Подходит ко мне. У моего живота зависла открытая ладонь, воздух сообщает ее жар.

– Борис.

Рукопожатие ненавязчивое, но все равно крепкое. Интересно, какой силы будет хватка, если он решит стиснуть мне горло?

– Влад, – ответил я.

– Надеюсь, поладим, Влад. Идем.

– Куда?

– В Колыбель.

– В смысле, спать?

– Нет, спать рано. И не место. А Колыбель – это город.

– Тут есть города?

– По меркам наших прошлых жизней даже не города, а селения, а то и вовсе хутора. Но здесь любой каменный зоб, огороженный от монстров и обжитый хоть одним человеком, уже крепость. Три человека – поселение, десять – вполне себе городишко. А полсотни вообще мегаполис.

– Нескучно живете.

– Нескучно выживаем. Шатаюсь тут десятый год, но каждый день не уверен, что доживу до ночлега. Идем. Доведу до Колыбели. С самого начала шел туда…

Коридор дрогнул, Борис вздернул голову. Была даже не дрожь, а покачивание, как на палубе: заметить трудно, но и упустить нельзя. Мои руки инстинктивно чуть в стороны, ноги шире, взгляд Бориса с тревогой зондирует стены и потолок.

– Твою мать, – прошептал он.

– Что?

– Ш-ш-ш…

Его указательный палец призывает молчать. Сердце уже долбит в ребра, оглядываюсь рывками.

Плиты коридора стали похожи на серые студни. Из этой слизи тянутся черные шипы, некоторые уже длиной с руку по локоть. Коридор медленно, но неотвратимо, как наступление ночи, превращается из прямоугольного в шипастую трубу. Из пола, стен и потолка торчат рощи кольев, а проклюнулись еще не все…

В животе какие-то процессы, чувствую, вот-вот опозорюсь.

На плечо ложится ладонь, Борис давит, я присаживаюсь на корточки, Борис на колено, не перестает осматривать трансформацию коридора. Со всех сторон урчит с эхом, по мне бегут холодные капли.

– Не шевелись, – шепнул Борис.

Подносит кисть к трещине в полу, та поперек коридора как миниатюрный каньон. Вокруг нас из холмов слизи тянутся черные колья, сейчас шип вылезет под задницей, узнаю, каково было врагам моего тезки Влада по прозвищу Дракула…

Из рукава Борисова плаща – я офигел! – выползают блестящие красные пауки с грецкий орех, цепочка из пяти арахнидов заползает в трещину.

Борис считает про себя: губы шевелятся, пальцы один за другим ритмично разгибаются. Мне на плечо капнула слизь. Жжение…

Борис прыгнул на меня, мы шаром откатились на пару-тройку метров.

Взрыв!

Увидеть не довелось, но когда поднял голову, в глазах защипало, клубится дым, всюду обломки, шипы… и что-то среднее между камнем и плотью, не успело превратиться.

А еще в полу брешь.

Воздух исказился страшным воем, меня будто уменьшили и запихнули в глотку дракона.

– Вниз! – услышал сквозь рев.

Борис метнулся к бреши, его клешня рванула меня следом, моя рука чуть не выскочила из сустава. Борис прыгает в пробоину, его масса тянет меня вниз, но в этот долгий миг успеваю заметить: шипы по краям арки схлопнулись как зубья капкана, схлопываться начали стены, шипы вонзаются в серое мясо своего же хозяина, смертоносная волна укуса несется ко мне. В следующий миг меня бы пронзило и сплющило, но я упал в нижний коридор, на Бориса, затем откинулся на спину.

Валяемся, легкие раздувает до боли, смотрим, как пульсирует гигантская кишка.

– Что за хрень? – просипел я, в горле засуха.

– Корижор.

Рана, через которую сбежали, роняет нити слизи около нас, дыру заливает клей, «кровотечение» слабеет.

– Коридор?

– Корижор. Маскируется под коридор. Прожорливая тварь… Впрочем, любителей диет у нас не бывает.

После такого надо неделю валяться в психоневрологическом диспансере, но Борис вскочил, тянет мне руку, выбора нет, приходится взять, Борис рывком ставит на ноги.

– Молодой совсем, – сказал Борис.

– С такой жизнью состарюсь быстро.

– Я про него.

Тычет большим пальцем в потолок.

– Неопытный. Учуял поздно. Не умеет закрываться внезапно.

– Интересно, если бы я не пересекся с тобой, на какой секунде меня бы сожрала какая-нибудь гадина? Что-то не хочу бродить в одиночку…

– Тебе повезло. Новички обычно гибнут в первую минуту. Многие возникают, например, под брюхом утилитки или в стае рычунов. А кто-то появляется мертвым. Почему, не знаю.

Я покосился на руку Бориса, мой указательный деликатно тычет в нее.

– А что за пауки в рукаве?

Борис сгибает ее в локте, ладонь второй потирает рукав, взгляд отстранился на мгновение, губы изобразили для меня улыбку.

– Мои маленькие… друзья. Я у них вроде общежития с отоплением. В качестве платы за проживание иногда выручают. Ладно, идем.

И мы пошли.

До меня лишь в пути дошло, что в руке по-прежнему кастет, а в другой – шоколад. А из одежды только шорты. Наверное, картинка та еще: голый мужик с кастетом и шоколадкой бродит по каким-то развалинам.

Спустя череду серых, блестящих от влаги туннелей ступни молят о пощаде. Терплю, не хочется быть в глазах спасителя неженкой, переставляю ноги по острым обломкам, как начинающий йог. Меня ведет плащ, его хозяин на ходу роется в торбе.

Вдруг встает, чуть не врезаюсь в спину. Борис разворачивается, руки тянут мне черные кроссовки, потрепанные, на одном дырка, но мои глаза, готов спорить, засияли как помытые сливы, перевожу взгляд на Бориса, опять на кроссовки.

– Тебе, тебе, – усмехнулся тот. – Напяливай. Прошли огонь и воду. Счастливые.

– Даже «спасибо» говорить неловко, – промямлил я, прыгая на ноге, натягивая кроссовку. – Замена неравноценная.

– Успеется.

Надел второй, приседаю завязать, а когда распрямляюсь, Борис тянет рюкзачок, синий, с картинкой пантеры в прыжке. Тоже зашарканный, но без дырок. Я, не веря щастью, подарок принимаю.

Борис красиво крутанул нож, клинок пыхнул бликами, нырнул в ножны.

– Без свободных рук не выжить.

Теперь шоколадка покоится в боковом кармашке. Борис посоветовал таскать кастет в руке, я и сам хочу. И пары часов здесь не провел, а железяка с шипами успела пригодиться.

Сперва тупо следовал за Борисом, не слишком глазея на коридоры, все равно клоны друг друга, но впечатления от рычуна, корижора да и вообще перемены места отпустили, внимание занялось серфингом по плитам. Серые блоки одни и те же, разница лишь в разрушениях и колониях мхов, лишайников, вьюнков и прочей примитивной зелени…

– Слушай, – обратился я, следуя за Борисом, – как я все-таки здесь очутился? И что за Руины такие? Где они? Откуда взялись?

– А что помнишь последнее?

– Ну… как обычно. Вернулся с учебы, поел. Домашка, комп, Инет. Затем в душ и спать.

– Что ж, – сказал Борис после паузы, – ты не одинок, таких историй тут тьма. Многие до попадания сюда жили обычно, а после очередного ночлега хлоп! – и здесь. Хотя у кого-то совпало, что переходу в Руины предшествовало знаменательное событие. Например, много слышал, как юнец лишился девственности, заснул в объятиях своей благодетельницы, а проснулся здесь. И все, у кого было так, думают, что это связано, не переубедишь. На самом деле, закономерности нет. В случайный момент жизни просыпаешься в Руинах – и все.

Узнавать другие ответы расхотелось. Но все равно спросил бы. Это как терять равновесие на краю крыши: вроде опора есть, падать не хочешь, но почему-то качаешься, упасть так и тянет.

– И как выбраться? – спросил я, стараясь панику не выдавать.

– Выхода нет, Влад, – вздохнул Борис. – Здесь выживают до тех пор, пока не погибнут. Извини за правду.

Зуб на зуб не попадает, плечи прыгают, и впрямь холод, но знобит вовсе не от него. Я впал в тяжелую прострацию, можно сказать, ослеп, хоть и вижу, тело бредет за Борисом на рефлексах.

Путь, подобно шлагбауму, преградила Борисова рука. Поднимаю глаза.

Мы на краю обрыва. Здесь когда-то, судя по всему, тоже были коридоры, но перегородки разрушились, теперь под ногами прямоугольная яма высотой с этаж, размером как бассейн, где можно устраивать чемпионат по плаванию. Из трещин в стенах торчат кустики, по полу тянутся гребни бывших стен, одинокие плиты заросли мхом, из насыпи камней муравьи сделали муравейник…