— Приехали, — Коротецкий остановил машину и добавил неуверенно-шутливо: — Ты, конечно же, идешь собирать вещи?
— Да, — ответила Таня. Она не видела, как изменилось выражение Юркиного лица, да и не хотела этого видеть. Ей всегда была неприятна растерянность человека, пошутившего явно неудачно и от этого попавшего в еще более дурацкое положение. Она старалась не встречаться с ним взглядом и в квартире, и только когда услышала за спиной: «Мне, наверное, лучше выйти? Ты ведь сейчас будешь доставать свадебное платье, а я не должен его видеть», — обернулась. Коротецкий стоял, опершись рукой о шифоньер, точнее, он не опирался, а просто держался пальцами за позолоченную реечку на белой двери. Так крепко, что даже костяшки побелели. И Тане вдруг на минуту стало по-настоящему его жалко…
Она вспоминала его лицо, и когда осталась одна в своей квартире. Здесь было все по-прежнему. Правда, в воздухе пыльной дымкой висел дух одиночества, всегда поселяющийся в заброшенном жилье. И еще было тихо. Молчали всеми забытые настенные часы. Стрелки застыли где-то на половине одиннадцатого. Таня, не разуваясь, прошла на кухню и выглянула в окно. Юркиного «БМВ» уже не было. «Ну и хорошо, — подумала она, снимая пальто, — по крайней мере, он понял, что дальше играть бесполезно, и не стал изображать длительные страдания Ромео под балконом Джульетты».
Ее по-прежнему немного знобило. Заглянув в холодильник, Таня обнаружила там литровую банку с медом, выставила ее на стол и включила чайник. Есть совсем не хотелось, но она прекрасно понимала, что нужно что-то делать с этой нудной, омерзительной дрожью. Вот и глазам снова становится больно двигаться, а губы пересыхают — значит, точно ползет вверх температура. Завтра нужно будет обязательно показаться гинекологу и рассказать про свою простуду. Наверняка беременных лечат как-то по-другому… И вообще, завтра начнется другая жизнь. «Новая» — говорить не хочется, потому что это будет неправдой. «Новая» — значит, яркая и светлая, полная оптимистических планов. А эта жизнь будет просто другой: без съемок, без учебы, без Юрки… Но кое-что нужно сделать уже в ближайшие дни. Во-первых, предложить Коротецкому такую официальную версию их разрыва: она полюбила другого, забеременела от него, естественно, что свадьба отменяется… А что? Вполне приемлемо. Правда, это щелчок по его мужскому самолюбию, причем второй за последний месяц, но зато Юрий будет спасен от дядиного гнева и возможных репрессий…
Во-вторых, все-таки сдать оставшиеся анализы, пройти всех этих многочисленных стоматологов и окулистов. Сейчас единственное, что имеет смысл, это крошечная девочка. И все теперь должно быть подчинено только ей. Никаких посторонних переживаний, никаких сожалений о собственной «загубленной судьбе». Это ведь великое счастье, что рядом будет маленький родной человечек. А Юрка?.. Ну что ж, может быть, и к лучшему, что выяснилось все сейчас, а не на склоне лет, и не придется играть роль почтенной матроны, всю жизнь тешившей себя сказочкой о любви и оказавшейся, когда жизнь уже прожита, обманутой мужем…
Таня выпила большую кружку горячего чаю с медом. Составила грязную посуду на дно раковины и пошла в спальню. Ей казалось, что сил хватит ровно на то, чтобы снять с себя одежду, откинуть покрывало и упасть в постель. И хотя горячие сухие веки совсем не хотели закрываться, она медленно и уверенно, как гипнотизер, внушала себе, что надо спать, спать, спать… В конце концов кружащаяся перед глазами мозаика превратилась в одно большое расплывчатое пятно, тошнота отпустила горло, и Таня уснула…
Ей показалось, что проспала она минут двадцать, от силы. Во всяком случае, голова была по-прежнему тяжелой, веки сухими и, кажется, даже царапающими глазные яблоки, как старая пергаментная бумага. А вот озноб прекратился, и теперь все тело покрывала липкая, холодная испарина. Кроме всего прочего, невыносимо тянуло в низу живота. Таня села в кровати и медленно опустила ноги на пол. Ей показалось, что комок тошноты тут же подкатился к самому горлу. Осторожно, стараясь не делать резких движений, она поднялась и направилась к двери. До ванной оставалось всего каких-нибудь несколько метров, но их еще нужно было пройти, превозмогая головокружение и слабость. Как-то случайно и почти испуганно промелькнула мысль: «Вот и дает о себе знать беременность. Поздравь себя, милая, начинается токсикоз!» И тут же Таня подумала о том, что все выглядело бы не так мрачно, если бы рядом на кровати спал Юрка. Сейчас бы он наверняка подскочил вместе с ней, помог добраться до раковины и терпеливо ждал бы с кружкой холодной воды за дверью. А что будет потом, когда некому будет подать ей руку при выходе из автобуса? Когда никто не придет с цветами под окна роддома?..
Пол в коридоре оказался довольно холодным. Татьяна, вцепившись рукой в косяк, обернулась на тапочки, стоящие возле кровати, и обмерла. На белой льняной простыне расплывалось неровное алое пятно. «Мама!» — только и смогла выдохнуть она, опускаясь на пол. Ей вдруг стало так страшно, как еще никогда в жизни. И пока она трясущимися руками набирала телефон «Скорой помощи», в голове билась единственная мысль: пусть с малышкой ничего не случится, пусть она останется жить! Таня клялась самой себе позабыть и про Коротецкого, и про Юлю с ее «Селезневым», и про учебу, и про загубленную в самом начале карьеру. Бог с ними со всеми! Она теперь будет только неторопливо прогуливаться по парку, пить соки и грызть яблоки. И думать будет только о хорошем! Господи, только бы малышка осталась жить!
Боль все усиливалась, а на том конце провода все так же безнадежно пульсировали короткие гудки. Наконец, с пятой или с шестой попытки, трубку все-таки сняли. Таня, захлебываясь слезами, залепетала что-то про беременность и кровотечение и даже сразу не поняла, что ответил ей равнодушный женский голос, прервавший ее на середине фразы.
— Что вы говорите?
— Я говорю, звоните в гинекологическую скорую помощь!
И снова короткие гудки… Только теперь Таня сообразила, что дама из диспетчерской, видимо, называла ей какой-то семизначный номер. Тяжелый запах крови впитывался в пол и стены. Перед глазами прыгали сумасшедшие черные мушки. Она глубоко вдохнула и снова потянулась к телефону. Видимо, трубку сняла все та же диспетчер, потому что номер гинекологической скорой она повторила раздраженно, но медленно и четко. К счастью, в гинекологии ответили сразу и обещали приехать в течение получаса. Голос у акушерки был спокойным, и Таня даже подумала, что не случилось ничего страшного. Ведь иначе они наверняка бы засуетились, приказали немедленно лечь в постель и не двигаться. Господи, да мало ли осложнений может возникнуть во время беременности! «Распсиховалась, дура! — уже миролюбиво сказала она сама себе, поднимаясь с пола. — Надо хоть в комнате маломальский порядок навести, а то перед врачами будет неудобно. Да и ночную сорочку одеть другую, без этих шелковых бантиков и зажигательных разрезов».
И даже боль, кажется, отпустила, но только почему-то захотелось в туалет. Таня, держась за стеночку и ступая так медленно и осторожно, будто то драгоценное, что жило внутри нее, могло расплескаться, дошла до двери уборной и нажала на кнопку выключателя. Наверное, лучше было бы обойтись без света. Во всяком случае, тогда она не смогла бы увидеть то красное и скользкое, что выпало из нее с каким-то рыбьим всплеском. Ей даже на секунду показалось, что она различает крохотные, прозрачные легкие. Но уже в следующий момент Таня упала, ткнувшись лицом в шершавый соломенный коврик.
Наверное, длинным настойчивым звонкам в дверь все же удалось пробиться сквозь студенистую массу, залепившую ее глаза и уши. Татьяна с трудом приподняла веки. Звонок почти не замолкал, за дверью раздавались громкие и тревожные голоса. Она поднялась, сначала на четвереньки, а потом и на ноги и по стеночке доползла до двери. Тут же в квартиру ворвалась объемистая женщина в белом халате и чуть ли не за шкирку поволокла ее к кровати. Другая в это время изучала кровяные следы на полу.
