– Крови мало. Артерии целы. Пуля прошла в сантиметре от легкого. Везучий вы парень.

– Хотелось бы надеяться.

– Так, Люся. Убирай все с кухонного стола, раздвигай его. Я операций на дому никогда не делал. Инструменты я приготовлю, но вместо анестезии используем эфир.

– Нет, – жестко сказал Михась. – Никакого снотворного. Я не должен отключаться. А то у тебя возникнет идея позвонить на Петровку.

Он оборвал телефонные шнуры и запер входную дверь на ключ. Потом незаметно его спрятал.

– Пью я мало, но стакан водки мне не повредит.

Врач поднял брови.

– Водка не спасение. Боль будет сильной.

– Стерпим.

– Орать нельзя. За стеной дети спят.

– Пусть спят. Дайте мне палку, чтобы я не откусил себе язык. Он мне еще пригодится.

Час ушел на подготовку, медсестра оказалась здесь кстати. Врач старался как мог, с него ручьями лил пот, и помощница оказывала больше времени хирургу, чем больному. Врач поражался силе воле этого человека. Он даже не стонал, по зрачкам он понимал, какой нестерпимой была боль. На операцию ушло два часа.

– Ни один снайпер не смог бы выстрелить в вас более удачно. Расщепления костей не произошло, иначе пришлось бы надевать стальные накладки.

– Я могу идти? – спросил Михась.

– Часа через два.

– Но вам же на работу.

– Чего-нибудь наболтаю.

– Болтать будете на Петровке. Вот вам и оправдание.

– Но вы же сказали…

– Слушайте. После моего ухода поезжайте в Управление. Скажете, что я силой заставил вас меня оперировать. Под угрозой оружия. Найдете майора Воронихина. Он сидит в двести двадцать втором кабинете. Скажете, что стреляла в меня женщина. И не забудьте отдать им пулю, извлеченную из моего тела. Ну а теперь мне еще надо выпить. Уж больно хорош у вас спирт.

– Медицинский. Со склада, не разбавленный.

После стакана больной упал со стула. Перенапряжение дало о себе знать. Его переложили на кровать и два часа ждали, когда он очнется. Ключи они и не думали искать. Этот человек поражал их своей силой воли, и они не знали, чем ему еще помочь.

Когда Михась пришел в чувство, он увидел возлюбленных за столом. Они завтракали. Надежные люди. Им можно доверять.

Вскоре он ушел. Его покачивало. Он нашел подходящий дом, готовившийся к сносу. В доме подвал, набрал тряпья, улегся и заснул.

После ухода врача майор Воронихин вызвал к себе эксперта и показал пулю.

– Что скажешь об этом свинце? – спросил он.

Тот разглядел пулю и пожал плечами.

– Есть у меня один знаток оружия. Поговорю с ним. Но штучка не наша. И почти не помята.

– Ее вынул врач, который лечил Сумского. Михась к нему и явился с пистолетом. Сказал ему, что стреляла в него женщина, и дал адресок, где это случилось.

– Значит, Кира жива. После первой промашки решила его добить. Не зря же он сам решил ее найти, но опять неудачно.

– Поиски Киры ничего не дают. Мы знаем, их связь не прервалась. Они сводят счеты и не хотят, чтобы об этом знали мы. Ведь это Сумской послал Фаину в Гагры. Только как он узнал, где она? Кира инсценировала свою смерть и решила опередить соперника. Но мне важны не они, а мотив этой бойни, – рассуждал эксперт.

– Все это так. Но у нас есть еще одна девица. По велению генерала мы должны ее арестовать. А какое обвинение предъявим? Так чтобы уже не выпускать ее через семьдесят два часа, а засадить капитально. Я тут поговорил с опытным адвокатом, так тот меня высмеял. Любой адвокат вытащит ее через час после ареста. Меня это не устраивает. Вера у нас под носом. Ходит на работу, и ее приятель с поезда в Москве тоже на виду. Правда, дома не живет, а где-то за городом, пока семья отдыхает. Но для ареста никто из них не годится.

Тут без стука в кабинет вошел генерал Черногоров. Подчиненные встали.

– Мы старые друзья, товарищ генерал. Я пришел в милицию, когда Палыч был еще молодым и работал следователем, – кивнул в сторону криминалиста Воронихин.

– Теперь это уже не имеет значения. Следственный комитет закрыл дело. А прокурор Москвы счел нас сумасшедшими. Он говорит словами Киры, которую мы так и не нашли. Самоубийство в чистом виде. Застал жену с любовником, пристрелил его, ушел в ванную, заперся и перерезал себе вены. Таких случаев тысячи. А тебя, Сережа, пока не уволили, я отправляю в отпуск на три недели. От всех дел ты отстранен. И ты виноват в том, что наш высокопоставленный сотрудник попал с ранением в больницу. Грех приписывают банде Арсена. У него с десяток рыл пересидело у подполковника в колонии. И мужа Веры они пришили, и беглеца самосвалом задавили.

– А письмо Вере?

– В письме нет ни одного имени. А конверт с адресом распечатан на принтере. Они считают, что Сошальский снабжал беглеца деньгами. Но жену они ни в чем не подозревают. Могла бы жить королевой, будь супругой казначея и вора в законе. Я стоял, выслушивал весь этот бред и молчал. Они даже о побеге Сумского из больницы не знают. Заместитель министра мне бы голову оторвал. Все против нас, даже свои. Грядет День защитника Отечества, и прокурор выступит в белом кителе, докладывая об успехах на криминальном фронте. Идиоты! – Генерал со злостью треснул кулаком по столу и вышел.

Видать, ему немало перепало.

– Вот и проблема с адвокатами исчезла, – сказал Палыч.

– Погоди, старик. Дело только начинается. Теперь у всех развязаны руки. Ну ничего, в отпуске у меня будет больше времени. Посмотрим, чья возьмет.

И все же не разум и не интеллект приводили Михася Сумского к сумасшедшим решениям. Он хорошо выспался, почувствовал прилив сил и решил действовать. Самым кошмарным и болезненным было снятие гипса с руки и плеча. А тот еще, как назло, прилип к коже. Пришлось отодрать. Ключице гипс в принципе не нужен, а для руки он необходим. Что его радовало как ребенка, так это движение пальцев. Поднять или согнуть правую руку он не мог. Она болталась плетью. От бинтов он избавился. Вот только свежая рана, зашитая тремя часами ранее, осталась перевязанной.

Он передохнул и пошел на дело. В первую очередь он побрился, купил пудру и седой парик. В хозяйственном швабру, ведро и халат. В подъезде переоделся, обернул вокруг живота пиджак. Из него получилась отличная уборщица, толстоватая, пожилого возраста. В таком костюме он взял частника и объехал еще пару магазинов. Где работал муж Киры, он отлично знал. Бывал там не раз и даже продал Евгению тот самый поганый «наган», когда-то украденный у инкассаторов.

Через служебный вход он прошел свободно. На уборщицу никто не обратил внимания. На нервы действовала только правая рука, которую нельзя было прятать. Просто не действовала и вызывала боль, если за что-то задевала.

Пешком он поднялся на третий этаж, заглянул в пару кабинетов, все шло как нельзя лучше, и Вера уже сидела в директорском кресле.

До туалета двенадцать шагов. По привычке он едва не зашел в мужской, но вовремя очнулся. Ему пришлось два часа возиться с тряпками, дожидаясь нужного момента. На одну из кабинок он повесил табличку «Не работает».

И вот судный час настал. Вера зашла в туалет, но не одна. Вторая женщина ей сказала: «Я пока в столовой место займу. Не задерживайся».

– Не беспокойся. Теперь я в полном порядке.

На уборщицу она тоже не обратила внимания. Зайдя в кабинку, не заперлась. Михась сработал быстро. Неудобством была левая рука. Но он тренировался ежедневно.

Внезапно в кабинку вошла уборщица. Вера обомлела. Она ничего не могла сделать. Михась достал из кармана длинную вязальную спицу, острую с обеих концов. Он бил снизу и с большой силой. Спица вонзилась ей в шею возле подбородка, прошла сквозь череп и проткнула макушку. Вера даже не пискнула от страха. Михась ее поддержал, чтобы она не упала на пол, и облокотил на бачок. Проверил пульс, но не нащупал. На лице мертвой женщины было выражение ужаса. Глаза выкатились из орбит, но крови почти не было. Блузку залило. Михась подстелил ей под ноги мокрую тряпку. Затем перевесил табличку с соседней кабины. Дверь закрыл плотно и забил гвоздь в косяк двери. В этот момент в туалет вошла еще одна женщина.