— Поднимаемся наверх. — подсказал Лукас.
Дрожа, Фаррелл оглядел лестницу, ведущую в еще большую пустоту.
— Если бы я знал, что это будет альпинистский подъем, я бы одел спортивку «Найк».
Лестница все вела вверх, пока воздух вокруг не стал снова теплым. Наконец они достигли серебристой двери с изображением герба общества Хокспиэ. Лукас постучал. Три быстрых удара и четыре медленных: другая последовательность, чем та, возле театра. Фаррелл отметил это в своей голове на будущее.
Дверь открылась и человек, внимательно оглядевший их, был знаком Фарреллу: он принимал участие во встречах общества. Он не был уверен, что знает, как его зовут, так как раньше никогда не обращал много внимания на особенности уклада общества.
- Мы пришли. — сказал Лукас.
Мужчина открыл дверь шире, чтобы впустить их, и внезапно Фаррелл обнаружил, что он уже не на темном лестничном проходе, а внутри теплого здания, которое находилось, судя по тому, сколько они прошли по тоннелям, по меньшей мере, в миле от собора. Должно быть, есть секретный ход, ведущий к театру и ресторану, подумал Фаррелл.
— Сюда. — указал Лукас, провожая Фаррелла через тусклый интерьер.
Место было огромным, во всяком случае, такое же большое, как и поместье Грейсонов.
Полы были каменные, а стены — оштукатурены, с настоящими картинами, написанными маслом, выглядевшими так, словно они висели здесь столетие. Через арку в конце коридора взгляд Фаррелла натолкнулся на массивную библиотеку, где все стены от потолка и до пола были заполнены полками с книгами в кожаных переплетах. Напротив двери в центре комнаты под застекленным сводом стоял большой деревянный, выглядевший тяжелым, стол.
За столом сидел Маркус, одетый в черный деловой костюм, белую рубашку и красный галстук. Его локти лежали на столе, и скрещенные пальцы сжато лежали перед ним.
— Входите, мистер Грейсон. — сказал он, его голос был чистым и ясным. — Спасибо, мистер Баррингтон. Вы можете подождать снаружи.
— Да, сэр. — Лукас склонил голову, а затем вышел, закрыв за собой дверь.
Фарреллу не было страшно. Лишь слегка напуган. Да, определенно, напуган. Он не видел Маркуса так близко после их первой встречи три года назад, когда он стоял на сцене перед публикой, прямо как Адам в ночь посвящения, и свет бил ему в глаза.
Маркус никогда не общался с членами общества после собраний. Он не посещал благотворительные фонды и не участвовал в политических ралли, организованных его последователями, чтобы придать Торонто лучший вид.
Он только возвышенно обращался ко всем собравшимся со сцены театра, куда приводил узников и проводил суды над ними. Как только вина была установлена — а она всегда устанавливалась — Маркус лично осуществлял казнь с помощью золотого кинжала, пока остальные оставались молчаливыми свидетелями.
Затем он исчезал из виду, как тень, пока его последователи задерживались еще на некоторое время, обмениваясь шепотом той информацией, которую не рассказали бы при свете дня. Вокруг этого человека витало бесчисленное количество слухов о том, что он живет в уединении, что он — гений, бог и….. Фаррелл не мог и сосчитать всего, что болтали в кулуарах, а тем более помнить все слухи и старался отделять их от того, что знал точно является правдой.
— Спасибо за то, что пришли. — сказал Маркус. — Это честь принимать вас в своем доме.
— Это большая честь для меня, сэр. — тысячи вопросов роились в голове, но он не задал ни единого вслух. Не сейчас. Временами он мог быть пренебрежительным и безответственным — впрочем, так он вел себя в основном — но знал, когда нужно молчать.
Он не был уверен на сто процентов, кем являлся Маркус на самом деле и что давало ему такую силу, но он не недооценивал этого человека ни на миг.
— Я уверен, Лукас дал понять, я верю, что вы прекрасно дополните мою небольшую элитную группу.
Фаррелл утвердительно кивнул, желая, чтобы его сердце перестало стучать так быстро.
- Да. И если есть что-то, что мне необходимо сделать, чтобы подтвердить свою верность вам, сэр, я сделаю.
— Пожалуйста, называйте меня Маркус. Ваше пребывание здесь гарантирует много привилегий, не распространяющихся на других членов общества. Это делает вас моим другом. Вы бы хотели этого? Быть моим другом?
— Я хотел бы…Маркус. — он мудро решил не болтать ни о заплетании волос, ни о других мальчишечьих сплетнях. «Без шуток.» — напомнил он себе.
— Как вы считаете, вы являетесь особенным, мистер Грейсон?
Это был провокационный вопрос, он ранее вряд ли сталкивался с таким, особенно сейчас, когда ему все еще было больно после разговора с матерью. Фаррелл замолчал на мгновение, прежде чем ответить этому могущественному человеку.
- Да, считаю. — наконец сказал он, надеясь на простоту ответа.
Никаких сложностей, только уверенность. И он надеялся, что его тон звучал уверенней, чем он ощущал на самом деле.
— Хорошо. — на губах Маркуса появилась улыбка. — Я согласен. Ваш брат также был особенным. Какое же несчастье, что он оказался в конечном счете недостойным.
На щеке Фаррелла задергался мускул, но он сжал губы, чтобы ничего не произнести, боясь того, что может выпалить в ответ. И вероятнее всего с его стороны не слишком умно вступать в полемику с потенциальным претендентом в боги смерти.
— Я знаю, — продолжил Маркус, — что мои слова о вашем покойном брате кажутся вам весьма непочтительными. Тем не менее, несмотря на все родственные чувства, которые охватывают вас, вы должны признать, что Коннор выбрал весьма трусливый способ попрощаться с единственной, драгоценной жизнью.
Такие слова обжигали душу Фаррелла.
— У него были свои проблемы.
«И был ли источник этих проблем в твоем тайном круге?» — подумал Фаррелл.
— Конечно. Как и у всех нас. Но то, как мы справляемся с жизненными трудностями — внутренними и внешними — определяет нас. Встречаем ли мы их без страха, мужественно и с чувством справедливости? Или мы бежим от них, выискивая легкий выход, чтобы спрятаться от резкой правды жизни? Мы все разные, но трудно сказать, кто мы есть на самом деле, пока мы не пройдем испытание. К какому типу людей принадлежите вы, по вашему мнению?
«Тот, который слишком любит водку для своей пользы.» — подумал он. — «Но ты использовал бы это как отказ для меня.»
— Я ни от чего не прячусь. — сказал он вслух.
— И что бы вы хотели, чтобы вам дали в этой жизни, мистер Грейсон? — спросил Маркус. — Многие утверждают, что они просто хотят счастья. Некоторые говорят, что хотят мира и безмятежности. Другие хотят денег. Власти. Страсти. Удовольствий. Так чего хотите вы?
Вначале Фарреллу пришлось признать, что он не особенно задумывался о будущем. Он разглядывал полки, нагруженные самой огромной коллекцией книг, которую видел в своей жизни, пока формулировал ответ.
— Я хочу, чтобы меня уважали. Хочу быть могущественным. И да, я хочу быть особенным. Я хочу оставить след в этом мире, чтобы никто не забыл, кто я.
Он даже не осознавал, что говорил правду, пока не произнес ее вслух. И почувствовал, как дал чему — то темному и холодному внутри него право говорить.
Маркус молчаливо рассматривал его.
— Есть ли у вас какие-либо сомнения по поводу того, как я обращаюсь со своими пленниками?
Фаррелл вспомнил спор с Адамом о том, что быть судьей, присяжным и палачом преступников не делает тебя добрее тех приговоренных.
Конечно, вначале у Фаррелла были сомнения, но потом он принял тот факт, что у них не было другого выхода. Миссия Маркуса, в какой — то степени крайняя мера, была важна для мира. Четыре казни за год — не так уж и много. И они были символичны. Они что-то значили. Они мотивировали общество выходить и делать добро окружающему миру там, где это было возможным.
— Мне не обязательно любить наблюдать, как умирают люди, — ответил Фаррелл, — но я знаю, что это важно и нужно, поэтому то, что мне дали шанс быть частью подобного — честь для меня.
Лукас предупредил, что Маркус почувствует ложь, поэтому Фаррелл не пытался лгать. Он не представлял, о чем сейчас думает Маркус или как Маркус оценивает его. Говорил ли он правильные вещи?
