— А я за тобой, боялась, что проспишь, — говорит Силантьева.

— А я за тобой, ты ведь любишь на заре понежиться, — отвечает Стрижева.

Запели подружки, в обнимку пошли на свое дело. И опять у них две позиции, обе равные. И все вот так день за днем, неделя за неделей. А из города на задорную работу фабрики глядят. Моторы машин на болоте будто в лад говорят:

Горячо летом на болоте поработали, значит фабрикам на всю зиму силу дали. Болото тысячи машин оживит, все колеса заставит вертеться.

От торфяного-то кирпича по стальным жилам побежит тепло в родные края и за сотни верст, а может быть, и за тысячи.

От торфяного кирпича по прямым проводам хлынет солнечное сияние во все места, где люди живут, где они работают.

Торфяной кирпич рядом с обжигным железняком плотно ляжет в фундамент большого нового строительства.

…Ночь туманами клубится. Уж осень вот-вот бросит расписанные салфетки под березками. Зябко Андронычу. Пошел вдоль карьера у Ракитников, чтобы разогреться. Идет да мурлычет сам себе:

— В саду ягода малина…

Сам думает: «Эва, сколько нынче бригада Силантьевой промыла!» А из-за кустов — Стрижева со своими девушками. Замолк Андроныч, притаился, а те ходят, проверяют, сколько у Силантьевой сработано, не отстала ли она, но помощи попросить стыдится. Тогда помочь ей надо. Догадался Проныч, улыбнулся, постоял, да как гаркнет:

— Зачем здесь в неурочный час, чьи сережки ищете? — и вышел к ним.

— Прон Андроныч, мы след Огневичка-Мохыча ищем, глядим, не закуривает ли?

— Ну, пока я здесь хозяин, у меня много-то не накурит. Я же сказал вам: его след за Вороньей ягодой.

Подался он к Вороньей ягоде, бредет вдоль канавы. Видит: и здесь кто-то участок Стрижевой контролирует, мол, не отстала ли от нас, а подмоги попросить считает за стыд. В таком случае помочь надо. Вышагнул он навстречу.

— Это что за люди в неурочный час и зачем вы здесь?

А это Силантьева неугомонная с подругами.

— Прон Андроныч, мы заплутались, тропинку Огневичка-Мохыча ищем, лето проходит, а так и не нашли, — жалуется Силантьева.

— Ах вы, ягода морошка, какой же вам еще тропы? Вы же по ней целое лето ходите? Я же сказал вам давно: главная его тропа у Ракитников.

Убрались девчата с болота. Убедились: кажется, ни та, ни другая бригада не отстают, обе вместе идут.

Так-то и лето минуло. По осени большой итог стали подводить. И та и другая сторона при большой чести. И другие бригады с немалыми успехами. Обеих поровну чествовали — и Стрижеву и Силантьеву.

На прощальном-то вечеру в клубе, под электрическими лампами, деду Прону Андронычу прямо беда, хоть целый район зови себе в помощники за богатый стол, сразу тысяча рук протянулась к нему со стакашками:

— Прон Андроныч, за богатый пласт!

— Прон Андроныч, за хороший подсказ.

— Андроныч, за огневиков след!

— Чего же ты Огневичка сюда не позвал?

Каждая просит, чтобы Андроныч пропустил ее стакашек. Андронычу, если все стакашки пропустить, одному до того торфяного сезона не управиться, а что хуже всего — после пира угодить в горелую яму, в гости к Огневичку-Мохычу.

Он бы и рад всех уважить, да уваженья недостает. Но выход нашел.

— Сливайте, — смеется, — в посудину, завтра я Огневичка угощу, да и сам опохмелюсь вместе с ним. Кстати, новые пласты у него выведаю на будущую весну.

Стрижеву-то той осенью учиться послали в торфяной техникум. Зима в белой шубе ходит по городу. Мороз трещит.

Льется яркий свет из окон фабрики. Думает Стрижева: «И моя доля в этом есть!»

Входит она в просторную залу, светло, тепло, над каждым столом солнышко. Думает Стрижева: «И моя доля в этом есть!»

А по проводам за сотни верст с ГЭС течет, течет живая сила, гудят заводы, гудят фабрики, молоты тысячепудовые падают на наковальни, брызжет с наковален красная рябина. Крутятся веретена, стучат челноки, разливается белая река полотен, загораются краше живых цветов расписные узоры на тканях.

Будто вся земля поет в этот трудовой час.

В земле это солнце лежало, а теперь в городах и селах засияло, во все концы прибежало. Трудовые руки это солнце из земли подняли.

Банкаброш — сложная машина, с помощью которой вырабатывается ровница — тонкая ровная ленточка с небольшим числом кручений.

Бороды — ткацкий пух.

Буса — большая долбленая лодка.

Бельник — луг, поляна, где в старину, обычно летом, отбеливали ткани.

Бердо — ткацкий прибор. На современных ткацких станках представляет собой ряд железных зубьев, концами зажатых между двумя парами деревянных планок. В бердо продеваются нити.

Бученье — выварка ткацких изделий в щелоках из щадрика или в обычной золе.

Верстак — длинный узкий стол в набойной (в старину в небольшом сарае), на котором производилось печатание ситцев путем обмакивания манера (доски с выпуклыми узорами) в растворенную краску.

Воробы — колесо для размотки пряжи.

Господская талька — или сороковка — состояла из 10 пасьм при двух грудках, а в грудке 40 ниток, каждая такая пасьма длиной 320 аршин, а вся талька — 3200 аршин.

Голбец — дощатая лежанка вдоль печи в крестьянской избе.

Грена — яйца шелковичного червя, откладываемые шелковичной бабочкой, из которых выращиваются новые червячки — тутовые шелкопряды.

Давальцы — посредники из богатых крестьян, купцы, торговцы, перекупщики, раздававшие ткачам пряжу для переработки на дому в холст, полотно, миткаль и т. д.

Дачка — выплата денег за полмесяца или за месяц.

Камка — шелковая китайская ткань с разводами.

Колоброд — большое деревянное колесо, на которое надевается приводная струна, соединяющая колесо с веретеном.

Колорист — высококвалифицированный мастер по составлению краски и крашению тканей.

Комус — киргизский музыкальный инструмент, трехструнная балалайка.

Крашенина — однотонная цветная материя (алая, синяя, кубовая), которая при ручном ткачестве и набойке получалась при окраске готовой ткани.

Крестьянская талька — или шестидесятка, или же полуторка — состояла из десяти отдельных пасьм, каждая пасьма из двух грудок, а каждая грудка из 60 нитей. В каждой пасьме было обычно 480 аршин, а во всей тальке — 4800 аршин.

Куфта — большой моток пряжи, в который входит десять талек.

Манер — набойная доска, изготовленная резчиком или набойщиком из прочного, обычно из грушевого или пальмового, дерева с вырезанным на «ей рисунком — узором.

Миткаль — сорт хлопчатобумажной ткани, из которой приготавливается ситец путем нанесения на отбельную ткань узора или рисунка.

Мотовило — колесо.

Мочка (иногда мычка) — мягко расчесанный лен, приготовленный для прядения.

Мытилка — фабричное помещение на берегу реки, обычно деревянное, построенное на сваях, где промывались ткани.

Набивать — набивать ситец — значит печатать краскою по миткалю. В старину это делалось таким образом: вырезанный на дереве рисунок покрывался краской и накладывался на миткаль. При этом по манеру постукивали деревянным молотком или же просто кулаком.