– Зажги фональ, я боюсь, – говорила Сара кому-то из взрослых в семье.

– Не тлогай яков, они тебя заглызут, – предостерегала она отца во время отпуска.

– Не нельвилуй меня. – И она обиженно отворачивалась, когда отец заливался смехом.

Когда кузине Иренке дядя Ежи подарил на именины крысу, Сара необдуманно закричала:

– Глядите, какая симпатичная клыска!

Это прозвище за ней и осталось. Близкие обращались к ней – Клыска. Долго, очень долго. А из уст Иренки и до сих пор нет-нет да и вырвется это проклятое прозвище.

Но в результате усиленных занятий с логопедом сейчас Сара выговаривала «р» вполне сносно – звук «р» звучал правильно, даже более чем правильно. Если только она не нервничала. Не была возбуждена. Или рассержена. Или пристыжена. Или раздражена.

Нужно сказать, что до определенного момента родителей Сары и правда забавляло это дочкино «р». И если бы не один инцидент, который заставил их быстро заняться исправлением недостатка, то кто знает, как бы все было в дальнейшем.

В один прекрасный солнечный день Сара с отцом отправились на прогулку. Ей было уже пять лет, и она была очень смышленым ребенком, хотя с недочетами в произношении. Отец Сары зорким глазом заметил, как в соседнем магазине что-то делается. Обычно это происходило, когда в магазинах «выбрасывали» товар. А очереди образовывались задолго до того, как этот товар «выбрасывали». Так, на всякий случай.

Люди вставали в надежде, что «выбросят» лимоны или чай, который будет иметь вкус чая, или туалетную бумагу, или горчицу, или сыр.

Каждый разумный человек – а отец Сары был таким без сомнения – как только видел очередь, тут же вставал в нее. Другое дело, что каждый разумный человек, в противоположность отцу Сары, не задавал бы вопросов вроде:

– Извините, а за чем эта очередь?

Вопрос был лишен смысла в те времена, чего Сара не могла понять, и ее отец тоже не хотел понять и, конечно, его задал.

В тот день отец услышал в ответ досадное:

– Да откуда, боже мой, я могу знать!

Поэтому он просто взял Сару на руки и, словно мать с ребенком, без труда провинтился в святое святых, пролез в самое-самое начало очереди, туда, где была организована другая очередь – из привилегированных представителей населения, но совсем маленькая.

В этот раз не выбросили, к сожалению, ни ремней, ни туалетной бумаги, ни мыла. Случайно выбросили болгарские вина, и отец Сары, который никогда не был любителем выпивки, сразу же сообразил, что это недурная оказия, и тут же купил четыре бутылки.

И Сара вместо «ура!» прокричала слово, которое из-за нехватки звука «р» в нем по-польски прозвучало как лихое «хуйа». Причем прокричала она это громко, подряд три раза, вылетая вместе с отцом из магазина с четырьмя бутылками алкоголя.

– Хуйа! У нас четыле бутылки вина!

Взгляды людей, которые едко смотрели им вслед, он не смог забыть никогда.

После этого случая родители со всем напором взялись за работу. Сару заставляли, награждали за старание, умоляли, наказывали, старательно учили.

– Постарайся, дорогая.

И Сара прямо с невыговаривания «р» перенеслась в переходный период, когда слово «ура!» зазвучало не так оскорбительно для ее родителей: «хула!»

А потом наступили долгие два года постоянного перебора с буквой «р», то есть заменой «л» на «р».

А поскольку и «р» произносилось неправильно, скорее как «д», то предложение: «люблю помидоры» звучало как «дюбе помидоды».

И взрослые взрывались все тем же обидным смехом.

Исправлялась эта ошибка достаточно быстро: «люблю помидолы». И взрослые вновь смеялись.

Все это было ей нелегко пережить.

Ирена навсегда стала зваться Идена, что вообще-то всем нравилось, и к ней никто иначе не обращался.

Когда же Сара решила стать известнейшей мировой актрисой и поняла, что единственная дорога туда ведет через театральную школу, она обратилась к логопеду сама. Януш Жебжицкий считался хорошим специалистом по исправлению артикуляции, особенно в случаях, когда человек не выговаривал «ц», «с» и «ш».

От него она узнала, что ее язык – это не просто язык, а есть радикс, дорсум и апекс. И что это невыносимое «р», которое застревало у нее в горле, связано с неправильным ударением языка о нёбо. Только с какой его частью, она не знала. Может быть, радикс, а может быть, апекс был ответственен за это несчастное «р»?

И что с этого, эти знания ничем ей не помогли.

«Грушка» была и дальше «гдушкой», «грубый» звучал как «гдубый». «Играть» – заменялось в устах Сары на «игдать». «Короткий» на «кодоткий», а знаменитый с детства «фонарь» на «фонадь».

– Мы должны полюбить эту букву «ррр», – повторял с нежностью логопед и задавал Саре упражнения, от которых ей становилось плохо. – Ведь ты не хочешь целую жизнь говорить: «зеленый годошек»?

Саре было все равно, дети и так смеялись над ней – все, кроме Гражины, которая до названного памятного дня считалась ее наилучшей подружкой.

– Ротацизм вылечивается, только нужно упражняться, упражняться и еще раз упражняться, – повторял логопед Януш Жебжицкий. – У тебя на первый план выступает ротацизм, с одним ударением. Эти недостатки удается ликвидировать упорными упражнениями. Просто повторяй. – Он называл скороговорки, в которых по нескольку раз повторялся звук «р». Сара упорно их повторяла. «Карл украл у Клары кораллы, Клара украла у Карла кларнет»…

И так до умопомрачения.

В ванной, за своим письменным столом, утром, вечером, по дороге в школу и украдкой в перерыве после обеда, и перед завтраком. Когда никто не слышал.

Только Гражина одна была ей верной подружкой в эти изнурительные минуты. Она одна не высмеяла ее на той лестнице, и со средней школы они были неразлучны.

– Совершенно не слышно, что ты картавишь, – говорила Гражина, и Саре от ее слов становилось легче жить на свете.

– Гдажина, ты правда меня никогда не обманешь? – часто спрашивала она, когда ее обуревали сомнения.

– Я же твоя подруга, – отвечала тогда возвышенно Гражина. – Обманывать тебя – это так, как обманывать себя. Ты должна упражняться, у тебя всего полтора года до экзаменов!

И Сара, закрывшись в ванной, часами долбила скороговорки и специальные речевые упражнения.

Несмотря на старания логопеда, «д» все равно заменяло «р», хотя это было трудно себе представить.

И когда она совсем потеряла надежду, случилось чудо.

Как-то весенним днем вместо обеда в школе Сара купила себе ванильное мороженое и со всех ног помчалась домой – съесть его.

Угрызения совести, конечно, не заставили себя долго ждать. Она не была обманщицей по натуре, однако очень хотелось как-то себя наградить, а поскольку она худела, то вот уже целых две недели отказывала себе во всяких сладостях, так что одно маленькое ванильное – волшебное на вкус! – мороженое, если она даже не обедала, не могло лечь тяжелым камнем на ее совести. Это не преступление, сказала она себе и, еще в дверях отбросив чувство вины, кинула на пол сумку, сбросила куртку, вихрем пронеслась в кухню и там вынула мороженое из упаковки, положила в стеклянную зеленую мисочку, облила вишневым сиропом, украсила вокруг кусочками ананаса из банки, выискала два бисквита, воткнула их в самую середину и с упоением оглядела живописно-кулинарный шедевр.

Но лучшее, как известно, враг хорошего (уж ты поверь мне, сказала бы мама) – но мамы поблизости не было, а Саре пришла в голову мысль, раз она уж все равно грешит (хотя что это за грех!), то ложечка какао греха не добавит, а вкус обогатит. Но, доставая с верхней полки шкафа банку, она услышала скрежет ключа в замке, который означал опасность или компрометацию. Снова окажется, что она не сдержала данного себе слова, изменила своему же решению, вульгарно обжирается как свинья, а главное, что она ест? Сладости! Нет, такого позора Сара снести не смогла бы.

И, охваченная чувством опасности, она резким движением сиганула на верхнюю полку и пихнула мисочку со вкусностями. Пихнула, но она не впихнулась. Мисочка зазвенела, закрутилась в поисках равновесия и с треском шлепнулась в раковину, разлетевшись на мелкие кусочки. Какао с сиропом живописно разбрызгалось, а мороженое таяло среди кусочков зеленого стекла.