У старухи без белой-то бересточки все проворство, расторопность пропали. Береста-то у Степана.

Постой, вот я тебе сейчас! — машет она кулаком туда, сама не знает, куда.

Пока она вялый свой язык переваливает с боку на бок, за это время деревня сгорит. А Степан — к себе домой.

На часы глянул Степан, сверил, и вышло, что был-то он в полону у Дремовны не больше часу, а показалось ему за годы. Затопил Степан печь, бросил бересту под загнетку. Три дня, три ночи белый дым над трубой курился.

Лежит Степан, думает, ругает злую старуху. Что камень лежачий, что пень стоячий, что она — одна им цена.

Как вспомнит Степан про Мечту да про все то, что она ему показала, так и просятся руки сами все это сделать. Веселый челнок-летунок не идет у него из ума.

Рассказал Степан о своих думах ткачам.

— Во сне что не привидится, — смеются те, — а в жизни-то будет ли это?..

Пошел он со своей мечтой к хозяину. Тот толком-то и выслушать не захотел.

Полно тебе. Знаю я цену разным выдумкам. Кабы из-за моря мастер приехал, а то что — свой-то!

Однако теперь Степан никуда не пойдет, чтобы о челноке не подумать. Ни хозяйские насмешки, ни помехи не страшны мастеру.

Старинные станки на ткацких не сравнишь с теперешними Тогда еще гоняли челнок руками. Погоняй день-деньской такого окунька, на ладонях-то мозоли вздуются!

Старается Степан, но что-то не дается сразу затея. Не унывает мастер, зайдет в ткацкую, к Силантию-ткачу. Маленький мужичок Силантий, коротенькие руки.

— Ну, Силаха, недолго тебе маяться, скоро поставлю на станок челнок-летунок, он тебе будет сам ткать, сам и сказки сказывать.

— Полно-ка тебе! Ты всегда, Степан, с какой-нибудь забавой… — смеется Сила.

— А без доброй выдумки, Сила, мастеровому жить — заживо плесневеть, без выдумки ни песню спеть, ни в деле поспеть.

Послушают ткачи Степана — им тоже его желанье любо.

— Разве плохо бы такой челнок смастерить! Полегче бы тогда стало.

Принес Степан из лесу особый корень. С утра до вечера стучит, точит. То веселехонек, песни распевает, то туча-тучей ходит по мастерской, и не подступайся к нему. Места себе не находит. И у себя трудится в челночной, и домой-то прибежит — скорей в омшаник, там у него домашний верстачок.

Товарищи его о празднике на гулянку, а он поснедает на скору руку и опять за свое дело.

День за днем, как клубок за клубком катится. И не видел, как год пролетел, а до удачи далеко. Вот сделает, наладит Степан челнок, — кажется, лучше бы нельзя, ан нет, не годится.

Случается, зайдут хозяйчики-светелочники, а другой раз и мануфактурист забредет, смеются над Степаном:

— Брось ты свой челнок-летунок. Все не натешился? Лучше дедовского челнока не выточишь.

Степану теперь и белый свет не мил.

Сколь бедняга ни маялся, но душу свою не утешил. Истомился, извелся, но все не уступает. Парня приварило к верстаку.

Родитель глянет на детище:

— Что это с тобой, Степан? Уж не от боли-чахотки ли ты такой хмурый стал?

— Да полно-ка по живом панихидить, — только и молвит сын.

Однако и самому рукодельнику обидно. Отступать от своего дела, — значит самому себе сказать: широко скроил, да узко сшил. И снова он в лес идет, новые коренья несет. Сам думает: «Уж не та ли старая неповоротливая паскудница стоит на моем пути, мешается в моем деле?»

Нет, не выходит дело, не летает челнок. Стал думать Степан: что-то он тут забыл? Говорила ему в лесу Мечта про теплоту и светлоту. Где же эта теплота? Где же эта светлота? Что же это за сердце, что скрыто в глубине?

И наконец смекнул. Положил корень в омшанике в темное корыто, пусть-де полежит, повянет в темноте. Потом положил под тяжелый груз — пусть посидит в духоте. После темной духоты поднял его на высоту-светлоту — на крышу, сушиться под солнцем.

Стал корень и прочен, и легок, и тверд, как кость. Любо его подержать в руке, брызжет белыми опилками на токарном станке. Добился ткач, славный челнок выточил на этот раз.

Но еще не все. Стал думать: где же та глубина, о которой Мечта говорила? Смекнул: железо-то ведь копают в земле, на самой глубине. Отлил Степан стальное сердечко челноку. И опять челнок — на токарный станок. Вертит, точит. А челнок, словно налим, так и норовит из рук вынырнуть. А за окошком чей-то поганый нос, словно утиный, показался и голос раздался:

— Недолго твоя мечта у тебя нагостит, так сделаю, что за семь морей улетит.

«Не Дремовна ли прибрела?»

Наконец-то удалось Степану разгадать да уладить все до последней тонкости.

И тогда-то сам с токарного станка нырнул челнок в станину. Начал челнок-летунок сам летать, за десятерых ткать, только поспевай подавай шпули.

Как тут мастеру не помолодеть, не запеть?

«Ой, спасибо тебе, Мечта, ты меня всему надоумила, силы-стойкости мне прибавила! Прилетела бы хоть на часок, поглядела бы на мой челночок».

Чтобы Степану-то не было скучно, стал челнок-летунок потешать его и товарищей ткачей небылицами, веселыми присловьями да присказками.

Вот на веселый час и завел челнок:

Каждый день челнок-летунок порадует чем-нибудь людей. Поэтому кабальному ткачу с песней да с присказкой и постылый труд полегче.

Как говорится, шила в мешке не утаишь. Мало-помалу купцы, тузы-мануфактурщики, не только свои, а и заморские, проведали, что живет в России в одном мастеровом фабричном селе челночник Степан и есть у него челнок-летунок, ткет за десятерых, а сказывает на всю мануфактуру. Купцам сказки-то не очень нужны, но челнок прибрать они рады с полным удовольствием, чтобы в карман-то свой насыпать золотых бобов погуще.

И начали купцы-плутяги один за другим славить челночника. Каких только прощалыг не побывало у Степана за год! Подбирались и немцы, и мистеры, и сэры. Да всем у Степана ответ короток. Как ни увивались, ничего не получили. Тут вот что приметно: как купец к селу подъезжает, а утиный нос тут как тут, на пути, заезжим указывает на избу Степанову, на фабрику, где он работает, да еще потихоньку что-то жужжит каждому на ухо.