Это была идея Геббельса выпустить узников Хрустальной ночи, чтобы немецкие евреи могли увидеть воочию, что их ждет.

500 евреев покончили самоубийством в том роковом ноябре. Большинство из них сражались в Первую мировую войну под знаменами Гинденбурга и Людендорфа. Они не могли понять, почему «глубокое чувство гнева» овладело вдруг их бывшими соучениками, однополчанами, соседями, людьми, с которыми евреи десятилетиями жили в мире и дружбе.

До того дошло, что союз слепых инвалидов войны решил исключить из своих рядов всех евреев в знак солидарности с нацистской доктриной.

И люди с пустыми глазницами или с белыми мертвыми глазами кричали из своей вечной ночи таким же несчастным: «Евреи, вон!»

Доктор Альберт Вайншток, проживавший в Мюнхене, так и не понял, почему вдруг превратился в сюрреалистический кошмар окружающий его мир. Штурмовики ворвались в его квартиру в ночь на 9 ноября. Переломали всю мебель. Стали избивать жену и двоих сыновей 12 и 14 лет.

С ужасом узнал доктор Вайншток в нескольких потных багровых харях давних своих пациентов, всегда таких вежливых и предупредительных. И когда один из штурмовиков, вылеченный доктором от застарелого сифилиса, плюнул в лицо его жене, Вайншток не выдержал. Он легко вскочил на подоконник, взмахнул руками — и воспарил над обезумевшим городом извергов и убийц.

И обретя наконец желанное пристанище, припал к мостовой, покрытой хрустальным покровом.

Нацистская печать вопила: «Еврейский убийца Гриншпан вызвал священный гнев немецкой нации».

Но выстрел Гриншпана лишь ускорил неотвратимо надвигавшиеся события.

Путь к Хрустальной ночи был расчищен аншлюсом Австрии, Мюнхенскими соглашениями, бездействием европейских держав.

29 сентября 1938 года в 2 часа 30 минут ночи закончилась конференция в Мюнхене. Англия и Франция отдали Чехословакию на растерзание.

Попрощавшись с Чемберленом и Даладье, Гитлер с непостижимым презрением сказал Риббентропу: «Ужасно, какие передо мной ничтожества». Фюрер обрел уверенность, что эти жалкие люди и пальцем не пошевелят ради евреев.

Как ни странно, но на погром 7 ноября обрушился Геринг. Нет, рейхсминистр, разумеется, не собирался брать под защиту евреев — эти отбросы человечества. Но Хрустальная ночь дала повод для дискредитации соперника.

— Мой фюрер! — орал Геринг, указывая на ощерившегося, подобно хорьку, Геббельса. — Он все сделал бездарно. Как мы можем утверждать при таких результатах, что погром носил стихийный характер? Да над нами смеяться будут. Почему штурмовики «работали» в форме? Зачем надо было сжигать дома? И куда делись отобранные у евреев деньги и драгоценности? Они не поступили в государственную казну. Получается, что штурмовики действовали не во имя идеи, а просто грабили. Ну, а о многочисленных изнасилованиях я и помыслить не могу без содрогания. Те, кто этим занимались, совершили тягчайшее преступление против немецкой нации.

Геринг замолчал, вытирая рукавом выступившие на лбу крупные капли пота. Гитлер вопросительно посмотрел на Геббельса.

— Мой фюрер, — холодно сказал министр пропаганды, — я тут не при чем. Штурмовые отряды получали указания от шефа СД.

— Гейдрих? — фюрер прошелся по кабинету, в задумчивости грызя карандаш, который держал в руке. Ничто не могло отучить его от этой привычки. Сегодня он был в спокойном расположении духа и не поддавался приступам гнева. К тому же Гитлер очень ценил молодого человека, так хорошо проявившего себя в борьбе за торжество национал-социализма. В безупречном личном деле Рейнхарда Гейдриха было только одно пятно. Его дед был евреем. И ничто не спасло бы Гейдриха от участи, уготованной нацистами еврейскому племени, если бы… он не был так нужен фюреру и рейху. Пришлось пойти на подлог. К счастью, бабка Гейдриха была еще жива. И восьмидесятилетнюю старуху заставили показать под присягой, что отец Гейдриха родился от ее внебрачной связи с арийцем.

В окружении Гитлера не было ни одного человека, который посмел бы напомнить Гейдриху об этой истории. Кроме Геринга.

— Поблагодари бабку за супружескую неверность, — пошутил он как-то в присутствии Гитлера. Шеф службы безопасности ничего не ответил и только посмотрел на толстого рейхсминистра немигающим взглядом. У Геринга мурашки пробежали по коже. С тех пор второй человек в Германии лебезил перед Гейдрихом.

Вспомнив об этом, фюрер улыбнулся и сказал: «Я думаю, что Гейдрих выполнял свой долг. Даже если он и совершил просчеты, то неумышленно. Но отныне никаких спонтанных действий, господа. Все в Германии должно совершаться в соответствии с моей волей и по моему приказу».

А еврейское население в подмандатной Палестине жило своей жизнью, как будто ничего особенного не произошло.

Арабы устроили засаду и убили нескольких евреев.

Сильные дожди вызвали наводнения, затопившие шоссейные дороги.

Уличная реклама призывала народ курить сигареты «Наркис».

Фирма «Карасо» привезла в страну партию первых «Шевроле».

В кинотеатре «Эден» состоялась премьера фильма «Жизнь Золя».

У Фогеля на Алленби танцевали.

Весь Тель-Авив явился на симфонический концерт, но, по просьбе публики, симфония Вагнера прозвучала в сокращенном виде.

Из-за событий в Германии кое-кто осуждал Гриншпана, навлекшего на немецких евреев такую беду.

Многие спрашивали, кто такой этот Гриншпан?

В 1911 году семья Гриншпан эмигрировала из Польши в Ганновер в поисках лучшей доли. Через десять лет у четы Гриншпан родился восьмой ребенок. Назвали его Гершелем. Когда мальчику было 12 лет, Гитлер пришел к власти. И началось…

Учителя, выделявшие прежде способного ученика, стали его третировать. Общение с одноклассниками, вчерашними друзьями, превратилось в цепь насмешек, унижений и издевательств. На каждом шагу он слышал: «Убирайся в свою Палестину!» — и в конце концов подумал: «А почему бы и нет?»

Но как туда добраться?

Окончив школу, решил стать инженером. Но в высшие учебные заведения Германии не принимали евреев.

Гершель поехал в Париж, где жил его дядя. Он был уверен: дядя поможет. И дядя пытался. Но ведь нужен вид на жительство. Как его получить? Французские власти уже предупредили Гершеля, что он живет в стране незаконно. Замаячила в перспективе высылка в нацистский рай.

В разгар всех этих огорчений и узнал Гершель о том, что нацисты решили избавиться от евреев, выходцев из Польши, десятилетиями проживавших в Германии. Все они — 17 тысяч человек — были собраны с чисто немецкой педантичностью на площадях, посажены в грузовики и отправлены к польской границе. Среди них оказалась и семья Гриншпан…

Грузовики неслись, подпрыгивая на ухабах. Вот и граница. Всех высадили. Плакали голодные перепуганные дети. В голос рыдали женщины.

На беззащитную толпу бросились штурмовики с палками и погнали ее через границу, как скот.

А там уже ждали польские пограничники. Тоже с палками. И всех погнали обратно.

На немецкой стороне ухмылялись штурмовики, довольные возможностью поразвлечься. Град ударов обрушился на несчастных. Кровь. Вопли.

Обезумевшие люди три дня метались по ничейной земле.

Не выдержали, как и следовало ожидать, нервы поляков. Они все же приняли своих подданных и разместили их в бараках.

Под впечатлением пережитого кошмара отец отправил сыну в Париж письмо.

Прочитав его, Гершель заплакал. Написал открытку родителям. Потом умыл лицо. Никто не должен видеть его слез. Он уже знал, что делать. Снял с вешалки плащ и вышел.

В оружейном магазине купил пистолет, патроны. И отправился к немецкому посольству…

«Я твердо решил отомстить за кровь и страдания наших братьев — евреев, — писал Гершель Гриншпан в прощальной открытке. — Я убежден, что вслед за мной придут и другие. Они не позволят сломить наш народ… Не сердитесь, дорогие родители и вся семья, если мой поступок причинит вам боль. Тот, чье Имя благословенно, простит меня, и ниспошлет мир и покой нашему несчастному народу». Во всем мире поднялась волна сочувствия еврейскому юноше, почти мальчику, вступившемуся за поруганную честь своего народа.