Перво-наперво четверо фронтовиков относились к навязанной спутнице по-разному. Который со снисходительностью, который с ощутимым раздражением, а Хощекий — так и вовсе с пренебрежением. Всем им Меланья мнилась поначалу обыкновенной придворной дамой — холеной, брезгливой и чопорной. Не глядели они на то, что она в мужском седле держалась на зависть многим и вооружена была — "баба есть баба!". Но когда поняли солдаты, что ожидания их не оправдаются и что Меланья не из тех, кто ноет, задает лишние вопросы, имеет свойство медлить в опасный момент и не имеет никакого представления об умении прятаться, отношение к ней кардинально изменилось. Мужчины стали оказывать вещунье почтение, равное командирскому.

— Не дурак пан Зоек, жену под стать себе выбрал. Каков он, такова, видать, и она, — поговаривали тишком между собой.

Солдаты в подробностях рассказали Меланье, как обстоят дела. Пока что Эрак стоял под стенами Горграда полными силами, предлагая горожанам выгодные условия сдачи и посылая к князю гонцов с мирными предложениями. Доселе Потех отнекивался от договора с захватчиком, не слушая приближенных, в один голос твердивших, что нужно заключать мир. Один Стольник, поговаривали, стоял за князя, и, быть может, именно он отговаривал от добровольной сдачи. Солдаты могли только догадываться, что происходило во время совещаний, их делом было выполнения приказов. Некоторые, чего скрывать, откровенно роптали, но таких было покамест немного.

Злополучный бой, втрое сокративший численность лядагского воинства, произошел в полях под стенами Горграда. Князь предпринял отчаянную попытку отогнать неприятеля от столицы — так слабый больной пес порывается укусить собрата, защищая последнюю кость. В итоге атака уподобилась прибою морскому: за наступлением последовал торопливый откат, оставивший после себя тела убитых, как волна — выброшенные на берег ракушки. Скликивание вещуний дало возможность прийти в себя после поражения и немного заживить раны.

Меланья слушала рассказ внимательно, изредка задавая удивительно дельные как для женщины вопросы. Сердце у нее разболелось от осознания тяжести положения, от явных признаков будущего проигрыша. Впрочем, никаких предчувствий, как плохих, так и хороших, не было, и это немного воодушевляло. Меланья помнила ту грозную, над всем живым нависшую тревогу, которую она чуяла перед войной, и теперь отсутствие предчувствий скорее радовало, чем беспокоило.

По опустевшим, брошенным деревням средь бела дня выли изголодавшиеся волки. Несколько серошкурых увязались за верховыми, и мрачную тишину ранее густонаселенных мест разбудили выстрелы.

К вечеру стали видны костры, кои жгли перед стенами лядагчане. Побитое воинство отошло недалече от места битвы, в средних размеров местечко-крепость Кориван. Сей городок некогда являлся резиденцией князя Ияковлика, деда Потеха. Он возвел небольшую крепостцу, и уже вокруг нее за многие годы обосновались обыватели, соорудившие стену. С виду на мирное время, отец Потеха, Еровон, по смерти старого князя порешил разобрать крепость и возвести на ее месте дворец. Однако разобрать-то разобрали, да не возвели, ибо новый князь владычествовал намного меньше предыдущего и не успел воплотить в жизнь многих планов. А Потеху не понравилось место для дворца, и он отрядил зодчих на запад, в Тироний, где случилась другая история, в пересказе которой нет надобности...

Покойный Ияковлик кое-что да смыслил в возведении строений. Выбирая местность для постройки замка, он учел множество моментов, выгодных для обороняющихся и более чем досадных для штурмующих. С севера и востока к стенам невозможно было подобраться в виду того, что они возвышались над склонами глубоких, длинных и болотистых яров, которые испещряли низину. С запада путь преграждала быстротечная глубокая Важка. Таким образом, не защищенной оставалась только одна сторона, на каковую при штурме обращали весь огонь артиллерии. Также несколько упрощало задачу осажденным и то, что городок построен был на невысоком холме, и взбираться на последний, особенно зимой по обледеневшему склону, было делом не из легких.

Расположение местечка было удачным донельзя: даже при многодневных штурмах городской гарнизон мог длительное время обороняться, пока не подоспеет помощь.

Человек пятьсот рыли ров и вкапывали за ним оструганные колья; для этих-то работников и засвечены были немногие костры. Земляные насыпи перед холмом, представляющие собой передовую линию обороны, медленно, но верно росли — Потех решил укрепиться на случай осады.

Разместить всех воинов в домах не представлялось возможным, потому солдаты располагались прямо на улицах. Первые же ряды палаток и лежаков за воротами говорили о страшной нищете и нуждах неутолимых. Сидящие на земле солдаты, исхудалые, почерневшие от пороховых дымов, часто голодные, провожали группу всадников полусознательными взглядами. Меланью от их вида в холод бросило.

Молодую женщину проводили к дому тутошнего войта, кой служил в военное время штаб-квартирой. Над крышей здания развевался ало-серебряный стяг с лядагским гербом — тремя саблями, двое из которых скрещивались, а третья лежала лезвием вниз на рукоятях первых двух.

— Пропустите меня, — жестко приказала Меланья стражникам, кои попытались было заступить ей дорогу. — Я одна из вещуний, собиравшихся в Жувече, весть привезла.

И такое властное повеление было сокрыто в голосе ее, что и не подумали усомниться в достоверности слов, сразу же пропустили в полутемный коридор. Молодка по наитию нашла среди многочисленных арочных проемов нужный и замерла, созерцая открывшуюся картину и ожидая, когда ее заметят.

В зале, освещенном пятериком ветвистых канделябров, за непокрытым столом восседали княжеские приближенные и пара-тройка высокопоставленных военных чиновников, обладателей отличительных булав. Какие точно должности занимают эти люди, Меланья сказать не могла, так как не шибко разбиралась в званиях. Потех, сложив руки на груди, каменным изваянием застыл у окна, спиной к остальным.

Резьбленный стол завален был различными бумагами; столешницу скрывала огромная карта Лядага. Та часть ее, на которой был отображен юг страны, свешивалась мало не до пола. Некоторые места на ней обозначили цветными флажками. Два военачальника склонились над еще одной картой, поменьше, с планом окрестностей Горграда и множеством надписей и свеженачертанных стрелок. Углы для удобства прижали чернильницами, видно, карта постоянно норовила свернуться. Приближенны шептались — трое, по всей видимости, спорили, четвертый пытался смирить их. Угрюмый Стольник оперся локтем о столешницу и закрыл глаза ладонью, изъявляя тем самым нежелание говорить с кем-либо.

Меланья кашлянула, и все находящиеся в зале будто по команде повернулись к ней. Приближенные замолкли, Стольник, вглядевшись в прибывшую и узнав ее, побледнел до серости губ, а князь отошел от окна. Меланье припомнилось, как она удивлялась поначалу, не нашедши в княжеских чертах властности и силы, присущих, по ее мнению, лядагскому правителю. Так вот теперь так же удивилась она, неожиданно обнаружив жесткие складки у рта, сдвинутые сурово брови, нахмуренное, испещренное морщинами чело. Насколько не похож был грозный сей муж на того, кого Меланья видела в замке, — веселого нравом, сияющего, точно красно солнце! Вторжение превосходящего силами противника, неудачи и поражения воспитали из молодого, неопытного и несведущего, в общем-то, правителя — настоящего властелина, который, в случае маловероятного выигрыша, уже не стал бы думать, как передать бразды деловодства в руки писаря.

— Слава Вилясу! — реверанс из-за неподходящего облачения отпадал сам собой, и Меланья поклонилась, как кланялись обычно воспитанные при дворе мужчины, — неторопливо и важно, подметши пол зажатою в руке шапкою.

— Во веки веков, — ответил за всех Потех, подходя ближе. — Не обманывают ли очи — вы, панна Меланья?

— Я, ясновельможный, — распрямившись, отвечала молодка. — Я участвовала в жувечском молении и привезла вам весть.