– Дальше так жить нельзя! – решил наконец папа. – Надо обратиться к космическому разуму через Организацию Объединенных Наций. Я люблю определённость. Я хочу знать: существуют ли инопланетяне?
– Все мы инопланетяне на этой Земле, – сказала мама. Она помыла посуду, повесила фартук на гвоздик и… начала исчезать. Прямо на глазах. Она стала как рисунок, будто невидимая мама была обрисована тонкой линией – лиловым карандашом.
Кит задрожал и полез под кровать. Папа насторожился, как боевой конь при звуках трубы. У меня голова пошла кругом.
А мама превратилась в блин. Блин светящийся, огненный и лучистый. Он помаячил из стороны в сторону, вылетел в форточку и с диким грохотом стремглав улетел на небо.
Мы стояли – я, папа, Кит – как окаменелые.
– Профуфукали инопланетянина! – сказал папа.
Он уже хотел кусать локти и рвать на себе волосы. Но наша мама, конечно, вернулась. Приходит со станции с авоськой огурцов.
– Не бойтесь, – говорит. – Никуда не денусь. Не могу же я бросить вас на произвол судьбы.
Фантом Буздалова
Теперь мы висели один на один, с глазу на глаз, не на жизнь, а на смерть. Он висел ровно и немигающим глазом глядел прямо перед собой, производя впечатление человека, способного с легкостью провисеть жизнь.
Я тоже висел – несгибаемый, с бесстрастным лицом. Я знал: если я упаду – меня ждет бесславный конец.
Как-то у нас по природоведению была контрольная на тему человека. Мы проходили голову, скелет, лопатки, зубы, уши… Все хохотали я не знаю как! А Маргарита Лукьяновна сказала:
– Кому смешно, может выйти посмеяться за дверью.
И прицепилась именно ко мне.
– Антонов, – говорит она, – ты знаешь, где у человека что?
А я смеюсь, не могу остановиться. Такая чертовская вещь этот смех. Его нельзя сдержать, можно только напрячься, но в этом случае я за себя не ручаюсь.
– Антонов, – сказала Маргарита Лукьяновна. – Я ясно вижу твое будущее. Ты никогда не принесешь пользу родине. И не достигнешь никаких высот. Ты будешь есть из плохой тарелки дырявой ложкой, спать на диване с клопами и в пьяной драке зарежешь товарища.
Вообще уже учителя дошли! Им даже в голову не приходит, что такой двоечник, как я, может стать садовником. Ведь стать садовником – никаких дипломов не нужно. Садовником в красных кедах, окучивающим пионы, в кепке и с бакенбардами.
Откуда ей знать, что я сам всех боюсь?
Если я вижу жужелицу в книге, мне кажется, что она меня уже укусила. Когда я был маленький и видел много людей, и что все они идут куда-то, мне казалось, что все они идут убивать дракона.
И вот теперь он – Буздалов. О нем во дворе ходили страшные слухи.
Видишь – трава примятая? – говорили жильцы. – Здесь Буздалов сидел в одном шерстяном носке и из-за куста подслушивал чужие разговоры.
– Видишь перья? – говорили они. – Это Буздалов ворону съел.
Буздалов – ногти не стриженые, зубы не чищеные, голова как бицепс на плечах, а первое слово, которое он сказал в своей жизни, – «топор».
Как-то Буздалов допрыгался: ему выбили зуб, а через неделю на этом месте у него вырос новый зуб – золотой.
Я чуть не умер от страха, когда он погнался за мной – хотел пригробить. Но я отвлек его разговором.
Папа говорит:
– Мой Андрюха хотя и двоечник, но очень способный. Я его отдам в английскую школу, и в музыкальную, и в фигурное катание.
А мама:
– Какое фигурное катание? Ему надо учиться лупасить хулиганов! Нельзя в наше время быть тютей и мокрой курицей.
– Люся, Люся! – отвечал папа. – У каждого из нас есть свой ангел-хранитель. И если кто-то не слышит шороха его крыльев, то это у него с ушами что-то, а не означает, что его нет.
– Но на всякий случай, – говорила мама, – ты должен воспитывать в Андрюне храбрость.
А папа отвечал:
– Я и сам-то не очень храбрый. Я научу нашего сына великому искусству убегать. Ты знаешь, Люся, когда надо убегать? За пять минут до того, как возникнет опасность.
– А если с ним будет девушка? – сказала мама. – И на эту девушку в темном переулке накинется головорез?
Я сразу представил себе: ночь, ветер теплый, совсем не пронизывающий, я и моя девушка возвращаемся из ресторана.
– Это какое созвездие, Андрей? – спрашивает девушка.
– Это Большая Медведица, дорогуша, – отвечаю я.
И тут появляется Буздалов с чугунным утюгом. И перед носом у моей девушки демонстративно накачивает мышцы шеи.
– Хорошее дело, – говорит он, – мускулы качать. Благородное. Ни о чем не думать, только качать и качать. А потом их взять как-нибудь однажды и использовать!..
Я бы дал тягу, но моя девушка – нескладная, неуклюжая, ей не унести ноги от Буздалова. Если я убегу, он стукнет ее утюгом и съест, как ворону.
– Я должен спасти свою девушку, – сказал я.
И папа сказал:
– Да, ты должен ее спасти.
И он повел меня в секцию боевых китайских искусств при ЖЭКе. В одну вошли дверь – там арбузы продают. В другом помещении встретил нас физкультурник. Сам красный, с красными руками, такой пупок у него мускулистый. Тренер ушу Александр Алексеевич.
Потные, красные, толпились вокруг него воспитанники. Особенно кто прошел курс, тот выглядел, конечно, смачно. Мы как взглянули с папой – такие лица, такая речь там слышится – нам сразу захотелось домой.
Но моя перетрусившая девушка, похожая на пингвина, стояла у меня перед глазами, а злоумышленник Буздалов занес над нею свой утюг.
– Я остаюсь, – сказал я папе.
А папа сказал тренеру:
– Друг! Возьми моего сына в обучение. А то что у нас за семья? Мать больная, прикована к постели – у нее ангина. Я – ты видишь – сутулый, сухощавый. Пусть хоть сын у нас будет громила.
С этими словами папа внес за меня деньги и пошел покупать арбуз.
– Китайская борьба ушу, – начал Александр Алексеевич, когда мы набились в физкультурный зал, – учит избавляться от образа врага. Достаточно представить его себе в деталях, или, как мы – мастера ушу это называем, – создать фантом.
Я отвернулся и стал смотреть в окно. Какое дуб необычайное дерево! Не липа, не тополь, чего в городе полно. А именно дуб! И желуди – я их всегда собираю. Это все равно как бесплатный подарок.
– Вот он стоит перед тобой – твой враг, – сказал Александр Алексеевич. – И бой с ним легок, как щелчок пальцев.
А я думал: «Чего слоны не стесняются без штанов ходить? Такие же люди, только жирные».
– Вы должны всё вложить в свой удар, – настаивал Александр Алексеевич. – В бою, говорят китайцы, участвуют даже мышцы уха, хотя в ухе мышц нет!..
А я не понимаю, как может захотеться ударить человека? И также я не представляю, как это может чесаться хвост?
– Присел! – вдруг крикнул Александр Алексеевич. – Чем ниже присядешь, тем ты недосягаемей. Стальной кулак! Удар!!!
По команде мастера секция боевых китайских искусств ринулась поражать образ своего врага. Тысячу синяков им насажали и миллион подглазников.
«Ну, – я подумал, – Буздалов, держись! Отмолочу – никакой бронежилет не поможет!»
И тут я увидел фантом Буздалова. Фантом выжидательно смотрел на меня, и взгляд у него был какой-то недобрый.
Дурак, я всё детство гири не ворочал. Я бы этот фантом без китайской помощи – одной своей русской силой одолел. А так я ему два слабеньких убогих щелчка дал, а он мне как даст два здоровых!
Тогда я его ущипнул и укусил. А он на меня – с утюгом! Это был ужасный миг. Фантом Буздалова припер меня к шведской стенке. Я закрыл глаза и приготовился к самому худшему.
Бывают же такие беззащитные, как я. У всех на земле есть коронный прием: удар ногой, подсечка или освобождение от захвата. Даже альбатрос может отпугнуть врага! Он отрыгивает переваренную пищу, вися на ветре, чем вводит в смятение любого хищника или неприятеля.