- И что там оказалось? Скелет архитектора?
Алексей Алексеевич улыбнулся плоским лицом и пошевелил бровями.
- Удивительнее, намного удивительнее, - проговорил он загадочно. - Потом сами увидите.
Кое-где по тюремному двору разгуливали и грелись на солнышке предводительствуемые санитарами группки сумасшедших в пижамах.
Миновав двор, мы вошли в одно из зданий красного кирпича, поднялись на второй этаж. Двери на этажах все как одна были без ручек, и Алексей Алексеевич открывал их своей, которую постоянно держал в руке.
- Рассеянный стал, - признался он, проследив за моим взглядом. - Ручки часто теряю. А если она по случайности попадет к больному, неизвестно чего ожидать. Потом гоняйся за ним по всей больнице.
Открыв дверь кабинета, он пропустил меня вперед.
Кабинет, как впрочем, и все здание вида был мрачного: тюремные решетки на окнах, напротив письменного стола привинченный к полу стул для буйных. Психиатр и указал мне на этот стул - больше мебели в кабинете не оказалось - сам же уселся за стол в кожаное офисное кресло.
- Чай, кофе?
Алексей Алексеевич кивнул на маленький столик с чайными принадлежностями. Я отказался.
- Ну что же, ну что же... - он блеснул на меня стеклами очков. - Читал я ваши книги. Ну, не все, конечно, не все. Но того, что прочитал, хватило.
- Для чего?
Я возвел глаза к потолку, закинул ногу на ногу и оперся локтем о спинку стула. Я всегда старался принять независимую позу, когда кто-нибудь собирался говорить о моих произведениях. Но здесь на стуле для буйных это оказалось непросто - локоть тут же соскользнул, и тело нелепо скривилось набок. Тут все было устроено для того, чтобы больной не чувствовал себя значительнее доктора, даже если считал себя Наполеоном, Сталиным или Иваном Грозным.
- Да, собственно говоря, для всего. И вот, что я вам скажу, бесценный Аркадий Семенович. Что скажу... - он на несколько секунд остановился, словно потеряв мысль, но потом продолжал,
как будто и не выпадал из разговора. - А почему вы занимаетесь именно литературой? Ведь в наше время это не выгодное занятие - оно не несет ни денег, ни особенно известности.
- Видите ли, вопрос это не простой, - я откинул назад голову и снова попытался опереться локтем на спинку стула, но локоть вновь соскользнул, и я, покачивая ногой, продолжал. - Раньше была надежда на известность, поклонниц, большие гонорары, но времена изменились: литература и искусство сейчас никому не нужны. Осталась, пожалуй, только внутренняя потребность. Писатель пишет потому, что не может не писать. Я бы сказал, литература - это судьба...
- Я не просто так интересуюсь, - перебил мои разглагольствования Алексей Алексеевич и, пошевелив бровями, поправил очки. - У вас ведь замечательная, я бы сказал, редкая фантазия. Да направь вы ее в другое русло, вы смогли бы обогатиться и принести пользу государству.
- Не понимаю, - с некоторым раздражением начал я. - Вам не понравилось, что я пишу? Вы считаете, что это настолько плохо, что мне даже писать не стоит!
В странное русло направился наш разговор. Я ожидал экскурсии по лечебнице, а вместо этого психиатр критикует мои книги. Да по какому праву?! Я же не берусь советовать ему, как шизофреников лечить?
- Ни в коем случае! Не это я, совсем не это, имел в виду, - взволновался врач и даже приподнял из-за стола свое могучее тело. - Как раз таки наоборот, если бы у вас не было литературных способностей, я бы вам этого не говорил.
- Ну, а тогда что?!
- А вот я вам скажу "что". Некоторые из писателей находятся в просоночном состоянии. Как бы это вам объяснить... Это когда человек просыпается, но не полностью, так сказать, пребывает в "опьяненном сном" состоянии. Пробуждение от сна у него происходит неравномерно, в первую очередь, захватывая низшие функции, а часть мозга, отвечающая за адекватное восприятие действительности, спит. Писатель хотя и понимает, что книги его не приносят никаких денег, все равно, находясь в просоночном состоянии, продолжает автоматически писать и писать, писать и писать все новые и новые книги... У него отключена часть мозга и убедить его остановиться просто невозможно.
- Красивый образ, - сказал я, от удовольствия заерзав на стуле. - В просоночном состоянии находится вся наша литература. Да что литература, вся страна в таком состоянии. Когда проснулись, как вы говорите, низшие функции: выпить, пожрать, за границу съездить, машину купить... Высшие функции мозга, отвечающие за духовность, спят. Хороший образ - "просоночное состояние".
- Да... - задумчиво проговорил Алексей Алексеевич. - С вами работать и работать... Но это не образ, как вы изволили выразиться. Это диагноз, и к стране он не применим, а вот к писателям даже очень применим!
- Так вы имеете в виду, что я тоже, - я покрутил пальцем у виска, - того?!
- Ну, нет, конечно!.. Вот мы с вами пойдем на экскурсию по отделению, я покажу, кто по настоящему "того"...
Зазвонил телефон, Алексей Алексеевич снял трубку.
- Как?! Приступ?! Опять демонстрирует укус ангела?! Сейчас буду.
Он положил трубку и некоторое время, шевеля бровями, смотрел на нее. Потом поднял на меня глаза и словно очнулся.
- Ах да, мы же не закончили... Мне срочно нужно отлучиться - у больного приступ.
- А с вами можно?
- К сожалению нет, это очень опасный буйный больной ... Наверное ему другие лекарства нужны... - в задумчивости проговорил он сам себе. - Так! Подождите меня здесь, я скоро вернусь.
Алексей Алексеевич поднялся и, озабоченно шевеля бровями, отчего очки его сползали на кончик носа, двинулся к выходу.
- Кстати, - уже открыв своей ручкой дверь, обернулся он, - если чая захотите, пожалуйста.- он кивнул в угол кабинета, где стоял кулер, а рядом на столике чайные принадлежности. - Будьте, как дома.
И вышел, захлопнув дверь.
- Как дома, - вслед повторил я. - Спасибо, уж лучше вы к нам.
Странный у нас с психиатром получался разговор. Даже хорошо, что он отлучился, можно наконец в одиночестве обдумать все, что он говорил. Значит, раз я пишу книжки, то он считает меня не вполне нормальным, находящимся в просоночном состоянии. Но это же полный бред! Если человек занимается творчеством, это говорит о его богатом внутреннем мире. Он просто смотрит на действительность по-другому, не так как серая масса людей, которая бездумно гоняется за деньгами или просто живет примитивной жизнью. По-моему у психиатра самого не все дома. А просоночное состояние - интересный образ. Я достал из-за пояса тетрадь и записал: "Просоночное состояние литературы". Поставил точку и дописал: "Страны".
Но отчего же он не идет? Сказал "скоро вернусь". Я встал и, подойдя к столику с чашками, приготовил себе кофе.
"В чем-то Алексей Алексеевич прав - ну, разве нормальный человек в наше материальное время будет заниматься тем, что не несет никаких средств для существования. Ради чего? - с иронией думал я. - Ради посмертной славы, которая, как известно, ничего уже не стоит. Конечно, здорово, если твои книги будут читать после твоей смерти. Но тебя то это уже не будет волновать. Слава, деньги и женщины нужны не полуразложившемуся под землей трупу, а мне сейчас, такому живому и настоящему... Действительно, что я имею, ради чего ночами не сплю, а все пишу в своих тетрадях, зачеркиваю, опять пишу..."
Мрачные стены бывшей тюрьмы навевали тягостные, соответствующие месту мысли. Интересно, сколько времени? Мой телефон разрядился и не подавал признаков жизни, часов у меня не было.
Нет! Это уже наглость - так надолго уходить! Хотя бы заглянул, предупредил. Сколько ждать то еще?!
Поставив пустую чашку на столик, я, заложив руки за спину, прошелся по камере: дверь железная с забитым глазком, а там, где сейчас столик с кофе, наверное, размещалась параша. Подошел к зарешеченному окну. Такие решетки точно не перегрызешь. Окно выходило во двор, сейчас там никого не было, дальше за тюремной стеной виднелась часть улицы. Я вдруг ощутил себя узником, навалилась отчаянная тоска.
