— А ну, осади назад! — ревел Конан, пробираясь к стенам. — Смотрите и учитесь хоть теперь, дети мулов!

Грубо растолкав селян, бестолково топчущихся на месте под прикрытием больших щитов, Конан перебрался через гору трупов, истыканных стрелами и забитых огромными валунами, и наконец пробился к большой сдвоенной лестнице. На ступенях гроздьями висели осаждающие, не в силах ни подняться вверх из-за ощерившихся над стеной пик, ни спуститься — из-за своих же товарищей, напирающих снизу.

— Вниз, приятель! — рявкнул Конан, ухватив кого-то за лодыжку. Тот в изумлении уставился на своего командира. — Прыгай, я сказал! Вот так. А теперь иди сюда и помоги мне сдвинуть лестницу. Какой осел установил ее на пять шагов от стены!

Видя, что гигант-киммериец подставил спину и собирается двигать и без того громоздкое и неуклюжее сооружение, наиболее сообразительные тоже спрыгнули, но на верхних ступенях еще оставались пять или шесть дюжих парней. Двое или трое ринулись на подмогу, но Конан, напрягая свои огромные мускулы так, что, казалось, кожа у него на руках вот-вот лопнет, рванул лестницу вверх и на себя, едва не сбросив вцепившихся в верхние ступени. Они тотчас же оказались над стеной, вне досягаемости пик, и с радостным ревом посыпались на головы защитникам замка.

— Поджечь верхние перекладины! — крикнул Конан, распрямляясь. — Живее, живее!

Пробившиеся с таким трудом наверх повстанцы не поверили своим ушам: им приказывали сжечь путь к отступлению. Но один из них, наиболее смышленый, живо заработал огнивом, и свежесрубленное смолистое дерево быстро занялось. Это отпугнуло от лестницы воинов с пиками, которые решили, что деревенские дурни совсем лишились рассудка. Побросав пики, бойцы схватились за мечи и ринулись на врага. И тогда снизу прогремела новая команда:

— Теперь наверх, собаки! Вверх, на стены, все до единого, пока огонь не перекинулся ниже!

Не дожидаясь, пока селяне опомнятся, Конан первым полез по ступеням. Наверху уже кипела ожесточенная битва. Рядом с киммерийцем, карабкаясь вверх с ловкостью ящерицы, спешила на выручку своим дородная матрона, вооруженная тяжелым топором, каким обычно валят деревья. Она опередила Конана всего на полшага, и копье, предназначенное северянину, вылетело из бойницы и вонзилось женщине в грудь. Она зарычала, как раненая волчица, схватившись рукой за древко; ладонь окрасилась кровью, еще мгновение женщина висела, замерев, а затем рухнула вниз, на камни утеса. За это время Конан успел миновать еще несколько футов лестницы и спрыгнуть прямо в бойницу, из которой вылетело копье.

Навстречу ему ринулось сразу несколько воинов. Вместо того чтобы броситься на них, Конан отпрыгнул к лестнице, в два взмаха секирой отсек прогоревшие куски и развернулся к защитникам замка, прикрывая собой тех, кто лез вслед за ним. С мечом в правой руке и секирой в левой он смерчем метался по узкой площадке, отражая удары, сыплющиеся на него со всех сторон.

Вскоре за спиной киммерийца послышались пыхтение и выкрики, и на стену один за другим начали вылезать повстанцы. Тогда Конан одним скользящим кошачьим прыжком оказался в самой гуще не ожидавших такого оборота воинов. Прежде чем они опомнились, варвар зарубил мечом одного и тяжелым ударом снизу вверх сбросил в проем между зубцами второго.

Продолжая раздавать удары направо и налево, Конан неуклонно продвигался к круглой опорной башне.

Она соединялась со стеной небольшой крытой галереей, слишком узкой и низкой для могучего киммерийца. Отступающие защитники замка успели захлопнуть дверь перед самым носом Конана, и последний его удар секирой, вместо того чтобы снести голову солдату, юркнувшему под каменную арку, пришелся по толстым дубовым доскам. Вбросив меч в ножны, киммериец взялся за секиру обеими руками и всерьез принялся за дверь. Под досками оказалось железо. Тогда он подхватил брошенную кем-то на бегу толстую пику и, используя ее как рычаг, стал отжимать железные скобы, удерживающие дверь.

— Конан, берегись!

Огромный снаряд, со свистом рассекая воздух, рухнул на стену у двери, как раз на то место, где мгновение назад стоял варвар. Но прежде чем прозвучал окрик, Конан звериным чутьем уловил опасность, отпрыгнул и вжался в каменную кладку, почти слившись с ней. Снаряд подскочил на помосте и откатился. Это был заостренный кусок толстого дубового ствола в человеческий рост длиной; он наверняка убил бы киммерийца наповал, прилетев с высоты верхней площадки башни, откуда донеслись брань и досадные восклицания. Смекнув, что бревно можно пустить в ход, шестеро или семеро селян схватили его и принялись ритмично раскачивать, используя как таран.

Подняв с помоста секиру, Конан вновь принялся рубить толстые доски. По другую сторону тарана к нему присоединился седобородый Тедран. Полосы железа оказались не сплошными, и дело скоро пошло на лад.

— Я вижу, ты не теряешь времени, старик! — выкрикнул Конан между двумя ударами. — Да вознаградит тебя твой бог, ты спас мне жизнь!

— Твоя жизнь дороже, чем твоя смерть, — усмехнулся предводитель повстанцев. — Я слышал крики с той стороны: наши заняли уже все стены, но остаются еще башни и сам замок. Моей девочке недолго осталось томиться в темнице!

Под мощным натиском дверь наконец подалась, и повстанцы, бросив таран, с воплями ринулись на галерею. Первый же из них упал, пронзенный арбалетной стрелой, но его тело тут же затоптали бегущие следом. Конан был в первых рядах.

Выбив последних воинов с башни, селяне бросились внутрь замка, безжалостно расправляясь с каждым, кто попадался у них на пути. Стража у дверей внутренних покоев была разорвана в клочья. Женщины, ворвавшись в замок, в неутоленной ярости громили посуду на кухне и переворачивали столы.

Оставалась последняя маленькая площадка на самой высокой башне, куда вела крутая, заляпанная кровью лестница. Там, в последний раз глядя на свои владения — залитые солнечным светом холмы и долины и цепь невысоких пиков Карпатских гор вдалеке, — стоял барон Рэгли, окруженный уцелевшим отрядом стражи.

Перед ним живым щитом и выкупом жизни, а быть может, и свободы, стояла связанная Дагорбрит — дочь вождя клана Тедрана.

— Ну, смутьяны, — обратился властелин к повстанцам с отеческой улыбкой. Слова кофитского языка он выговаривал с сильным коринфийским акцентом. — Вы захватили мой замок и, несомненно, собираетесь убить меня или заковать в цепи. — Сняв шлем с алым султаном, он передал его одному из стоящих рядом бойцов, обнажив голову с коротко остриженными седыми волосами, так что стал виден длинный шрам, пересекающий лоб. — А уверены ли вы, что король, сидящий на троне в Хоршемише, одобрит свержение одного из своих вассалов, державшего его пограничную крепость? Полагаю, он не замедлит прислать сюда достаточно войска, чтобы вернуть себе замок.

— Барон, который не в силах удержать собственный замок, вряд ли найдет сочувствие и поддержку при дворе, — с мрачной улыбкой ответствовал Конан. — И менее всего — у короля, обнаружившего, что он ошибся в своем вассале!

— Да уж, пожалуй! — поддакнул Тедран, выступая вперед из-за широченной спины Конана. — Я полагаю, это научит нашего короля не ставить над своими подданными жестокого, не признающего наших законов чужестранца, горца из Коринфии!

Слова его были встречены криками одобрения на башне и на лестнице внизу. Это заставило людей барона выхватить оружие и теснее сгрудиться вокруг своего господина. Повстанцы были готовы броситься на своих обидчиков; те, в свою очередь, собирались дорого продать свои жизни. Между тем Конан отошел в сторонку и подобрал лежащий у одной из бойниц короткий кофитский лук и колчан, полный стрел.

— И все же я предпочел бы королевский суд, а не ваш! — злобно прошипел барон. Золотая коса Дагорбрит была намотана ему на руку, и он быстрым движением кисти теснее прижал девушку к себе. — Одно несомненно: первой здесь умрет эта прелестная девица. Она, случайно, не приходится тебе дочерью, Тедран?

Сделав шаг назад, барон оказался вместе с девушкой у проема между зубцами башни. Пленница молчала, хотя глаза ее стали совершенно круглыми от страха.