Услышав про какое-то заявление, которое к тому же Залыгин попросил дать каждому на подпись, Роднянская заволновалась:
— Кому мы будем писать это заявление?
Заголосили и другие. Кого будем осуждать? Разве у нас есть улики?
Залыгин снова жалобно, беспомощно просит о поддержке. На заготовленную мной бумагу он, похоже, уже не рассчитывает.
Когда я зачитываю заявление, все вздыхают с некоторым облегчением: так вот, оказывается, о чем разговор!..
"ЗАЯВЛЕНИЕ
журналистского коллектива журнала "Новый мир"
Мы, журналистский коллектив "Нового мира", выражаем возмущение фактами угроз, шантажа и другими преступными акциями, анонимно совершавшимися в течение этого года в отношении главного редактора и других сотрудников журнала.
Выходки анонимов, позволяющих себе выступать от имени "коллектива", наносят вред репутации журнала "Новый мир" и лично оскорбляют каждого из нас. Мы не хотим иметь ничего общего с этими лицами.
Мы подтверждаем свое доверие главному редактору журнала С. П. Залыгину и настоятельно просим его продолжать руководить журналом.
Предлагаем всем сотрудникам журнала "Новый мир" присоединиться к настоящему Заявлению.
12 ноября 1997 г".
Принимают единогласно. Потому что ничего такого особенного, никаких намеков, обвинений и требований в тексте не содержится.
Залыгин удовлетворен и тотчас покидает собрание. Вслед за ним расходятся остальные. Но меня придерживает Василевский. Ему не нравятся слова "шантаж" и "преступные". Это уголовно наказуемые деяния, говорит он, и мы обязаны сообщать о таком в органы. Во-первых, на редколлегии никаких таких обязанностей не лежит, возражаю я, это дело администрации; во-вторых, мы уже дважды официально обращались в милицию по поводу нападений (о чем он, Василевский, может, конечно, и не догадываться), но пока толку нет. А что такое "другие акции", да еще "анонимно совершавшиеся"? — не отстает Василевский. А трубой по голове из-за угла — вот это и есть другие, поясняю я, они же и анонимные. Да уж если трубой из-за угла, то какими они еще могут быть, скалит зубы Василевский; но пока никто еще не доказал, что между первым и вторым существует связь...
Заявление под угрозой; похоже, Василевскому (а значит, кое-кому еще) очень не хочется его подписывать, и они ищут любые предлоги. На помощь неожиданно приходит Роднянская: предлагает всего лишь заменить "преступные" на "хулиганские". Василевский, не найдя поддержки в своем главном эшелоне, нехотя отступается.
И все подписывают. Все, кто присутствовал на собрании, но также и отсутствовавшие, но причисленные к "журналистскому коллективу". (Это понятие из устава АОЗТ "Редакция журнала "Новый мир” еще не раз будет фигурировать на страницах хроники.)
Розе Всеволодовне приходит в голову (кого еще могла посетить такая светлая мысль?) поручить Коробейникову обойти с подписным листом остальных сотрудников.
Внимательно прочитав анонимку, Коробейников, как передавала мне Роза Всеволодовна, выразил крайнее изумление на лице.
— А вы об этом не знали, Павел Алексеевич?
— Как можно! — сказал Коробейников. — Ведь журнал только на Залыгине и держится.
И на другой день под заявлением уже стояли подписи и Хреновой, и Зюзиной, и всех наборщиц, и всех корректоров, и шофера с буфетчицей, и Сарры Израилевны, и самого Коробейникова... Всех-всех.
Залыгин продолжал вести себя так, будто ничего не произошло. Всякий раз, когда Роза Всеволодовна, или Спасский, или кто-то еще подступали к нему с серьезным разговором о бухгалтере, которая послала всех давно и далеко, он уже не спорил, не защищал Хренову, но говорил:
— Отложим до зарплаты.
Или:
— Давайте подождем, сейчас она проводит одну денежную операцию...
Больше всего он боялся, что приостановится процесс начисления и выдачи денег.
Пустячная текущая работа: сделать расчет цены журнала на предстоящий год для института "Открытое общество", который оплачивает библиотечную подписку. Эти дела продолжаю вести я, поэтому пишу бухгалтеру поручение. Никакой реакции. Запрашиваю еще и еще. Наконец со своим посыльным Коробейниковым Хренова передает мне с четвертого этажа записочку, где — ничем не мотивированный отказ.
Тут звонок Залыгина из дома: как там у нас дела? Докладываю: срочно нужен расчет цены, иначе мы лишимся выгодного партнерства.
— Сейчас я ей позвоню, но она не сделает.
После безуспешных, как и предполагалось, переговоров Залыгин снова звонит мне и на меня же нападает:
— Неужели нельзя как-то договориться? Я с нового года ухожу, вам с ней работать!
— Сергей Павлович, но с ней невозможно работать!
— Поэтому я и ухожу...
Когда ему в таких случаях резонно возражали, что не лучше ли избавиться от неуправляемого бухгалтера, он отвечал: "После меня делайте, что хотите. Я уж доработаю с ней".
— Ему важно сохранить за собой после ухода зарплату и машину, все время твердит о каких-то "условиях", — сердилась Роза Всеволодовна. — Наша судьба его совсем не интересует!
У нее были основания нервничать. После собрания травля усилилась. Каждый день приносил какую-нибудь неожиданность.
Как-то в конце рабочего дня в приемную врывается Роднянская и напористо, как обычно, настаивает на немедленной встрече с Залыгиным:
— Я хочу спросить, как его здоровье!
Залыгин у себя в кабинете, но уже собирается уезжать, спешно дочитывает или доделывает что-то. Объяснений Розы Всеволодовны на этот счет Роднянская слушать не желает и все повторяет загадочную фразу:
— Я хочу ему сказать: Сергей Павлович, в следующий раз четвертой буду я! Так нельзя, надо что-то делать! В следующий раз четвертой буду я!..
Роза Всеволодовна недоумевает, пытается что-то выяснить у нее, потом у Залыгина. Оказывается, позвонивший Залыгину в очередной раз аноним назвал ему... три фамилии анонимщиков. Кого именно, Залыгин не раскрывает.
— Я уверена, там были названы и мы с вами! — Это Роза Всеволодовна мне. — Теперь я поняла, почему Сергей Павлович в последние дни смотрит зверем!..
Рассказала, что ей тоже на днях позвонили вечером домой: молодой мужской голос потребовал сложить в мешок 30 тысяч долларов и выбросить за окно. Она подходит с трубкой к окну и отвечает:
— Приготовьтесь, сейчас выбрасываю!
Во дворе, конечно, никого нет.
Вскоре ей позвонили на работу и сказали, чтобы готовилась: сейчас приедут за деньгами. Она известила об этом меня и провела остаток дня в тревоге. А уходя домой (я еще оставался), горько пошутила:
— Ждите гостей!
А я и так жду чего угодно. Двор теперь пересекаю чуть не бегом, осматриваясь и сжимая в кармане газовый баллончик. В метро иногда делаю несколько лишних пересадок, чтобы оторваться от воображаемого "хвоста".
Звонить стали часто. Однажды я застал подобный разговор и подсказал Банновой не класть трубку. По другому телефону связался с отделением милиции (тем самым, которое нами уже дважды занималось), попросил выяснить номер телефона шантажиста. Мне сказали, что милиция не имеет такой возможности и мне следует обратиться на телефонную станцию. Позвонил туда: там посоветовали обращаться в милицию...
Роза Всеволодовна говорила, что всю жизнь ждала начальника, за которым чувствовала бы себя как за каменной стеной. Косолапов, Наровчатов, Карпов, теперь вот Залыгин... Не дождалась.
После новой, еще более раскованной по содержанию машинописной анонимки, в которой ниже подписи "Коллектив" стояли три бесформенные размашистые закорюки, Залыгин написал обо всем происходящем в ГУВД Москвы на имя тогдашнего начальника Куликова и попросил о помощи.
Тогда же он наконец собрался с духом и предложил Хреновой покинуть редакцию. Сергей Павлович сам рассказал мне об этом и пожаловался, что "не может сладить с девкой": она отказалась писать заявление об уходе и пригрозила, что за нее вступится коллектив.