— Спокойно, котенок, не расстраивайся! Ты последние недели не работала, а у нас не хватало места, вот мы и…

— Мои композитки были в ящике! В долбаном ящике!

Стол Байрона стоит перед окном, что создает красивое заднее освещение, особенно сейчас, когда Байрон нарядился в хлопок цвета хаки и сильно загорел. Его наманикюренные руки плавают в пространстве между нами.

— Эмили, Алистер сказал мне, это только до твоего возвращения, — успокаивал он. — Просто мне не хотелось еще одной накладки, как с «Сакс».

А, вот оно что! Понятно. Байрон так привык к тому, что я соглашаюсь на каждую поездку, что привык давать всем моим постоянным клиентам первую очередь, а значит, они могли высылать подтверждение, когда захотят. Но после разговора об астрономии я решила, что звезды против моей поездки с «Сакс» в Новый Орлеан и заставила Байрона ее отменить. Клиенты были не в восторге. Такое было всего раз, и все-таки…

— Верно, — бормочу я, смягчаясь. — Это было нехорошо.

— Ничего, — говорит Байрон. — Главное, что ты вернулась. Я скажу Алистеру поставить тебя в середину.

— С мигающими огонечками.

Байрон улыбается — не настоящей улыбкой, а опрокинутой набок запятой.

— Ладно, слушай. Я внес кое-какие изменения.

— Я заметила. Открытые кастинги? Я думала, ты никогда на такое не пойдешь.

Его глаза расширяются.

— Почему нет? Это модно и эффективно! Я нахожу шикарных девушек.

Я с сомнением меряю очередь взглядом.

— Не там, — Байрон пренебрежительно кивает туда, откуда выходит заплаканная девица в сопровождении заплаканной матери и незнакомого мне сотрудника «Шик». — Там, где их действительно можно найти. — Его рука обводит горизонты. — «Элит», «Форд» — к нам приходят замечательные девушки. Вот как раз сегодня утром Светлана перешла к нам из «Элит», и я на волосок от того, чтобы увести Клаудию.

— Клаудию Шиффер?!

— Да, Клаудию Шиффер. Клаудиа… — Байрон вздыхает. Я моргаю: он что, сменил ориентацию? — Я, конечно, беру не всякую, — продолжает он. — Только самых лучших. Сливки.

В прошлом году, пройдя через все сердечные муки, связанные с заключением договора с агентством, я узнала, что контракты моделей имеют мало значения. Ни одно агентство не станет вынуждать девушку соблюдать условия, напечатанные мелким шрифтом, если она захочет уйти (ну, может, за исключением Клаудии), потому что ни одно агентство не захочет само выполнять такие условия. Поэтому девушки легко меняют агентства.

— Байрон, у тебя и так много девушек! — замечаю я. — Сколько еще тебе надо?

— О, немного: семьдесят, почти восемьдесят. Мы сейчас расширились, стало больше места…

— Если не считать доски композиток.

Он натянуто смеется.

— Ну да, точно, но мы это дело поправим. К тому же я только что нанял двух новых агентов: Стефана и Лайса. Это возвращает меня к теме перемен…

Байрон встает и выходит из-за стола. На нем высокие жесткие сапоги, которые громко скрипят, словно протестуют против его привычки ходить по офису.

— Да, да, я занялся верховой ездой, — говорит он в ответ на мой взгляд. — Это так бодрит! И очень полезно для бедер и ягодиц — они стали твердые как камень! Эмили, я отдал тебя Джастине.

До меня доходит где-то через минуту.

— Стой… как агенту?

— Да.

— Но почему? Разве ты сам больше не работаешь с заказами?

— Отчего же? С некоторыми. — Подходя к стеклянной стене, он достает из стойки для зонтиков кнут. — Но у меня больше нет времени, не с этим… — Кончик кнута скользит по гладкой поверхности стекла, обводя царящую там суету: очередная девушка в печали уходит из агентства. — У меня есть время только на нескольких, самых лучших девушек. Особенных.

Я не верю своим ушам.

— Байрон, в этом году я заработала по грубым подсчетам семьдесят тысяч долларов, а еще только май и я учусь — разве это не делает меня особенной?

Очевидно, нет.

— Начало неплохое.

Я снова смотрю на Байрона против света. Приходится прикрыть глаза ладонью, чтобы видеть его лицо.

— Но не достаточное для чего — чтобы войти в лучшую пятерку? В лучшую десятку?

Мой агент молчит. Я продолжаю:

— Значит, семидесяти тысяч за пять месяцев не хватает, а чего хватает? Восьмидесяти? Девяноста? Сотни?

Байрон проводит пальцами по лбу.

— Эмили, послушай, речь не только о деньгах, — говорит он. — О карьере. Я теперь представляю определенный тип девушек. Девушек, которые делают много редакционного материала, участвуют во многих серьезных кампаниях… Версаче… Айсберг… Вакко… Гесс…

— Как Фонья, — горько произношу я.

Фонья — новая девушка «Гесс»? Я видела фотографии на прошлой неделе. Она стоит в яблоневой роще среди художественно разбросанных лестниц и бочек, разнаряженная, в шнуровке и оборочках. Кто-то на ее месте вызвал бы гомерический хохот. Но Фонья не была смешной. Она выглядела гламурно, мрачно и роскошно, как кинозвезда пятидесятых.

— Да, как Фонья, — Байрон боком присаживается за стол. — Девушек такого калибра, — говорит он. — Девушек из редакционного материала. Девушек с обложки.

— Но у меня есть обложка — и я снималась для «Аллюр»! — напоминаю я.

Статья «Увеличьте свои доходы» должна выйти со дня на день.

— Да, у тебя одна обложка с прошлого года, и ты снялась на двух страницах для «Аллюр», но в основном ты работаешь для каталогов — это хорошо, — поспешно добавляет Байрон. — Особенно если это «Нейманс», «Сакс» и «Бергорфс». Большинство моих девушек готовы на все, чтобы поработать хоть с одним из них, а ты выполняешь заказы для всех трех. Ты классическая красавица, верная ставка.

Я снова прикрываю глаза ладонью.

— Но…

— Но я принял решение. Послушай, Эмили, мне было приятно тебя представлять, и я тебя не бросаю, но больше я не могу этого делать. Я передаю тебя Джастине.

Когда Байрон подается вперед, я наконец могу увидеть выражение его лица. Оно грустное. Байрон берет меня за руку:

— Эмили, мне очень жаль.

Я пришла в «Шик», готовая свернуть горы, а теперь, кажется, падаю. Прямо в пропасть. У меня сжимается горло.

— Джастина странная, — бормочу я.

— Джастина — лучшее, что у меня есть.

По моему лицу катится слезинка. Потом вторая.

— Ах! — Байрон выходит из-за стола и встает передо мной на колени. — Послушай, Эм, может, если ты начнешь работать лучше…

Лучше? Я хватаю его за руки.

— Насколько лучше?

— Если этим летом ты снимешься на трех — нет, на двух… на двух обложках, я снова буду тебя представлять, — говорит Байрон. И улыбается: — Идет?

— Ура!

— На обложках наших заказчиков, — уточняет он. — Другими словами, не в журналах для вегетарианцев, кошководов и тому подобное.

Я обнимаю Байрона. Отпустив меня, он поднимается и снимает с вешалки черную бархатную кепку для верховой езды.

— Сейчас мне пора, а тебе, Эмили, милочка, надо пойти поговорить с Джастиной. — Он поправляет ремешок под подбородком. — Потому что у этой женщины есть шикарные идеи о том, как подстегнуть твою карьеру.

Вы наверняка уже подумали, что изменчивый Цвет волос Джастины — в настоящий момент синий, как шерсть Зелибобы — признак веселой и неординарной личности, которая бегает по Сентрал-парку под проливным дождем, любит «чупа-чупс» и иногда срывается в поездки автостопом.

Но вы ошибаетесь. Эта личность — другая синеволосая девушка. Или другая Джастина. Наша Джастина вечно усталая, ужасно усталая. Как будто яркая шевелюра высасывает из нее все силы и превращает в вялую меланхоличную куклу с кислой миной и апатичностью ослика Иа.

— Ладно… — Она заканчивает просматривать мое портфолио, вздыхает и медленно возвращается к первой странице. — Это твой лучший снимок. Его можешь оставить.

Обычно первая страница модельного портфолио — обложка, если она есть, или же самый лучший снимок крупным планом. Байрон решил разместить мою обложку в середине книги «в качестве приятного сюрприза для зрителя». А значит, впереди оказывается мой лучший снимок крупным планом: «укротительница львов» от Ужасного Шотландца. Всем этот снимок очень нравится, кроме меня.