А знаешь, как приложить кабаком?

Кабачок требует впечатлительности. Чистейшей воды людской впечатлительности.

Это проявление человеческой любви и поцелуй людской близости.

Как в последний раз здесь, перед школой, недалеко за "Северянкой".

У меня совершенно нет проблем с тем, если кто-то быстро ездит.

Но если кто-то быстро ездит там, где имеются знаки, тогда у меня с ним возникает проблема.

А если кто-то быстро ездит там, где вдобавок имеется переход для пешеходов, и где шастает детвора, тогда у меня с ним возникает проблема чуть побольше.

Я хочу, чтобы основы уважались. Ни более, ни менее.

А этот чувак ехал чертовски быстро в своем мега-танке, выглядящем словно накачанный супержук.

Я как раз был на переходе, все выглядело так, что еще миг – и он меня собьет. Он надеялся, что я подбегу, просто рассчитывал на это. Но я остановился. И глядел ему прямо в рожу.

В конце концов, он нажал на тормоз.

Хрупкая тишина.

Я вытащил его из машины, он не успел забаррикадироваться. Типичный Суперчех. Лысый, коренастый, толстый загривок, в белой пидорской облегающей футболке с коротким рукавом, но вместо мышц, скорее, сало. Марка "классик", номер 1111, на носу огромные солнцезащитные очки, на шее золотой крест. Рядом с ним имелась блондинка, замученная и задолбанная вечным похуданием, которая трясется при мысли, что очень скоро он отправит ее пинком в задницу и поменяет на блондиночку помоложе, а на заднем сидении – клюшки для гольфа.

И толстый загривок говорит: "Что, шарики за ролики заехали? Чего тебе надо?".

А я говорю: "Это я слепой или ты?".

А он снова: "Блин, да о чем это ты?".

В руке у него позолоченный телефон. Но ведь телефон – это не нож и не волына.

И толстый загривок говорит: "Пиздуй отсюда, дебил, а то увидишь. Нечего останавливать на перекрестке".

Но я совершенно спокоен и говорю: "Чего я увижу? А ты, не видишь, что здесь школа? Что знак: сорок в час? А ты сколько гнал?

Ну а он не спокоен, и говорит: "Сегодня же суббота, разве нет? Сегодня школа не работает".

А я говорю: "Тут еще и переход для пешеходов".

А он говорит: "Так я же притормозил".

А я: "Тут дело в принципе, разве не так? Я вижу знак, вижу переход, вижу школу, едуу медленно, все равно, понедельник сегодня, суббота или День Божьего Суда.

А он: "Какой еще День Божьего Суда? Что ты имеешь в виду?

А я говорю: "Что я имею в виду?".

А он на меня смотрит и ничего не понимает.

Тогда я ему и показываю, что я имею в виду.

Я его целую, легкий такой поцелуй.

Прикладываю кабаком. Ну это так, как вроде с ним разговариваешь, что вроде как все спокуха, выглядит все так, как будто ты желал ему сказать: что было, то было, мы же дружбаны, я тебя понимаю, ты меня понимаешь, мы оба чуточку прибацанные, разве нет?

Идешь к нему открыто, улыбаешься, кажется, что желаешь его обнять, и тут ты его резко бьешь лбом прямо в нос.

В его нос.

Где-то так бьет и панцерфауст. Ты даешь ему урок по жизни, а он валится вниз, как те два небоскреба в Нью-Йорке. А белая футболка уже и не белая, и солнцезащитных очков у него на носу уже нет, и он лишь держит в руке тот позолоченный телефон, но он по нему никуда уже не дозвонится, потому что ты выбиваешь его у него из руки и втаптываешь в асфальт.

А потом ты идешь себе и краем глаза видишь, как блондинка выбегает из машины и кричит: "Роман, Роман, Ромечек", но загривок одной рукой ее отгоняет, а второй держится за нос, в котором как раз произошел прорыв знаменитого Атлантического Вала^[34], ничто уже не удержит багрового наводнения. Роман только что проиграл свою войну.

Соленый мармелад.

А ты знаешь, что с этого момента загривок будет осторожничать на всех переходах для пешеходов.

А тебе хорошо.

И по этой причине ты всем ставишь по рюмочке.

И тебе хорошо, поскольку ты знаешь, что правда и любовь снова одержали победу над ложью и ненавистью.

И тебе настолько хорошо, что ты снова выставляешь всем по рюмочке.

И думаешь о том, что тактики сражения имеются различные.

Иногда, к примеру, можешь завлечь неприятеля в ловушку. Можешь отступать на заранее подготовленные позиции. Как русские с Наполеоном. Точно так же, как впоследствии они то же самое повторили с Гитлером. Как это сделали знаменитые германские воины с знаменитыми римскими воинами в знаменитом Тевтобургском Лесу. Их завлекли в ловушку, и спокуха.

Ты обязан уметь отступать. Ты должен уметь позволить неприятелю так растянуться, что он начнет слабеть на широко фронте громадных территорий, что не сможет справляться со снабжением, что он натянется словно тонкая струна и, в конце концов, лопнет. Потому что потом хватит одного-единственного маленького контрудара, и затхлая история вновь тронется вперед.

Но по очереди: Тактика сожженной земли. Постоянное отступление и отступление. Ты делаешь вид, будто боишься.

Именно таким вот образом, видишь?

Гляди.

Боец замахивается кулаком.

Ты уклоняешься и крепко стоишь на ногах. Ты чувствуешь силу боевой машины собственного тела.

Его удар пролетит в воздухе впустую.

ЯРОСЛАВ РУДИШ

НАРОДНЫЙ ПРОСПЕКТ

Labyrint, 2013

Перевод: Марченко В.Б. , июнь 2017

Якубу

Волки у двери

Они повсюду

И некуда бежать

Группа UMAKART, Волки у двери, 2012

I

Адольф Гитлер спас мне жизнь.

Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но не говори ничего.

II

Слышишь эту тишину? Эту самую тонкую, хрупкую тишину нашего леса?

Ту самую чудовищную тишину?

Попытайся вслушаться.

Слышишь, как колышутся ветви деревьев? А может это и не деревья. Может – это древние воины.

И уже приближаются.

Мне холодно.

Слышишь? Где-то кто-то развел огонь. Они близко.

Нам надо идти к ним. Слышишь, как трещит тот огонь?

Мне холодно.

Найди тот огонь и затащи меня к нему.

Налей мне. Налей мне еще.

Хорошо, что тот огонь еще горит.

Их еще здесь нет, но они вот-вот придут.

Древние воины.

Налей-ка мне еще. И себе налей. И подложи веток в огонь.

Нет, нет, не бойся, это не кровь. Это всего лишь краска.

Налей мне еще, а? И подкури мне сигаретку. Ага, подай.

Послушай лес и попытайся послушать меня. Потому что того, что я скажу тебе сейчас, никто другой тебе сказать не может. Один я могу научить тебя чего-нибудь о жизни. Один я могу тебя спасти.

Так что присаживайся, налей себе и слушай.

III

Меня называют Вандамом.

А называют меня так потому, что я делаю двести отжиманий, точно так же, как и Ван Дамм.

А сколько отжиманий делаешь ты?

Если не желаешь, можешь мне и не говорить. Ты не обязан, но можешь. Просто ты должен об этом знать.

Ты должен быть приготовленным.

Ты должен тренироваться.

И не должен их слушать.

Слушать ты должен только себя. Только собственный инстинкт. Не мозги. Инстинкт.

Но сейчас послушай меня.

Тебе пудрят мозги, что у нас мир.

Тебе пудрят мозги, что теперь война на другой стороне планеты, и что это ужасно далеко, и что вполне вероятно, что это не та же самая планета, чем та, на которой ты живешь.