— Чего же вы не уезжаете отсюда? — удивился Каморный.

— Куда же я с перебитой рукой? — Клещин болезненно улыбнулся. Глаза его глубоко сидели под нависшим лбом. Щеки запали. Каморный заметил, с какой торопливостью Клещин ел грибы и рыбу, отщипывал кусочки хлеба. Сильный и постоянный голод терзал Клещина. Каморный подумал: «Живут все время под страхом смерти». Теперь ему было понятно состояние жены Клещина. Баляев пояснил:

— Хоронится он тут в одном месте, да могут выследить.

— Если бы хотели убить, давно бы убили, — сказал лысый шахтер.

— Может, им выгоды не было, а теперь вот и подошла, — ответил Баляев. — Ты, Агибалов, уразумел, что сегодня Совет сотворил? Все под закон подвели да нашим согласием заручились. Руки теперь у них чистые стали, свободные. Как бы они новую пакость не задумали. А чуется мне, что неспроста вся нынешняя комедь устроена.

— Не опасно, что мы здесь собрались? — спросил Каморный. Он не столько опасался за себя, сколько за порученное дело. Если его здесь схватят, то в Марково не скоро узнают о событиях в Ново-Мариинске.

— Сегодня будет спокойно. Они празднуют, свою декларацию обмывают. — Баляев сплюнул и снова обратился к Каморному: — Шахтеры свою вину знают, и если добрая нам указка будет, то эту вину мы… — он провел рукой над столом, точно что-то сглаживая, вздохнул: — До конца ее из сердца нашего не уберем, а все же легче станет.

Шахтеры согласно закивали. Шесть пар глаз было устремлено на Каморного, и он больше не колебался:

— Меня прислал Марковский Совет, чтобы я разузнал, что здесь и как. Там у нас Советская власть. Там у нас и Куркутский.

— Дельно, — Баляев с гордостью посмотрел на своих товарищей. — Не зря я тебя, Давидка, встретил. Я сразу…

— Не мешай, — остановил его Клещин, и Баляев послушно замолчал. Клещин спросил Каморного:

— Что думаете делать?

— Марковский Совет решит, что делать, когда я вернусь и обо всем сообщу. Думаю, что соберем силы и ударим по Ново-Мариинску, чтобы от этого «совета» ничего не осталось.

— Мы подмогнем, — сверкнул глазами Баляев.

— Без нас ничего не делайте, — предупредил Каморный. — Передушат вас, как цыплят, и пикнуть не успеете. Будем действовать так. Вам надо собирать силы, но осторожно, чтобы в Совете не пронюхали. Надо по сволочам ударить, как мы сигнал дадим.

Сделаем, — пообещал Баляев.

— Не торопись, — остановил его широкоскулый щербатый шахтер. — Угольщики запуганы.

— Уж больно ты осторожный, Копыткин, — огрызнулся Баляев. — Всю храбрость с зубами потерял.

— С дураком голову потеряешь быстрее, — засмеялся Копыткин. Он не обиделся на Баляева. — Каморный верно говорит, собрать стоящих людей надо. У нас на копях тоже дерьма много. За пятак продадут.

Время приближалось к полуночи, когда план действий был выработан. Каморный сказал:

— Утром я убегу, — и пригласил Клещина. — Поедемте со мной. Упряжка у меня сильная. Здесь вам опасно оставаться.

Клещин колебался. Баляев поддержал Каморного:

— Ты не думай чего такого. Поезжай. Нам спокойнее будет.

На отъезде настаивали и другие шахтеры, но все решила жена Клещина. Она выбежала из кухни:

— Поезжай, Ванюша, поезжай!

Из глаз ее брызнули слезы. Она уткнулась в плечо мужа и зарыдала. Измученная, живущая в постоянном страхе, она сейчас молила бога, чтобы муж уехал. Он, смущенно улыбаясь, дотронулся до ее волос:

— Хорошо, Маруся, я еду с товарищем.

Женщина снова исчезла в кухне и захлопотала там.

Каморный спросил шахтеров:

— Что слышно из Владивостока? Что в Петропавловске?

— Мы знаем не больше твоего, — Баляев погрозил кулаком в окно. — Они, сволочи, нам уши позатыкали.

— Жаль, — проговорил Каморный: — А хотелось бы знать, что там в России…

— Можно, — чуть певуче произнес один из братьев-близнецов, до этого молчавший.

— Можно! — как эхо повторил второй брат.

— Чего болтаете напраслину? — рассердился Баляев и пояснил Каморному: — Это двойняшки Нурмилеты, Виктор и Виталий. Студенты. Из благородных, а вишь, жизнь куда их загнала.

— Будет тебе, Гаврилович! — сказал Виталий Нурмилет смущенно. — Мы с Виктором предлагаем напасть сейчас на радиостанцию и связаться с Петропавловском.

— Ого! — не удержался от восклицания Каморный.

— А что? Вполне осуществимо! — насупился Виталий. — Мы с Виктором все рассчитали и прикинули.

Шахтеры и Клещин еще не высказали своего отношения к предложению братьев, только внимательно слушали. Это ободрило Нурмилетов, и Виталий продолжал настаивать:

— Часовой, телеграфист с мотористом. Больше никого! Ночь темна. Свяжем всех троих. Они потом и не посмеют заикнуться Струкову, что были в наших руках и допустили наш разговор с Петропавловском. С ними же тогда ух как расправятся! Американцы не пощадят!

Шахтеры и Клещин с Каморным переглянулись.

— Надо попробовать, — высказал свое мнение Клещин.

— Ну, войдем мы в станцию. А кто же там депешу передаст? — спросил с недоверием Баляев.

— Телеграфист! — Виктор Нурмилет вытащил из кармана сверкнувший никелировкой браунинг, взвесил его в руке. — Он убедит телеграфиста.

— А если там Учватов? — вспомнил Клещин.

— Этот согласится быстрее, — Виктор сделал презрительную гримасу. — Трус!

— Согласен! — Каморный встал. Он решил принять на себя командование и обратился к Клещину:

— Вы останетесь.

— Правильно, — подтвердил Баляев. — С одной рукой много не сделаешь, только обузой будешь.

Каморный предложил Клещину:

— Подготовьте все к отъезду. Собак бы еще покормить.

— Сделаю, — Клещин посмотрел на товарищей. — Будьте осмотрительны.

— Ладно, — махнул рукой Баляев.

— У кого еще есть оружие? — спросил Каморный. К его удивлению, у всех шахтеров были револьверы.

Они вышли из домика и оказались в густой морозной темноте. Шли цепочкой, друг за другом. Вел Виктор Нурмилет, — который безошибочно находил дорогу. Замыкал Баляев. Шагали осторожно, стараясь, чтобы снег меньше скрипел под ногами. В Ново-Мариинске было тихо, спокойно. Где-то в кабаках пьянствовали в отчаянном ожесточении шахтеры и беднота, не получая ни облегчения, ни отдыха от своего загула, а лишь временное тяжелое забвение, после которого жизнь станет еще безрадостнее и мучительнее. Гуляли и в домах коммерсантов, празднуя свою победу, бахвалясь своей ловкостью, умом, похихикивая и потирая от удовольствия руки, расхваливая вслух Бирича и втайне ему завидуя. Строили большие планы на будущее и снисходительно посмеивались американцы, чувствуя себя учителями малоразумных, недалеких людей.

Каморный и его спутники приближались к приземистому бетонному кубу здания радиостанции. Баляев шепнул:

— Стой! За нами кто-то топает…

Все обернулись. Руки их крепче сжали рукоятки револьверов. Люди точно окаменели, напряженно вслушиваясь в ночной мрак. Вот где-то залаяли собаки. Скрипнула и захлопнулась дверь. Вдали, кажется у кабака Толстой Катьки, кто-то дурным пьяным голосом запел:

Но тут же голос оборвался и затих. С лимана доносились шорохи и короткое, похожее на выстрелы, потрескивание льда. И среди всех этих звуков отчетливо слышался скрип шагов. К ним приближался человек. Баляев шепнул:

— Не двигайтесь. Я разузнаю…

Он двинулся навстречу неизвестному. Шахтер успел сделать не больше полутора десятка шагов, как перед ним появился низенький человек. Он шумно дышал.

— Иван? — Баляев узнал Клещина и облегченно вздохнул. — Ты чего приперся?

— Есть дело, Гаврилович. Где Каморный?

Баляев подвел его к товарищам, которые по-прежнему оставались на месте и тревожно прислушивались к голосам. Каморный рассердился не на шутку:

— Сдурел, что ли? — он выругался. — Хочешь провалить все?

Клещин как будто не замечал раздражительности Каморного и недоброжелательного молчания шахтеров. Он сказал примирительно: