— Бедный ты мой, как же усердно трудился... — с накатившей нежностью прошептала Меланья и, уложив его голову себе на колени, стала расчесывать спутавшиеся мужнины волосы.

Мысли текли тихой полноводной рекой и внезапно точно на грозный порог натолкнулись; отхлынув назад от преграды, снова бросились вперед в желании сокрушить ее.

"Почему именно я? Других жизнь трепает так, что от души их ничего не остается; такие много больше, чем я стерпела и пережила, выносят... Мало ли женщин на свете, которые терпят деспотизм и беспричинную ненависть свекрови, мало ли сирот, вдов, нищих, у которых было все и в один миг не стало ничего? Почему именно я, Господи?"

Вопрос сей томил голову ее, но ответа на него не находилось, и дар был беспомощным.

Быть может, что-то есть в ней, Меланье, такое, чего нет в других? Но что это может быть? Она не оправилась бы от потерь без сторонней помощи, она... она платила чужими жизнями за собственное спасение! Тогда, в застенках, паренек-подросток... По дороге в пущу, Имерик... Самые близкие в ночь пожара... Если бы они не заплатили своими жизнями, до или после ее спасения, жила бы она сейчас?

Единственное, что, как мнилось молодой женщине, отличало ее от множества таких же горемычных, — это бесшабашная отвага, о которой и не подозревала она до поры, а также скорость решений в печину опасности, над другим человеком нависшей. Да разве ж это те качества, за каковые Господь талантом предрекать наделяет?

И снова, как тогда в зале, перед лютующим князем, Меланья ощутила едва касавшиеся ее плеч невидимые руки, мигом снявшие гнет тяжелых мыслей. "Грех, — нашептывал внутренний голос, — сомневаться и искать причинность Божеских решений. Благодари искренне и прибудет с тобой благосклонность его".

***

Проспав несколько печин, Зоек проснулся с ясным сознанием и, едва обняв жену после разлуки, умчался — докладывать князю о проделанном. "Прости, — до хруста сжимая ее ладонь и осыпая лицо поцелуями, просил муж перед уходом, — ждут ведь отчета, а обязательство — превыше всего".

Конечно, Меланье как любой женщине обидно было слышать такие слова, однако ей хватило благоразумия не перечить и смириться с положением вещей. Понимая, что на военном совете ей не место, а на улицах, полнившимися гулящими от безделья солдат, небезопасно, она осталась ждать в корчме. "Нужно хоть нож раздобыть да носить с собою, — подумала вещунья, охватывая плечи руками, — Дар хоть и предупреждает, но все ж вооруженной спокойней будет". Свои пистолеты она оставила вчера у Стольника, и забрать их тоже не помешало бы. За этим и пошла она в штаб-квартиру, ежеколодежно прислушиваясь к дару. Еще и кое-что из снеди прихватила, подумав дальновидно, какой, должно быть, зверский голод одолевает мужа.

В одном она изначально немного заблуждалась, следуя своим представлениям и не будучи достаточно осведомленной в сути вещей: солдаты отнюдь не гуляли, а к тем, кто спешил напиться, как в последний раз, применялись строжайшие меры усмирения. Дисциплина железной рукой держала всех за горло; большая часть времени уходила на обучение войска, и постоянная муштра не оставляла даже желания на отчаянное веселье. Меланья прекрасно увидела суть своего заблуждения, и опасения, навеваемые ранее солдатами, почти бесследно рассеялись.

Когда вещунья была на полпути к корчме, все узнали то, чего боялись наиболее после поражения.

— Горград сдан!!! Горград сдан!!! — кричал во весь опор несшийся верховой. — Гореллы идут сюда!!!

— Разуверились в приходе помощи, утратили надежду на избавление... — грустно покачала головой Меланья, чувствуя, как снова заныло сердце.

Зоек отсутствовал не так уж долго; вернувшись, он молвил со строгостью:

— Спускайся вниз.

— Зачем?

— Я отряжаю с тобой три десятерика человек, чтоб сопроводили до пущи. Они ждут.

— Я тебя не оставлю, — такова была спокойная отмолвка.

— Запамятовала, что тебе я муж и ты должна повиноваться?

Меланья положила руки ему на плечи, нежно заглянула в глаза.

— Приказывай и угрожай, но я тебя не оставлю. Если бы видела впереди опасность для себя — уехала б, а так...

— Меланья... — лишившись изрядной доли строгости, протянул Зоек, сцепив руки за спиной — подальше от соблазна обнять. — Я тебя прошу, Богом молю, — уезжай отсюда, пока есть возможность. Вот-вот начнется осада, ты не знаешь, что это такое...

— Жувеч тоже, не ровна печина, захватят, — приникая к нему, прошептала молодая женщина. Она чуяла, что ежели муж обнимет, то сам никуда не отпустит.

— Можно затаиться в чаще... — Зоек опустил голову к ее волосам и, обняв-таки жену за стан да все больше забывая о строгости, которую хотел проявить, понизил голос: — Что ж мне, на руках тебя снести?..

Так и осталась Меланья в Кориване.

VI

Свечерело, и лядагчане вышли на стены — "встречать" противника. Подходящие полчища в алом свете заката казались кровавой рекой, наводнившей поля. Ветер доносил рокот голосов, топот и ржание, скрип тележных осей. Впереди шла кавалерия в желтых и синих мундирах; за конниками железным лесом возвышались копья пехотинцев; артиллерия пылила позади, чуть опережая обоз. Развевались яркие знамена с изображением гербов той или иной местности; неизменным на них оставался только двуглавый медведь в доспехе, исконный символ вождества горельского.

Потех на саврасом жеребце выехал на валы, своим присутствием надеясь укрепить в сердцах воинов боевой дух; немногочисленные представители знати да приближенные стояли тут же. Под валами беспечно выстроились хоругви конницы, среди них и Зоекова. Ясно было, что, не укрепив лагерь, гореллы не станут с ходу штурмовать крепость, бросаться под пушечный огонь. Охваченная неожиданным бесстрашием Меланья стояла по левую руку от Стольника и, не отводя взгляда, смотрела на приближающегося врага.

— Панна Меланья, — внезапно обернулся к ней князь, — не зря, сдается мне, нам вас Бог послал. Готовы ли вы предоставить дар свой в услужение и предсказывать, каковы будут последствия тех или иных действий?

— Готова, княже, — склонилась вещунья.

Гореллы остановились на изрядном расстоянии, втрое превышавшем пушечный выстрел; от кровавой реки отделились всадники с огромным белым флагом на длинном шесте.

— Не стрелять, — коротко приказал Потех, и тотчас приказание это донесено было до слуха пушкарей и хорунжих.

Депутация быстро приблизилась и, гарцуя перед князем, спросила разрешения въехать в город.

— Говорите так, — отвечал Потех.

— Вождь Эрак, великий господин земель горельских... — перечислив многочисленные титулы, посыльный продолжал: — Настоятельно рекомендует вам сдаться на его милость, ибо не хочет он еще одной бойни и кровопролития; сдадитесь — и невредимы будете, сражаясь же — истреблены.

Едва парламентер договорил, князь, нахмурившись и потемнев, скомандовал громогласно:

— Палить из всех пушек! Вот мой ответ!

Не успела депутация стремглав понестись к своим, как раздался грохот залпов многочисленных орудий, и к небу потянулись столбы пороховых дымов. Надо отдать должное войту, пану Немиру: хоть крепостью и несокрушимостью бастионов он похвастаться не мог, зато артиллерия у него была завидной, а запасы пороха — изрядными.

Развернувшись широким полумесяцем, гореллы установили шатры и принялись насыпать валы и рыть окопы, в чем им успешно помогла темнота. Но, надо признать, не только им была она в помощь, — Зоек и еще два хорунжих, заручившись разрешением князя и одобрением Меланьи, под покровом ночи отправились со своими людьми на вылазку. Точно бесы, мелькали они то тут, то там, мешая врагу всевозможно в возведении сооружений и много шума в конце концов наделав. Только к утру гореллы обнаружили несколько чудом заклепанных пушек, в том числе и пару тяжелых осадных, каковые со вбитыми в затравки гвоздями лишь на переплавку годились.