Он молча ерзает, ощущая тянущую боль в спине, ногах и заду, и осторожно двигается назад, опираясь на локти. Упирается ступнями в плечи Рамси, слезая с его члена и отчетливо чувствуя каждое свое горячее сокращение вокруг твердого ствола и крупной головки, растянувшей его вход еще перед тем, как выскользнуть. Рефлекторно Джон зажимает себя между ног, чуток отодвинувшись, прижимает пальцами саднящий, как от ожога, так и раскрытый зад, стараясь сесть поаккуратнее. Ноги никак не сходятся, и в коленях невозможная слабость, но он заставляет себя приподняться и взять салфетку, вытереть хотя бы живот от спермы, а потом и вовсе слезть с кровати.
Рамси не смотрит на него, опустив голову, и длинные черные волосы совсем скрывают его лицо. Джон, пошатываясь, отходит к печи и может видеть только его широкую вздрагивающую спину, часто поднимающийся живот и здоровую ладонь, скользящую по члену. Рамси грубо дрочит себе, шумно дыша через рот и торопливо двигая крепко сжатой рукой. Толстая, темно-красная головка быстро скользит в его кулаке, и Джон, пытаясь хоть немного успокоиться, смотрит на это, с трудом натягивая кальсоны на влажные ноги. В какой-то момент Рамси перестает так размашисто дрочить и просто натирает головку пальцами. Он дрожит, и с его жирных губ срывается что-то, похожее на собачий скулеж, когда он оттягивает член вниз и торопливо подставляет вторую руку, обильно кончая в нее и вздрагивая всем телом. Джон досматривает до конца и обтирает лицо футболкой перед тем, как не без труда влезть в нее. Он успевает одеться полностью, пока Рамси тяжело отходит и тоже обтирает ладонь о салфетку.
Он все так же не поворачивается к Джону, прибирая волосы и с явным наслаждением вслепую расстегивая ошейник, бросая его на кровать. Джон хмыкает – от того, что он думал об этом, и того, что после него на шее Рамси остается кровавое ожерелье – из налитых красным синяков, царапин и темных вмятин на коже. Это отдается чем-то неприятно и приятно щекотным под ребрами. Джон подходит обратно и садится на край постели – это оказывается непросто и больно, приходится сесть набок, подобрав ногу под чувствительный зад, – пододвигает к себе свой блокнот.
Рамси наконец поднимает голову – его лицо, как и должно быть, покойно, может быть, слегка-слегка смешливо и полностью удовлетворено. Он двигается ближе, садясь рядом с Джоном, и нагло опускает подбородок ему на плечо. Он голый, от него жестко разит потом, и его член все еще стоит, тонкая струйка спермы течет по стволу; Рамси собирает ее большим пальцем и с причмокиванием облизывает его, с интересом заглядывая в открытый Джоном блокнот. Джон дергает плечом, но не слишком настойчиво, и Рамси остается.
– Я просмотрел все… – Джон начинает хрипло и откашливается перед тем, как продолжить, – все письма и чеки, которые нашел в комнате Сансы. Тут я выписал адреса, которые в них были, с комментариями. Тех, в которых я был бы уверен, среди них немного, но у меня есть как минимум три. Если захочешь, обсудим за ужином.
– Угу, – теплая щека Рамси греет шею под волосами, даже когда все тело еще такое горячее.
– И… – Джон еще чувствует себя немного неуютно от этого, но ему надо двигаться дальше, – пока я читаю дневники Брана, может быть, в них что-то будет.
– Дневники? Я не помню, но он вроде уже подросток, так? Парни в таком возрасте ведут дневники? – беззаботно спрашивает Рамси.
– Он не обычный подросток, – сухо напоминает Джон. – И у него неплохой талант к письму. До Зимы он мало общался с другими детьми из-за домашнего обучения и… физической ограниченности, но зато вел свой блог и еще писал рассказы, хорошие, кстати. Тетя считала, что из него вышел бы настоящий писатель, – он резко замолкает.
– Да, точно, – дружелюбно соглашается Рамси. – Я просто забыл, который это из них всех.
Джон косится на него осуждающе, но Рамси легкомысленно дергает плечом, даже не отвечая ему взглядом.
– Ты тоже мог бы забыть, не будь это твои братья, – негромко говорит он. Джон молчит еще, но кивает, возвращаясь к блокноту.
– Да, мог бы. О’кей. В общем, мне еще понадобится время, чтобы прочитать это все, писал он очень много и не слишком разборчиво. И я не очень понял… он часто упоминает, что общался с кем-то… он называет его или ее вороной с тремя глазами. И, судя по датам, это уже после того, как отрубились телефоны и интернет. Но в неотправленных письмах Сансы за те же числа об этом нет ни слова. Я даже сначала подумал, что, может быть, это очередные его рассказы, ну, знаешь, он интересовался мистикой и всем таким. Но эта ворона идет вперемешку с какими-то бытовыми записями, про Сансу, Рикона, про меня, про покойных. В общем, я пока пытаюсь понять, что это может значить, потому что Бран пишет здесь о том, что собирается почему-то к этой вороне, куда-то на север, и это все становится еще более запутанным. Но мы тоже можем обсудить это за ужином, – он говорит это опять очень устало, и Рамси отодвигается.
– О’кей, Джон, я понял намек, – он говорит с добродушной улыбкой, – и иду готовить этот сраный ужин, чтобы нам было, за чем обсудить все это.
– Нет, я… – Джон трет глаза тыльной стороной руки; он совсем устал и ослаб, это слышно, – я не имел в виду, что ты должен прямо сейчас. То есть… не знаю, ты и охотишься, и готовишь мне есть все это время, а я сижу за этими тетрадями и письмами, как проклятый. Я могу тебе чем-нибудь помочь? – он поднимает глаза как против воли, покрасневшие и слегка припухшие, его взгляд изнуренный, и из него сейчас ушла даже неприязнь, осталась только вынужденность совместной работы. Рамси хмыкает, поднимаясь и подбирая ошейник Серого Ветра.
– Да, кое-что ты можешь сделать, – он наклоняется и запускает всю руку Джону в волосы, отчего тот вздрагивает. – Поспи немного, Джон. Я позову, когда все будет готово, – он притягивает Джона к себе, коротко и тепло поцеловав в висок, и сразу отпускает. Он помнит, как его мать делала так иногда, когда выпивала чуток лишнего вина и не стыдилась проявлять чувства. И тогда это… наверное, по-своему даже слегка трогало его. Судя по непонимающим глазам Джона, его это тронуло тоже. Рамси сохраняет улыбку на лице до тех пор, пока не отворачивается, направляясь к двери. Ему всегда нравится делать эту штуку, с теми, кто плачет, с теми, кто напуган, с теми, кому очень-очень больно – и с Джоном Сноу.
Он выходит тихо, закрыв дверь и щурясь в окончательно окутавшей второй этаж темноте в поисках своей одежды. Холод сразу пробирает его голое полное тело, но ему это даже приятно. Освежает мысли. Рамси думает о Джоне, разумеется, о том, что тот стал немного мягче и разговорчивей теперь, но это штуки после секса, они уходят через какое-то время. Вопрос, что останется. Рамси надеется, что достаточно. Он думает о Призраке тоже, о том, что мог бы убить его, что пришлось бы убить его, если бы он на самом деле планировал остаться здесь с Джоном. Но, кажется, их ждет теперь долгий путь, и боги знают, где он закончится. По крайней мере, для одного из них.
Рамси подбирает с пола водолазку и неспешно натягивает ее на взмокшее тело, продолжая думать обо всем этом. Это был хороший секс, очень хороший, хотя и непривычный, в нем все-таки сильно не хватало крови или чего-то такого. Рамси вспоминает о том, как укусил Джона, слабо, только поиграться, но это было, и он не стал контролировать себя в этом. Он хочет кусать Джона и дальше. С ним сложнее, чем с девочками, им Рамси любил искусывать груди, перетирая кожу и мясо между зубами, но у Джона есть бедра, и плечи, и чувствительные, как у малолетки, соски. И Рамси не хочет оказаться там, где однажды вкусится в одно из этих мест, с зубами и кровью – и хочет. Это почему-то пока дразнит даже больше ножниц и лидокаина, и беспокоит тоже больше. Самоконтроль – это то, на что у Рамси ушло больше десяти лет, и он не хочет проебать все из-за мимолетного каприза. Нет, он не собирается ничего проебывать. В такие моменты он предпочитает вспоминать об изоляторе и том, как хорошо выучился контролировать себя там – без строгого ошейника.
