– Знаешь… Я не сержусь на тебя. Нет, тогда я очень злился, но сейчас… – Тиерсен перекладывается удобнее и тянет Цицеро к себе, касаясь губами его виска. – Я знаю, что мы такие, какие есть. Со своими… странностями. Со своими правилами. Каждый из нас. Из меня действительно хреновый Избранный, я не всегда понимаю, что я должен делать. Но если мы не должны убивать Лиз, то не будем.
– Никто не может знать всего, – Цицеро пожимает плечами и устраивается в руках Тиерсена удобнее. – Даже Избранный. И для этого ему нужен Цицеро. Это моя работа, моя почетная работа. Держать нимб Избранного, пока тот занят более важными вещами, – он тихо смеется, забавно морща нос, и Тиерсен не может не улыбнуться в ответ.
– Мы решим завтра с утра все с Лиз, а потом поедем отдыхать на весь день, ладно? Думаю, ближайшие несколько дней у нас не будет работы из-за похорон, а я так задрался уже с этими выступлениями, с этими ножами, со всем этим, мне нужен выходной.
– Значит, завтра очередная новая жизнь? – Цицеро еще хихикает и водит четками по плечу Тиерсена.
– Очередная новая жизнь, – Тиерсен хмыкает и целует его, медленно, легко касаясь губами. – До… завтра… сердце… мое, – едва успевает сказать он между поцелуями, потому что Цицеро не дает ему говорить, смеясь и кусаясь. – До завтра, – Тиерсен все-таки умудряется оборвать эту череду коротких грубоватых ласк и последний раз касается губами лба Цицеро. Он чувствует теплоту и деревянных четок, и шершавых пальцев на спине, когда Цицеро обнимает его, ложась головой на плечо. От волос маленького итальянца почему-то пахнет кровью. Но Тиерсену нравится этот запах.
Тиерсен просыпается через какое-то время – сон у него напряженный от вымотанности, – даже не знает, через какое, но достаточное, чтобы чувствовать себя хоть немного бодрее, от того, как приоткрывается дверь. Тиерсен бросает короткий взгляд на Цицеро – тот перекатился на другую половину кровати во сне, уткнувшись носом в подушку, забрав с собой одно одеяло и завернувшись в него, как рыжая гусеница. Ему опять холодно: хотя в квартире Селестина и нет проблем с отоплением, но все-таки и он, и Тиерсен с детства привыкли к более низким температурам, чем бывают на юге Италии.
Тиерсен смотрит на дверь где-то через долю секунды, но не дергается за оставленным на тумбочке ножом. Это всего лишь малышка Элизабет, она одета в поло Селестина, и оно почти достает ей до колен.
– Месье Слышащий голос Ночи, вы здесь? – интересно, она до конца своих дней будет называть его так? – Вы не спите?
Тиерсен размышляет несколько секунд. С одной стороны, ему совершенно не хочется возиться с девочкой, но с другой – она все равно его разбудила, а в таком нервном состоянии он не заснет снова так просто.
– Не сплю, – отвечает он тихо, чтобы не разбудить Цицеро. Тот иногда может спать непозволительно крепко. Или делать вид, что спит, чтобы к нему не лезли.
– Ох, как хорошо, – торопливо говорит Элизабет. – Я так боялась, что зайду к Селу. Он… злой сегодня. Когда я уронила вилку за ужином, я думала, он меня ударит.
– Не думай об этом, – Тиерсен приподнимается на локте. – Иди спать, завтра он уже не будет таким.
– Я… я хотела попросить, – Элизабет мнется. – Мне… можно поспать с вами?
– Нет, Лиз. Иди в свою комнату, – Тиерсен говорит это не грубо, но твердо.
– Но… пожалуйста, – она прислоняется плечом к дверному косяку, и ее совсем худые ножки подрагивают. – Мне очень страшно. Очень-очень. Я легла в постель, и мне казалось… что я слышу те звуки, которые были там, которые… он… – она тихо всхлипывает, но тут же мужественно проводит рукой по щеке, хотя ее голос и дрожит. – Когда вы…
– Ну тише, – Тиерсен вздыхает. Он все еще не собирается утешать Элизабет, но выгнать вон плачущую девятилетнюю – только сегодня исполнилось – девочку… Нет, он все-таки не такой ублюдок.
– Я просто… хотела бы поспать с вами, – Элизабет берет себя в руки и снова вытирает слезы. – Если можно.
– Ты можешь полежать со мной немного, пока не успокоишься. Я потом отнесу тебя в постель, – Тиерсен проклинает свое мягкосердечие, но что еще он может сказать?
Элизабет быстро, будто боясь, что Тиерсен передумает, закрывает дверь и топочет босыми пятками по полу, почти запрыгивая на постель. И, конечно…
– Да чтоб тебя, ты что, камнями ужинала?! – Цицеро мгновенно переворачивается и садится, быстро подбирая ноги, на которые малышка наступила с размаху, а Элизабет взвизгивает от испуга и падает на спину, не удержавшись на одеяле, тут же живо отползая к краю постели.
Тиерсен не выдерживает и усмехается, глядя на встрепанного Цицеро – все-таки не спал – и часто дышащую Элизабет.
– А вы… вы мне не разрешали с вами спать, а сами… – она возмущенно смотрит на Тиерсена, и это видно даже в темноте. – А сами уже взрослый, а до сих пор спите с папой! – ох, точно, они же так и не нашли время объяснить ей, кто здесь кому и кем приходится…
– Послушай, Лиз, – успокаивающе говорит Тиерсен, пока Цицеро негромко, но слышимо ворчит и снова накрывается одеялом, теперь уже с головой. – Мы не родственники на самом деле. Это тоже часть представления, понимаешь?
– А тогда почему вы спите в одной постели? – Элизабет спрашивает любопытно, как будто отвлекшись от своих грустных мыслей.
– Мы друзья, милая, – Тиерсен улыбается, а Цицеро совершенно непристойно хихикает в подушку.
– Друзья не спят в одной кровати, – Элизабет успокаивается и садится удобнее. – Я как-то просила Серафена, чтобы Наис, – наверное, какая-то подружка, догадывается Тиерсен, – осталась у нас на ночь, и он разрешил. А спать в одной кровати – нет. Он сказал, что в одной кровати могут спать только муж и жена… – она опять немного мнется, как будто ей тяжело осознавать, что это уже прошлое, которое теперь не повторится. Или дело именно в том, что она говорит, Тиерсен не знает.
– Мы… очень близкие друзья, – Цицеро смеется громче, и Тиерсен старается незаметно толкнуть его в бок, но тот только продолжает смеяться, обнимая подушку обеими руками. Элизабет смотрит на него странно. – Иногда у взрослых так бывает. Взрослые вообще часто делают странные вещи, – продолжает Тиерсен, но Элизабет перебивает его:
– А почему он смеется?
– Потому что… – Цицеро пытается отсмеяться, стягивая одеяло с головы и переворачиваясь на спину, – потому что… малышка, этот человек сегодня отравил твоего папашу, дал Цицеро наделать дырок в груди твоей мамаши, а сейчас боится рассказать тебе, почему люди спят в одной постели! – он довольно хохочет и снова накрывается одеялом, пытаясь заглушить смех. Вот ему-то весело, тоскливо думает Тиерсен. Ему всегда весело. А самому Тиерсену, кажется, сейчас придется вместо сладкого сна провести короткую лекцию по половому воспитанию для детей младше двенадцати.
– Вы… – Элизабет как будто не обращает внимания на первую часть фразы и переводит заинтересованный взгляд с одного на другого, – вы любите друг друга?
– Вот сейчас я точно в этом не уверен, – Тиерсен легко бьет Цицеро по животу, и тот, продолжая смеяться, перекатывается на бок, смотря на него своими веселыми и яркими глазами.
– Любите друг друга, как муж и… – Элизабет начинает очень уверенно, но тут теряется, – жена? – спрашивает немного робко.
– Ну, здесь это работает немного по-другому, но суть ты уловила верно, – Тиерсен вообще не понимает, почему продолжает этот разговор, но это его немного отвлекает и даже, наверное, веселит.
– И у вас есть дом? – Элизабет искренне любопытна.
– Ну да, – односложно, но не холодно отвечает Тиерсен.
– И вы целуетесь?
– Иногда случается, – Тиерсен не удерживает смешка.
– И трахаетесь?
– Бы… Что? – у Цицеро случается новый приступ хохота, и Тиерсен уже ничего с этим не делает. – Откуда ты набралась таких слов, Лиз? – он действительно удивлен. В свои девять он знал, конечно, некоторый набор не самых пристойных выражений, но никогда, пожалуй, в том возрасте не использовал их так метко.
