Лицо и плечи Леггера обдавал ночной холод. Свет фар трактора плыл по лос-анджелесскому выщербленному асфальту вдоль рядов серых строений.

— Куда ты меня везешь? — наконец изрек Лег-гер.

— В тот самый дом, — ответствовал профессор. — В тот самый, куда тебя вчера вечером привез Динер.

— А может, тебе будет лучше высадить меня здесь? — Леггер оглянулся на медленно проплывавшие мимо них дома — призрачное отражение тьмы. «Место ничем не хуже других», — подумал он про себя.

— Но почему? Почему вы считаете, что вас там уже поджидают? И кто?

— СКРАП — полиция… Вероятно они хотят меня убить.

Профессор поразмышлял над этим заявлением пару минут.

— Ну и что же из того? Если они и впрямь за вами следят, то разыщут в любом уголке Лос-Анджелеса. Они обнаружат вас и среди остков. Они неторопливы, но упорны до невероятности…

Леггер не отвечал. Углубившись в собственные размышления, он ерзал на до крайности неудобном сиденье. А что, если их там нет? А что, если не от чего убегать? По крайней мере сейчас… а может, никогда не стоит бежать? «Было бы проще, если бы они меня убили, — решил он с холодным ожесточением. — Конец всяческим проблемам, конец выбору столь жалкому и убогому, что я более не в состоянии его снести. Город Прослушивания или высохшее русло реки Эл Эй… какая разница? Я не могу».

— Это будет для вас самым лучшим… — нашептывал профессор. — Поверьте. И слава богу, что Берк вас выгнал. Мы ведь остки.

Губы его задрожали.

— Мы, все те, кто остался после того, как нормальные люди уехали. Сколь меткое словцо — словно макулатура. Наша польза лишь в том, что из нас еще хоть что-то можно выжать. Я вернулся в Лос-Анджелес в надежде, что сейчас его будет возможно понять, сейчас, когда плоть населения этого города отделена от скелета. Может, я должен был лучше стараться… Но на первый план вышло выживание…

Профессор посмотрел куда-то вперед ничего не видящим взглядом, позволив трактору самостоятельно выехать в центр улицы.

— Как жаль, ведь поначалу все казалось столь героическим… А потом куда-то ушло.

Профессор повернулся к Леггеру лицом.

— Но ведь этого мало… Жить ради того, чтобы жить!

— А что же, мать твою, главное?

Зло сказано. Глаза двух мужчин встретились в миг откровения, после чего Леггер отвел взгляд, уставившись в ночь. Он слегка дрожал в объятиях темного экстаза.

Профессор убрал одну руку с рулевого колеса и схватил Леггера за запястье.

— Послушайте, — умолял он, — не надо.

Он смолк, сообразив, что неправильно интерпретировал выражение лица собеседника.

— Нет, — ответил Леггер. Слюна во рту сейчас казалась ему инородной и отвратной, как будто он впервые попробовал ее на вкус. — Не волнуйтесь… Я не стану накладывать на себя руки… Я все еще боюсь… Боюсь боли и расплывающихся кровавых пятен.

«Все еще боюсь, — осознал он, — чувствую себя усталым, как никогда».

Когда они подъехали к дому, темному и безмолвному среди рядов пустых зданий, профессор заглушил трактор у самого бордюра. Но пока Леггер слезал с развалюхи, двигатель успел пару раз чихнуть. Леггер едва стоял на ногах, мышцы ныли так, словно бы весь день он провел на ногах.

— Могу ли я чем-нибудь вам помочь? — спросил профессор.

— Нет, — Леггер направился по узкой тропинке, ведущей прямо к крыльцу. Через несколько секунд он услышал за спиной астматический кашель трактора… Металлический скрежет и стук, сходящий на нет, по мере того как расстояние, разделявшее их, увеличивалось.

Дом оставался безмолвным пока Леггер включал свет и проходил по незнакомым комнатам. «Собака, должно быть, меня забыла. Ушла отсюда и нашла нового хозяина». Он стоял посреди пустой гостиной, пытаясь вспомнить лицо той девушки в Городе Прослушивания, на том конце Тихого океана.

Она посеяла неуверенность в его душе… и в конце концов, не выдержав, он, зарыдав, бросился в ванную. Там он избавился от остатков жаркого, которым его угостили остки. Затем долго стоял у зеркала над раковиной и вытирал с него пыль рукавом. А ведь лицо его изменилось. Он постарел… Ведь это ж надо — достичь зрелых лет в Южной Калифорнии.

Он вновь обошел дом, теперь уже выключая свет, чувствуя себя еще более усталым по мере того, как его новое жилище постепенно погружалось во тьму. Спальня оставалась единственным помещением, где он еще не побывал. Теперь он направился туда и, распахнув дверь, сразу же включил свет. На кровати спала собака. Матрас прогнулся чуть не до пола, когда он грохнулся на кровать рядом с ней. Мышцы его тела были сейчас слабее видавших виды пружин на койке. Машинально его рука потянулась к собаке и он почесал пса за ушком.

И тут мороз побежал по его коже.

Шерсть на собачьем загривке была влажной и торчала запекшимися клочьями. Из резаной раны белел обломок лезвия, о который он слегка поранил пальцы. Леггер осторожно убрал руку и, поднеся ее к глазам, увидел, как на ней выступали темные пятна.

Вскочив с кровати, он уставился на скорченный трупик — он понятия не имел, сколь долго на него смотрел, пока не заметил, что с одеяла на его ботинок побежала густая кровавая дорожка. Он отвернулся и поспешил к ванной, где, не включая света, согнулся над унитазом. Его высвечивал прямоугольник яркого желтого света, пробивавшегося из спальни. Леггер попытался проблеваться, но ничего, кроме белой слизи, не вышло. Крохотное молочное облачко плавало в воде, а он стоял на коленях у унитаза, пытаясь заставить свой разум заработать вновь со все стремительнее нараставшем отчаяньи.

— Кто это сделал?

Леггер встал и прошел в гостиную; проскользнув мимо открытой двери в спальню, он отвернул глаза. Не зажигая света, он мерил шагами комнату. «СКРАП, — подумал он, — предупреждение… Или же угроза..».

С тошнотворным ужасом он бросил взгляд на дверь спальни.

Стук в парадную дверь. Он обернулся в полном изумлении. Прежде чем Леггер успел сделать хотя бы один шаг или выдавить из своей глотки хоть какой-либо звук, дверь распахнулась и в комнату вошли Дорц и женщина, которую он называл Энн Мэнкс. Леггера охватил приступ ожесточения.

— Что вам угодно?! Убирайтесь отсюда!

— Да ладно тебе, Р. Д., — Дорц вынул из карманов свои перебинтованные руки, продемонстрировав, что в них ничего нет. Жест примирения просто хотел поговорить с тобой, вот и все — О чем?

— Ну, признаю, что был неправ сегодня утром… Может, если б я тебе сначала все объяснил… рассказал о том, что в действительности здесь происходит… ну, тогда б мы поработали вместе кое над чем… Ко взаимной выгоде.

— Объяснил? — Леггер изучающе посмотрел на Дорца.

— Ну, да, конечно.

— Отлично. — Сейчас он был вне себя от ярости. — Почему ж тогда для начала не объяснить, зачем тебе понадобилось убивать мою собаку?

— Твою собаку? Да какого…

— Ты ведь думал, что тебе и впрямь удастся меня как следует напугать! — голос Леггера сорвался. — И таким образом тебе удастся заставить меня делать то, что ты захочешь… Или, может, вы мне скажете, что это дело рук полицейских СКРАПа, а вы здесь не при чем?.. Вы, мол, мои друзья! Господи, дерьмо-то какое.

При последней фразе он смачно сплюнул. Дорц с удивленным видом посмотрел на Энн, затем вновь обратился к Леггеру.

— Не знаю, о чем это ты… Что еще за собака такая?

— Тебя что, еще раз тянет посмотреть? Ты, мать твою, гордишься этим? — Леггер схватил его за грудки. — Пойдем, красавчик!

Он подтащил Дорца к дверям спальни и, открыв ее ногой, втолкнул его туда.

— Давай, давай, — с презрением процедил Леггер. — Ты ведь дорогу знаешь только и пробормотал он.

Дорц чуть не упал возле кровати.

— Мать твою!

— Убирайся! Дорц повернулся к Леггеру — Я этого и боялся, — голос его внезапно задрожал. — Я ведь не делал этого. Ты не… ты не знаешь, что здесь случилась?

Что-то в лице Дорца заставило Леггера застыть на месте… В проеме двери виднелось как всегда безразличное, но теперь уже лишенное кровинки, призрачное лицо Энн.