Я в памяти держу предупреждение Валентины. Лео Фросту нельзя верить. Наверняка он так разоделся, потому что знает, как хорошо в этом выглядит. Меня не проведешь, и кто теперь неудачник?

Лео Фрост. Художник. Мыслитель. Человек. Неудачник.

— У меня для тебя подарок, — усмехается он, потянувшись к заднему карману брюк.

Ага! Валентина говорила об этом. Вручит мне экстравагантный подарок, чтобы затащить меня в постель. Это, должно быть, что-то маленькое, ведь оно поместилось в задний карман брюк. Украшение? Билет на «Евростар» до Парижа с туром по местам отдыха геев? Маленькое оригами в виде сердца, которое он сделал сам?

Лео вытягивает руку из кармана и протягивает мне… небольшой белый бумажный пакет.

Я осторожно беру его и открывают. Внутри ничего нет. Он дал мне пустой бумажный пакет.

Чего?

Ох!

Теперь-то я поняла шутку. Это бумажный пакет из самолета. Это совсем не экстравагантный подарок. Лео Фрост подарил мне бумажный пакет на случай рвоты! Я, удивившись, громко хохочу и, продолжая игру, аккуратно убираю пакет в сумочку. Отлично придумано, с подозрением размышляю я. Лео смеется в ответ и предлагает мне руку.

— Итак, куда мы сегодня отправимся? — спрашиваю я, мягко беря его под руку, пока мы идем по аллее мимо фонтанов. — Я всю неделю ждала этого вечера.

Лео указывает на Национальную Галерею.

— Туда, — отвечает он, настойчиво ведя меня к ступенькам. — Там закрытая выставка работ Ван Гога⁵⁶, выставлены новые картины, и у меня есть билеты.

Ван Гог?

Твою мать.

Если и есть что-то, в чем я смыслю меньше, чем в поэзии, так это в искусстве.

Боже, ну почему он не может просто отвести меня на ужин, как нормальный человек? Или на рок-концерт. Я эксперт в рок-концертах — я могу отрываться, как никому и не снилось. Ну, не считая одного раза, когда я пыталась проехаться на толпе, но та оказалась немного рассредоточенной и, по большому счету, в воздухе меня держал один плотный парниша.

Я незаметно хмурюсь. Искусство. Лео Фрост выкинул очередную странную карту. Я еле вынесла вечер стихов, не давая спасть маскировке, прячущей настоящую Джесс.

Как, черт подери, мне пережить еще и это?

Глава двадцать пятая

Достойная Женщина утонченная и образованная. Научитесь разбираться в искусстве, классической музыке и литературе. Достойный джентльмен оценит, если его спутница будет не только слушать его мысли о мире, но и понимать их.

Матильда Бим, «Как быть хорошей домохозяйкой», 1957

Я совершенно не в своей тарелке. На выставке полно богатых претенциозных людей, они потягивают винтажное шампанское и обсуждают картины Ван Гога. Они использую такие слова как «мощные», «ритмичные» и «пронзительные», чтобы описать их. Картины великолепны, признаю, но эти люди ведут себя так, словно у них множественные оргазмы. Думаю, та женщина с розовыми щеками, стоящая у «Подсолнухов», только что получила еще один. Я сюда не вписываюсь.

Пока мы ходим от одной работы к другой, я пытаюсь узнать о Лео что-нибудь личное, как меня инструктировала бабушка. Но при каждой попытке нас перебивает кто-то из знакомых Лео: клиенты «Вулф Фрост», куча женщин — часть из которых явно влюблена в него, а часть люто ненавидит, но все, без исключения, до смешного красивые — и даже журналист из «Телеграфа», обозревающий мероприятие и крайне заинтересованный в том, чтобы сфотографировать нас с Лео счастливыми до безобразия.

— Не-е-ет! — кричу я, когда фотограф направляет большой фотоаппарат на меня.

Если мое фото появится в национальной газете, меня кто-нибудь обязательно узнает. Они могут раскрыть меня, и проект будет в опасности. Я не могу рисковать. Не сейчас.

Но моя мольба вырывается слишком поздно, фотограф успевает заснять нас. Блин. Бабушкины старания могут одурачить Лео Фроста, но что насчет людей дома? Людей, которые знают меня в реальной жизни. Они-то за прической, линзами, одеждой и остроконечной грудью узнают меня через секунду.

Лео приподнимает брови.

— Тебе не нравится светиться в прессе?

Я поправляю воротничок платья.

— Эм, нет. Я… не люблю.

Он прищуривается и одобрительно улыбается.

— Как свежо.

Схватив еще два бокала шампанского у проходящего мимо официанта, Лео протягивает один мне. Я притворяюсь частью шампанского заговора и смиренно делаю глоток. Светловолосый мужчина в ярких красных брюках с другого конца зала замечает Лео и начинает яростно махать ему, пробираясь через толпу к нам. Чтобы Лео не заметил его и мне не пришлось изображать из себя красивую картинку, слушая очередной разговор о гольфе, рекламных разворотах и его отце козле, я вынуждена встать прямо перед ним и одарить взглядом из-под ресниц.

— Здесь жарко и людно, не находишь? Не возражаешь, если мы пойдем куда-нибудь, где немного… тише? — Я прикусываю губу. — Я была бы очень благодарна.

Лео смотрит на меня с беспокойством.

— Конечно. Ты в порядке? Наверху должно быть пусто. Идем.

Он берет меня за руку, и мы, незаметно проскальзывая мимо приглашенных, уходим из зала с выставкой работ Ван Гога, чтобы направиться к лифтам. Как только двери закрываются, Лео говорит:

— Убраться подальше от этого шума было хорошей идеей. Хотела бы увидеть картины какого-то конкретного художника? Здесь отличная коллекция.

Мой мозг пуст.

Я никого не могу вспомнить. Ни единого чертового художника!

Я их знаю, но сейчас, когда он спросил, я не могу вспомнить ни одного имени. Кроме, разве что Ван Гога, которого мы только что видели.

Напрягаясь, я пальцем стучу по подбородку.

— Хм-м-м, дай-ка подумать…

И тогда, когда мне почти удается выставить себя полной дурой, на меня снисходит озарение. «Черепашки ниндзя». «Черепашки ниндзя»! Разве их назвали не в честь превосходных художников?

— Донателло! — едва не кричу я от облегчения.

Сила черепашек.

— Ох, не думаю, что сейчас здесь есть что-то из его работ, — отвечает Лео.

Я потираю лицо.

— Какая жалость. Ну, что ж, тогда Леонардо.

Лео усмехается, тут же нажимая кнопку, и мы поднимаемся на второй уровень крыла Сейнсбери.

— Да Винчи, мой тезка. Хороший выбор. В Национальной Галерее собраны отличные работы эпохи Ренессанса.

— Супер, — выдыхаю я. — Просто супер. Эпоха Ренессанса — моя любимая эпоха.

Глаза Лео расширяются от удовольствия.

— И моя тоже!

Когда двери лифта открываются, нас перехватывает мужчина с вытянутым, умным лицом, в костюме и в очках. Думаю, он вышибала версии мира искусства.

— Здравствуй, Теренс, — здоровается Лео, сердечно пожимая мужчине руку. — Всего лишь я. Решил, что нам нужно немного отдохнуть от того, что внизу.

— Вы когда-нибудь уходите домой, юноша? — Теренс подмигивает. Лео подмигивает ему в ответ.

Поверить не могу такой наглости! Мне следовало догадаться. Само собой, Лео приводит сюда всех женщин, с которыми встречается, совершенствуя свою чувственную, артистичную сторону, пока какая-нибудь дурочка не влюбится в него. Ну так вот, я этой дурочкой не стану! Он теряет время и даже не знает об этом.

Теренс ведет нас сквозь огромную арку в зал с высокими белыми стенами, завешанными картинами в позолоченных рамах. Он бросает взгляд на часы.

— Сегодня могу предоставить вам лишь пятнадцать минут, шеф. Этим вечером здесь только я.

Теренс оставляет нас, и Лео тут же подводит меня к картинам. Он идет, ступая по полу широкими, уверенными шагами, а мне в моих «Мэри Джейн», чтобы успевать за ним, остается только быстро семенить. Скучаю по своим кроссовкам.

Ладно. По крайней мере, мы одни. Никто нас не потревожит. Целых пятнадцать минут. Мне нужно справиться как можно скорее.