Шесть машинописных страниц. Сара была горда собой. Начала с простого, с типов романа, с примеров, а потом аккуратно отошла от всего сказанного изящным пассажем: «Однако не об этом речь».

Опровергла на четырех последующих страницах косный раздел языка, запестрила примерами. Она не ограничилась лекциями, нет. Она привлекла Кортасара и Лемма, которого обожала всем сердцем. Нет разделений на эпику, лирику и драму, существует только взаимное проникновение всего, взаимное переплетение – это тот самый мешок!

И в тот самый октябрьский день, когда целый час должен быть посвящен обсуждению работ, она шла в школу, как никогда, в радостном настроении, с улыбкой, она шла уже победительницей! Теперь все увидят! Чего-чего, а уж в нехватке самостоятельного мышления ей нельзя отказать.

В мыслях она воображала себя неземной красавицей, необычной, сказочной, посредине класса, и учительница польского, которая стоит рядом, показывает на нее рукой и говорит с гордостью:

– Господа, представляю вам мою самую способную ученицу – Сару Улович! И стоило ей якшаться с такой бандой полуинтеллигентов, как вы, я рада, что моя скромная особа к этому причастна, что сегодня мы можем ее пригласить в гости уже как лауреатку большой литературной награды имени…

– Ты чего, ждешь отдельного приглашения?

– …имени…

– Ты чего, ждешь приглашения?

Нет смысла. Нет такой награды.

– Имени…

– Ты что, ждешь приглашения? – услышала Сара голос одноклассницы Ионы, которая стояла у нее за спиной в узком проходе у раздевалки.

А потом Сара должна была сменить обувь и быстро бежать на математику. Следующие три часа (математика, физика, география) она сидела как на раскаленных углях.

И наконец пришел этот час, четвертый урок. Ее работа лежала на столе первой. Каждая клеточка ее тела кричала от радости: «Это я! Наконец-то я! Наконец-то кто-то меня заметил!» Она ощущала глубокое удовлетворение, что в этот раз она будет героиней вечера, то есть дня, не Ирена, как тогда на втором курсе этой проклятой актерской школы. Только она, Сара! И удивленная мама, и обрадованный отец: «Доченька, как замечательно у тебя все сложилось! Невозможно в это поверить, у тебя будет высшая оценка в году? Мы так переживали, для нас это сюрприз! Наша доченька, мы так тобой гордимся…»

Учительница подняла вверх работу Сары. И взглядом прекратила шум в классе. У Сары появился горячий румянец, и ее охватило легкое смущение.

– Перед тем как мы приступим к обсуждению лучшей работы и, конечно, заслуживающей признание, – начала преподавательница, в этот момент Саре захотелось радостно во весь голос крикнуть, – мы займемся работой вашей соученицы Улович, – и она потрясла листами.

А Сара еще не поняла, что все произойдет не так, как она мечтала. То есть она догадалась, что речь пойдет о ней, но до нее еще не дошло, что случилось, так как внутри у нее еще бушевала радость, даже тогда, когда уже все сочувственные взоры учеников сосредоточились на ней.

– Перед нами пример абсолютной невнятности, непонимания темы, отсутствия контроля над словом и пренебрежения основами литературы! – загремело по классу, и страницы работы летали в руках учительницы, трепетали, как раненая птица, вынутая из силков, махая крыльями и теряя силы.

– Наша Сара, наша любимая Сара… – голос учительницы неожиданно сделался ласковым, сочувственным, теплым, и у Сары возникло ощущение, что это сон, начало которого оказалось каким-то неправильным, и только теперь начинается настоящая правда.

– Я любила тебя и считала, что в тебе дремлет определенный потенциал, который, если правильно его обработать, может дать определенные всходы… А то, что ты представила, – учительница вновь замахала работой, окровавленные и вконец задушенные листки пробовали вырваться из ее рук, – это покушение! Это хула на знания! Это недопустимо! Это похоже на насмешку. Сара, подойди.

Все взгляды сосредоточились на Саре.

– Пожалуйста, послушайте, это замечательная цитата Сары:

«Нет лирики, эпики и драмы. Слова невозможно связать, как охапки веток, слова – это руда, может быть алмазом, а может и угольной пылью. Этот взгляд на слова придает им значимость… Это мы придаем им значимость, наши знания привносят… – учительница сочувственно наклонилась к Саре. – Что привносят Сара твои знания? Твое невежество? Ты считаешь, что вобрала в себя все умы человечества? Считаешь, что специалисты по литературе глупее тебя? Только одно предложение из твоей работы чего-нибудь стоит: «Но речь не об этом». Единственное предложение, за которое я тебя могу похвалить: «Не об этом речь!» Запомни это!

Сара стала красной, как свекла. Хотела провалиться сквозь землю, ей казалось, что она вся пылает, что пол должен растопиться у нее под ногами, что сию минуту образуются дыры, и она провалится вниз аж до кабинета химии.

– Я обманулась насчет тебя, очень. – Преподавательница расстроилась и стала говорить тише. – Очень. Ты меня, Сара, разочаровала. Если не знаешь, что значит литература, если не отличаешь лирики от эпики, то как сможешь отличить добро от зла? – Голос ее завис в воздухе.

В классе стояла тишина, все словно воды в рот набрали.

Преподавательница обвела взглядом учеников, как бы привлекая их в свидетели, и задушенные белые крылья страниц отдала Саре, которая, протиснувшись сквозь тяжелые взгляды, вернулась на свое место.

Была никем.

Нужно поддакивать. «Не об этом речь».

Нужно соглашаться. «Не об этом речь».

Не позволено иметь своего мнения. «Не об этом речь».

Слушать намного важнее, чем говорить. «Не об этом речь».

Сара притихла еще больше. И не по своему выбору в этот раз, не назло родителям, чтоб переживали, чтобы спрашивали, что с ней случилось. Нет. Просто так.

И только Гражина, с которой (к сожалению, этого невозможно забыть) они дружили, спросила, что случилось. Она заметила, что Сара в основном молчит.

– Вдослею, – ответила Сара.

Идена стояла в дверях с бутылкой шампанского.

– Ты одна? – разочарованно спросила Сара. Она хотела увидеть Матеушка. Хотела обнять его еще раз, хотела ему сказать, что она его любит, хотела почувствовать тепло его разогретых щечек. О, теперь бы она сама, без всяких просьб приходила бы к Идене по вечерам, занималась бы с ним, купала и читала бы ему сказки, сейчас было бы все по-другому…

– Пани Зося осталась с ним, а то бы он только мешал. – Идена поставила на стол бутылку и осмотрелась.

– Ирка, хочешь виски? – Яцек высунулся из ванной с полкой в руке. – Сейчас закончу, только должен открутить.

– Хочу, – ответила Идена и уселась на диване.

Открыла сумку и вынула шесть дисков.

– Это для меня? – спросила Сара и достала три стакана. – Музыка? Твои роли?

– Сюрприз, – ответила Ирена, подставила свой стакан под прозрачно-желтый льющийся алкогольный напиток. – Посмотришь потом дома. А теперь скажи мне, что все будет хорошо, иначе я не переживу того, что вы уезжаете так далеко, – и Идена, несмотря на присутствие Яцека, расплакалась, так правдиво, без притворства, а потом одним духом выпила полстакана виски и крепко прижалась к Саре, у которой без всяких предчувствий сердце разрывалось от горя.

Австралия вообще-то не так далеко от Варшавы, если брать, к примеру, расстояние от Земли до Проксимы. Если, положим, когда-то в Закопане ехали шестнадцать часов поездом, то, умножая расстояние на часы, Австралия находится так же, как тогда до Закопане, туда и обратно.

Этими рассуждениями Сара доверчиво поделилась с Магдой, своей единственной новой знакомой в этой ужасной Варшаве.

Ничего такого не произошло, что было запланировано. Сара была уже третий месяц без работы, а Яцек все это время постоянно был вне дома, работал до восьми вечера, ну конечно, квартира была хорошей, но даже мама не нашла времени, чтобы после такой долгой разлуки с Сарой помотаться по магазинам, посоветовать, как обставить квартиру, а ведь Сара себе представляла, что… А действительно – что? Что мама возьмет отпуск? Что займется ею, будто Сара по сей день ребенок? Что скажет: «Доченька, как все здорово, не буду вдаваться в подробности, но мы с тобой должны пойти, посмотреть, все обсудить…»