Музыка с болью о ком–то рыдает, Звуки дрожат и волной затухают. Вдруг из падений взмывая дугою, Мчатся и плещутся в русло другое. Пропастей ужас! Рискованность взлёта! Сердце трепещет, узнало кого–то. Слёзы покорных немых изваяний Стынут с укором застывших рыданий. Сердце себя узнавать начинает. Боль изваяний рыдает, рыдает. *** Ложь наводнила жизнь нашу и мою. Мы в ней захлебнулись, и выплыть нет силы, А где–то там, если я говорю: «Люблю», То ты отвечаешь: «Мой милый» Как тень от сути отделились слова, И мы запутались в этой игре с ними, А где–то там, если над трупом говорят: «Мертва» То не плачут, а смеются с улыбками незлыми Мы лиц человеческих никогда не видали, Лишь до ушей да к низу приклеенные губы, А где–то там, если человеку чурбан показали, То он говорит: «Сработано грубо» Из мира личин, ложных звуков и самообмана В «где–то» уйти я давно принял решение, Но стеной и простором встаёт вечность океана, И я понимаю, что «где–то» — многоликое разрушение. *** Был ли кто при этом — не был Только хоть кричи Ведь звезда сорвалась с неба Потонув в ночи И, справляя панихиду, Поезда гудят. Мы живые будто с виду, А сердца смердят. Опьяняющим угаром Дышат холода. Не взошла на небе старом Новая звезда. *** Ветер звенит жестяными венками, Птицы сидят на крестах. Рядом дощечка с плохими стихами: «Вечно ты в наших сердцах». Плиты, надгробья, ограды стальные, Вон на могиле стакан. Правда, есть холмики очень простые — Чуть ли не в пояс бурьян. Вон на одной крест совсем покосился — Верно давно уж гниёт. К ржавой табличке поближе склонился — Шёл ей 20‑й лишь год. Может когда–то была чьей–то милой, Может любила мечтать. Не кому только теперь над могилой Даже траву оборвать. Время и смерть пролегли между нами. Ты умерла, я живу. Вроде бы сбегать сейчас за цветами… Не побегу, не нарву. И тепло и паровито, Вдаль несёт обрывки туч, На крестах, дождём омытых, Отразился светлый луч. Птицы трели рассыпают, Дышит чёрная земля, И за шиворот роняют, Холод влаги тополя. Пробуждается стремленье Всё живое полюбить. Никакого настроенья Из почтения скорбить. Небо глубь свою открыло, Чист дождём омытый лист, И над солнечной могилой Воздух влажен и лучист. *** Я лежал одурманенный зноем На зелёной траве уж века Мочаливо–устало–спокойна Где–то рядом томилась река А в провалах дневных сновидений Кто–то шепчет и шепчет о ней… Нет, в ушах раздаётся гуденье Деловитых мохнатых шмелей. Надо встать и стряхнуть эту дрёму, Пусть идущему жизнь нелегка. Чей же голос, до боли знакомый, Говорит, что лежать мне века? *** Вечно длится молчанье В этом замкнутом вечно кругу. Обжигают сознанье Огоньки на другом берегу. Над холодной волною Сиянье холодной звезды. Под бездонностью неба — Бездонность воды II *** Милая сторонушка И знакомый дом, И резное солнышко Над твоим окном. Занавеска белая На твоём окне. Помню ты, несмелая, Улыбалась мне. Вспомнил я забытое, Бывшее давно. Ах, давно закрытое Для меня окно. *** Сумрачный вечер, с тобой мы одни, Первая встреча, июльские дни. Нежно–коричневый бархат руки Робкие всплески притихшей реки. Берег реки заметает зима, Шапки одели в деревне дома. Сквозь неотступную зимнюю дрожь Вижу, как ты в лёгком платье идёшь. |
