С тех пор Татьяна, приходя в банк, стала присматриваться к ней внимательнее. Юля, сидящая за своим рабочим столом, провожала ее сначала откровенно ненавидящим, а потом скорее скорбно-непонимающим взглядом. Непонимание адресовалось, конечно же, Юрию. «И в самом деле, как мог такой красавец позариться на такую дурнушку?» А у дурнушки с самого детства был очень острый слух, и каждый раз, подходя к двери экономического отдела, она слышала угрожающий напев: «Симона — королева красоты». Таня сразу поняла, что эта песня «посвящена» ей, и со своим новым «именем» смирилась спокойно. Одно ее радовало: Юля никогда не пела вместе с остальными, и в глазах ее не было хищного выражения, свойственного женщинам, в минуты горя сбивающимся в стаи и нападающим на «разлучницу». Она казалась очень печальной, потерянной и все же красивой…

Правда, не такой красивой, как тогда в ночном клубе. Таня увидела ее еще до того, как погас и без того приглушенный свет, и в ярком сиянии софитов на сцене появились участники конкурса двойников. В этот вечер на Юле было совершенно отпадное черное платье с открытыми плечами. И Таня без тени женской зависти отметила и ее грациозные руки и шею, длинную, изящную, точно выточенную из дерева, редкой и дорогой породы. Юля пришла одна, лицо ее было напряженным, а взгляд ищущим.

Таня сидела за одним из столиков с тремя своими однокашниками и периодически поглядывала в ее сторону Будущие звезды российского кинематографа обсуждали двойников звезд настоящих. Кто-то, кажется, Алик Колмановский, долго и саркастично говорил, что призовые места распределены заранее, и шоу тщательно срежиссировано от первой до последней секунды, со всеми его «случайностями» и «казусами». Потом двойники наконец-то вышли на эстраду, и Таня заметила, как напряглась Юлина спина. К ней уже успел подсесть один из завсегдатаев «Старого замка» и теперь своими разговорами явно мешал ей наблюдать за ходом шоу. Впрочем, для Юли это, похоже, не было развлечением. Татьяна видела, как впивались ее глаза в кого-то, стоящего на сцене, как дрожали ее пальцы, сжимающие тонкую ножку хрустального бокала. Сразу после конкурса она куда-то пропала. Таня вместе со всеми посидела еще немного, а потом тоже собралась идти домой. На сегодня «День Независимости» был закончен, и дома ее ждал любимый и ненаглядный Юрка. Уже выходя из дамской комнаты, она на секунду остановилась. Ей послышались голоса, доносящиеся из маленького полутемного коридорчика.

— Ну и чего вы от меня хотите? — спрашивал мужчина.

— Я хочу, чтобы вы изобразили для моих сослуживиц Сергея Селезнева. Сергея Селезнева, который за мной ухаживает.

Это звенящим, срывающимся голосом произнесла Юля Максакова. Таня была в этом абсолютно уверена…

— Надо же, даже ты запомнила! Значит, и в самом деле в ней что-то такое есть. — Юрий наконец очнулся и тоже принялся за свой ростбиф. Татьяна зубчиком вилки гоняла по тарелке ровные аккуратные куски. Из мяса еще сочился сок, и поэтому за кусками тянулись блестящие следы.

— Знаешь, — проговорила она раздумчиво. — Я, наверное, не очень хочу есть. Гораздо с большим удовольствием я бы приняла сейчас ванну… Простуда еще не прошла, да и вообще в квартире холодно. Не возражаешь, если ты закончишь ужин в одиночестве?

Коротецкий быстро встал с табуретки, сел перед ней на корточки, взял ее теплую кисть в свои руки и поднес к губам. В его зеленых глазах пульсировала тревога человека, сделавшего ошибку, знающего об этой ошибке и теперь волнующегося о том, чтобы ее не заметили другие.

— Таня, — он произнес это с прежней натужной беззаботностью, — а я ведь знаю, почему ты расстроилась! Все вы, женщины, одинаковые. Я слишком много говорил сегодня об этой девушке, и ты заревновала… Ну, правда ведь, заревновала?

Она смотрела не на него, а на электрическую лампочку. Глаза ее были слегка сощурены. Яркий свет, преломляясь на тонких белесых ресничках, рассыпался радужными брызгами. Таня вдруг обратила внимание на то, что ее ресницы настолько светлые, что кажутся прозрачными и полыми. «А темные ресницы Юли наверняка наполнены таинственной черной жидкостью, делающей их тяжелыми и колдовскими, — подумала она безо всяких эмоций. — И кто вообще сказал, что у Офелии были светлые волосы и белая кожа?»

— Тань, ну не обижайся, — Коротецкий продолжал дергать ее за пальцы. — Про ревность я тоже неудачно пошутил. Я понимаю прекрасно, что вел себя не по-джентльменски. Но знаешь, как трудно признать себя виноватым!.. Прости, а?

Татьяна погладила его по щеке, встала и направилась в ванную. Юрий не стал ее удерживать. Она была больше чем уверена, что сейчас он, освободившийся от тяжкого груза мыслей, которыми не с кем поделиться, и одновременно виноватый, начнет суетиться на кухне, расставляя по местам тарелки и чашки и наводя кругом идеальный порядок. А потом сядет возле нее на диване и начнет выспрашивать абсолютно неинтересные ему подробности ее учебного дня. Но реальность превзошла самые смелые ее ожидания. Когда Татьяна вышла из ванной с полотенцем, тюрбаном обмотанным вокруг головы, Коротецкий сидел на кухне с «Космополитеном» в руках.

— Знаешь, Танюш, здесь есть тест для жениха и невесты, — произнес он жалко и заискивающе. — Давай попробуем ответить?

Она знала, что Юрка терпеть не мог тесты, кроссворды и тому подобную ерунду. И по тому, как он ухватился за этот журнал, надеясь доставить ей радость и заставить забыть о недавнем разговоре, она вдруг поняла, как глубока степень его предательства. «Он отказался от меня совсем, он пожалел, что я рядом с ним. — Таня присела на табуретку и схватилась за край стола руками. — Он испугался своих чувств. Он замаливает грех. Он предал меня… Хотя о каком предательстве может идти речь? Никто не может заставить человека разлюбить! Взрослый и умный мужчина все решает сам». Взрослый и умный мужчина, Юрий Геннадьевич Коротецкий, сидел сейчас перед ней и не знал, куда девать руки с ярко-желтым глянцевым журналом. Татьяне было невыносимо видеть и его просящий взгляд, и подрагивающие длинные пальцы. Она улыбнулась своей самой светлой и радостной улыбкой и сказала:

— Давай отвечать на тест. Я сейчас принесу листок и карандаш. Только ты не передумай, ладно?

Юлька проснулась с необыкновенно радостным чувством. И не от того, что только-только началась суббота, а значит, в постели можно валяться хоть до десяти утра. И даже не от того, что сегодня не нужно идти на работу. С коллегами проблем больше не было. С момента последнего появления Сергея отношение к ней соседок по экономическому отделу кардинально изменилось, теперь ее уважали, перед ней благоговели. И сейчас никому бы и в голову не пришло жалеть или, наоборот, мучить счастливую возлюбленную Селезнева.

Она лежала на своем диване, уютно подложив ладони под щеку, и смотрела на летящие за окном снежинки. Откуда они взялись в последних числах октября, никто не знал. Синоптики, как всегда, говорили что-то невразумительное про циклоны и антициклоны. От этих тяжелых слов веяло глобализмом, а снежинки продолжали лететь, невесомые и прозрачные. Юлька лежала и думала о том, что на даче сегодня должно быть холодно, а значит, придется надеть красную куртку на меху и красные же полусапожки. Вообще, Сергей сказал, что печка в доме разгорается довольно быстро и особо кутаться не нужно, но все же…

Он действительно заехал за ней в тот вечер, через несколько часов после своего триумфального появления в экономическом отделе… Весь день у Юльки в голове вертелась мелодия последнего па-де-де из «Дон Кихота» Минкуса. Когда-то давно, много лет назад, в первый раз услышав эту торжествующую, полную оптимизма тему, она мгновенно придумала для нее новое название — «Ария Победителя». Вообще-то, даже в том нежном, сопливом возрасте она уже обладала достаточными познаниями для того, чтобы понять: ария — это когда поют. В «Дон Кихоте» никто не пел, а на сцене восхитительно долго крутила фуэте черноглазая Китри с алой розой в волосах, но название, что называется, «прилипло». И теперь, расхаживая по кабинету с кипой каких-то распечаток в руках, Юля тихонечко напевала: «Там-тара-дара-там-там…», упруго и легко ударяя кончиком языка о небо, как балерина стройными ножками в пуантах — о пол. Ее негромкое мурлыканье слышали, ей улыбались и кивали. Тамара Васильевна необычайно охотно принимала ее советы относительно того, что делать с забарахлившим принтером. И Юлька так искренне и так страстно хотела ей помочь, что, наверное, самолично разобрала бы этот принтер на мелкие детали, если бы не опасалась доломать его окончательно. Оленька, забросив сводку по предприятиям-должникам, раскладывала конфеты из коробки на три равные кучки: себе, Тамаре Васильевне и Галочке. Галина, поначалу чувствовавшая себя изгоем, долго отказывалась и говорила, что ей нести гостинцы некому, и сама она конфеты не ест, и вообще ей не надо… Ее так долго уговаривали, что она наконец всплакнула, еще раз попросила у Юльки извинения и, продолжая одновременно всхлипывать и улыбаться, согласилась взять с собой несколько штучек. Кстати, конфеты, к которым прикасался сам Сергей Селезнев, были поделены только после того, как Юлька, подбадриваемая всеобщими радостными восклицаниями, на глазах у всех демонстративно съела один шоколадный шарик с начинкой из ликера внутри.