стоит за его спиной. В особо тоскливые моменты Себастьян даже чувствовал на своем плече его руку. Он хотел обернуться, схватить, прижать, но только бессильно сжимал кулаки, понимая, что все эти ощущения — лишь плод его воображения. Он точно медленно, но верно сходил с ума, и это помутнение рассудка было неизбежно. Все чаще его спутником на ночь становилась бутылка виски или вина, и, держа в руках бокал с искристой жидкостью, Син думал с тихой горечью, что вся его жизнь — сплошная ошибка. Какая горькая ирония… Прожить тридцать два года, быть словно завернутым в кокон, ощущая все как через вату, и наконец ожить на один краткий миг… Словно ему решили дать почувствовать, каково это, как это может быть — жить, дыша полной грудью, чувствовать всем сердцем и видеть душой. А потом так безжалостно отобрали эту прелесть, эту радость, выпив душу до дна и оставив лишь тоскливую опустошенность, беспомощность и слабость.