«Всем хвастал дуб, что прячет ветер в листьях…» Всем хвастал дуб, что прячет ветер в листьях, — гордился кроною своей… но с каждым разом врал сильней, — всё чаще путался в мыслях… всё чаще ветер был плохим, всё меньше было бескорыстья в речах глупца… свои ж грехи скрывал хвастун с повадкой лисьей. Беспечный ветер не вникал в рассказы «друга», к сожаленью, и в кроне дуба отдыхал почти всегда — по возвращенью, пока не грянула беда… однажды, ближе к воскресенью. В тот день был ветер не один: невесту-осень прятал в кроне, — она смеялась рядом с ним, он ей играл на саксофоне… а дуб наш, завистью томим, скрипел зубами… бился в стоне. В тот миг задумал ловелас их разлучить: «Не быть им вместе!» в тот миг, точнее, через час, он «подкатил» к чужой невесте… бывает в жизни так подчас — вдруг чёрным станет поднебесье. В цвет рыжий крону перекрасив, девицу дуб околдовал… А ветер спал (здесь мой курсив), чему-то глупо улыбаясь… Не будем девушку судить: слепая страсть (до дрожи скул) — влюбилась так… не притворяясь… Проснувшись, ветер крону с дуба сдул и улетел прочь, растворяясь… «Крынки – головы на плетнях…» Крынки – головы на плетнях, Ветер сильный слегка качает: Будто каждая мне кивает И приветствует впопыхах. Понимаю я их – боятся: Сдует ветер вот-вот с плетня, Полетят кто куда, звеня… До меня ли тем крынкам, братцы. Понимая, хочу помочь: Крынки я начинаю снимать, — То же самое делала мать… Но вдруг ветер умчался прочь… «Наш горизонт, как богатырь…» Наш горизонт, как богатырь, Светило держит на плечах, А плечи те – на сотни миль… Какая ширь, какой размах! Ушёл по пояс в землю Муж, Но не сдаётся исполин, — Людских лишённый напрочь чувств, Он всё же лучший из мужчин! А солнце давит, горячит, — Ещё мгновение… вот-вот Наш богатырь падёт в ночи И опрокинет небосвод. «Догорает костёр… умывается утро росою…» Догорает костёр… умывается утро росою, Белой ватой луну укрывает туман, — Та яичным желтком провисела всю ночь над водою: Ела с нами уху, освещала наш стан. Безмятежный покой… тишина оглушает и манит. Звуков нет никаких: комары лишь зудят. Ложкой дёгтя нам в мёд чёрт последних всем дарит — То издержки судьбы… поплавки вот молчат… «Клюёт, раззява!..»
Клюёт, раззява! Фрикцион… Да отпусти ж ты, наконец! Не меньше пуда будет сом, А то и три… тогда «звездец»! [1]Не торопись! Дай погулять… Куда, куда ты?! Твою мать!!! Коряга там, а леска дрянь, — Сменил давно бы эту рвань… Ну и «баран» же ты, Егор, — Где твой багор??? Ведь собирались на сома… Ума тебе бы, друг, ума! Мой далеко – не добежать… Куда, куда ты?! Твою мать!!! Что, оборвал??? Нет, не рыбак ты, — Не рыбак… ОСЕНЬ «По венам-веточкам берёзы…» По венам-веточкам берёзы Течёт все медленнее сок, Немудрено: октябрь – срок… Ведь по ночам давно морозы. Совсем разделась – догола, (В лесу так принято) молодка. Стоит в коричневых обмотках Из старых листьев – для тепла… Не липнет к ней бесстыдства грязь, Стоит чиста, как снег желанный… А тот, пока непостоянный, Уж приходил – светлейший князь. «На город мой, с его обычной пробкой…» На город мой, с его обычной пробкой, Плюётся небо сгустками дождя… Машины овцами толкаются и робко По глади автобана, как по тропке, Ползут вслепую в поисках гвоздя. Застыло время киселём в пространстве, Таким густым, что режется ножом. А дождь уже со снегом пляшут в танце… Над городом куражатся, поганцы, Ну ничего, мы их переживём… «Лопнула от треска тишина…» Лопнула от треска тишина… То на ветку осень наступила. От испуга ойкнула луна И, смутившись, рот звездой прикрыла. Ветер чертыхнулся и затих: «Женщины – боятся своей тени!» Им сейчас, вбрось мышку на двоих, Было бы тут визгу, без сомнений. |
